Вопросы истории, 1995, № 4 

ПОЛИТИЧЕСКИЙ АРХИВ XX ВЕКА

Материалы февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 года

4 марта 1937 года. Утреннее заседание

Андреев (председательствующий). Заседание открывается. Слово в порядке прений имеет т. Криницкий.

Криницкий.

Товарищи, пленум работает десятый день. За последние годы я не помню пленума ЦК, когда мы должны были бы сосредоточить все внимание пленума на политических ошибках руководителей партийных организаций, хозяйственных органов в обстановке таких величайших успехов социалистической стройки, которые мы имеем.

Доклад т. Сталина и проект постановления пленума, внесенный Политбюро, и который, несомненно, будет пленумом принят, вскрывают с полной ясностью корни наших ошибок. Доклад т. Сталина раскрывает новую полосу в нашей работе, вооружает нас, как быстрее исправить ошибки и по-большевистски поставить самое важное наше дело — партийную работу.

Вы знаете об ошибках Саратовского крайкома и Саратовской организации. Центральный Комитет рассматривал вопрос и вынес постановление в июне 1935 года. По поручению Центрального комитета т. Жданов ездил в нашу организацию и вскрыл много еще недостатков и ошибок в нашей работе. Его доклад был опубликован так же, как и постановление, принятое с участием т. Жданова Саратовским крайкомом. Важнейшие из ошибок в партийной работе тогдашнего времени, о которых говорит постановление,— это были непорядки в проведении проверки партийных документов, известный отрыв от партийной жизни, нарушение устава, неправильное отношение к партийным кадрам, слабость развертывания самокритики.

Я должен пленуму ЦК прямо сказать: мы многие из этих указаний выполнили, много ошибок исправили, но в нашей организации до сих пор много еще тех недостатков и ошибок, о которых говорит т. Сталин и проект постановления ЦК, целиком и полностью к нам относятся те указания об ошибках и недостатках, которые имеют место и в ряде других организаций партии. Мы, признаться сказать, особенно резко и остро почувствовали эти недостатки и ошибки в нашей работе в особо трудных условиях теперь — после острой засухи в нашей области и большого неурожая 1936 года.

Я хочу здесь сказать о тех основных уроках из ошибок и недостатков

{3}

в нашей работе, которые мы, большевики Саратовской организации и организации республик Немцев Поволжья, должны извлечь. Первый большой урок из ошибок и провала прежнего руководства Немобкома. За это в полной мере отвечает Саратовский обком, я лично в первую очередь. Центральный Комитет в решении от 19 января о Немобкоме укрепил руководство Немобкома, вернул секретаря Немобкома Фрешера, дал указание укрепить положение в республике Немцев Поволжья, обязал Саратовский обком и Немобком принять все меры, чтобы превратить республику Немцев Поволжья в самое ближайшее время в образцовую.

В чем суть основных ошибок по республике Немцев Поволжья? Мы недооценили большого политического значения республики Немцев Поволжья в СССР и заграницей. За это отвечает Саратовский обком и Немобком. Мы прозевали здесь троцкистов и зиновьевцев и пустили их в аппарат в большом количестве. То, что мы вскрыли за 1936 г. троцкистов и зиновьевцев, это была большая группа. Сюда входили секретарь Паласовского канткома Лепешов, секретарь Франкского канткома Федотов, правда, освобожденный от работы, секретарь Энгельсского канткома Трушин, второй секретарь Мариентальского канткома Иванов. (Ворошилов. Почему это Трушин, Иванов в немецких канткомах?) Это работники, работавшие в политотделах и перешедшие на партийную работу в канткомы. (Сталин. Оставьте их в русских районах, пусть они там работают. У вас имеются немецкие районы с большинством немецкого населения в 70, 80 и 90%, а секретари у вас русские. Что это за люди?) Они плохо владеют немецким языком, не умеют хорошо говорить по-немецки.

Это недостаток, большой недостаток нашей работы, об этом я скажу еще. Среди этих троцкистов были вскрыты и такие, как Лоренс, Миллер, Келлер, Мерц и др.— большая группа работников, причем это в подавляющей части участники группы Павлова — ученика Смирнова, который был сначала в Саратове в ссылке, затем работал на строительстве завода комбайнов. Значительная часть этих людей связана была с фашистской агентурой.

Я прямо должен сказать, мы в 1935 г. имели один сигнал относительно Федотова — бывшего троцкиста, работавшего в Московской организации, но считали, что у человека были временные троцкистские ошибки, а потом этот человек оказался связанным с той группой, которая сейчас размотана. (Каганович.— Это Федотов, который был снят в Москве?) Ему ошибки амнистировали, простили. (Каганович. Нет, не простили, а он был снят и был осужден. Голос с места. Правильно. За статью в «Рабочей Москве».) По тем справкам, Лазарь Моисеевич, которые мы имели, он продолжал вести пропагандистскую работу в Москве. Я могу говорить пленуму ЦК только правду, только то, что я могу подтвердить документами. С работы в МК он был снят. (Каганович. За его статью в «Рабочей Москве».) После этого он был послан начальником политотдела МТС, это правильно.

Вот это основные ошибки, которые мы должны признать,— плохой подбор кадров, причем, особо мы должны сказать о Немреспублике, что мы плохо занимались воспитанием местных национальных кадров и плохо изучали немецкий язык русские работники. Тов. Сталин совершенно правильно говорит, что среди основных партийных работников, первых секретарей канткомов из 22 человек 3 немца, плюс двое говорят на немецком языке, из остальных 17 человек 11 чисто русских. В немецких канткомах обязательно должны быть либо немцы на основной партийной работе, либо русские, которые говорят на немецком языке. Это незнание немецкого языка затрудняет связь с партийцами и комсомольцами и ведет к большому ослаблению партийной работы.

Я думаю, что к Немобкому полностью и целиком относится та ошибка, о которой говорит проект постановления пленума ЦК — о кооптации. При таком подборе работников имела большое значение ненормальная практика кооптации в Немобкоме. В Немобкоме за три года, с декабря 1934 г., из 97 человек членов Немобкома осталось 38 человек, 11 кооптировано,

{4}

из 9 членов бюро 6 кооптировано, причем среди разоблаченных работников аппарата Немобкома большинство — это люди, которые были кооптированы. Это большой урок для нас, и с этим со всем связано резкое ослабление партийно-политической работы на селе. В Немреспублике у нас такие обнаружены рассуждения: год тяжелый, но у нас есть постановление ЦК и Совнаркома об оказании помощи краю, получили ссуду и успокоились, и поэтому во многих колхозах были допущены ошибки в распределении продовольственной ссуды. Немобком и немканткомы определили выдачу продовольственной ссуды по повышенной норме, до двух килограмм колхозному активу, бригадирам, бухгалтерам, счетоводам, партработникам, в порядке голого администрирования, в порядке простого приказа кантЗУ, как это мы обнаружили в других канткомах — Унтервальдовском и Куковском, без обсуждения на общем собрании. Это, конечно, вызвало резкий протест, недовольство в рядах колхозников, которые говорят: раз бригадиры получили по два кило продовольственной ссуды, пусть они и возят.

Я должен сказать, что после указаний ЦК, заменены партийного руководства силами всего партийного актива немецкой партийной организации и Саратовской все партийные организации немецкой республики взялись за колхозы, за работу в массах. Ошибки, несомненно, выправляются. Главное, что мы можем утверждать на личной проверке, мы видим у колхозов и у колхозников крепкое советское настроение, но резкую критику против головотяпства, против нарушений устава, против нарушения постановлений общих колхозных собраний. (Сталин. Почему у вас крестьяне отказываются возить продссуду?) Когда мы проверили эти факты, т. Сталин, не было ни в одном колхозе ни одного факта отказа возить продссуду. Не было ни одного решения колхоза. Но были такие факты, когда мы имели резкие выступления против неправильного решения, принятого в порядке голого администрирования о распределении ссуды с резким выделением колхозного актива. Когда мы искали тут антисоветские, антиколхозные настроения, Саратовский обком и лично т. Фрешер, то мы здесь нашли протест против головотяпства, нарушения устава, но ни слова не говорилось об этом колхозами. (Сталин. А почему ссуду не брали?). Нет, взяли, вывезли и распределили и продовольственную ссуду и то же самое семенную ссуду. (Сталин. Яковлев здесь? Яковлев. Там были отказы от получения ссуды. На общих собраниях колхозов проваливали предложения кантонных партийных комитетов и от продовольственной ссуды отказывались. Прошло несколько дней, никакой ссуды не дают, раз они не согласились с предложениями канткома, и тогда они уже голосовали за постановление кантонного комитета партии. Так что, т. Криницкий, отказы от продовольственной ссуды были. Шум в зале). Здесь находится т. Фрешер, который был в этих колхозах, который, я полагаю, понимает немецкий язык и знает деревню. (Фрешер. Таких случаев не было. Сталин. Почему у вас в немецких районах нет немецких секретарей? Немцев не стало? Смех. Фрешер. Товарищ Сталин, когда были ликвидированы политотделы, тогда начальники политотделов пришли на работу в канткомы. Как раз в тот период, когда было разукрупнение кантонских организаций. Найти, конечно, можно будет. Мы найдем, т. Сталин.) Товарищи, после проверки, которую мы провели в колхозах, на основании решения ЦК, мы вскрыли, что одной из основных этих ошибок, разумеется, было грубейшее нарушение национальной политики.

Это, прежде всего,— вопрос о кадрах, о чем я здесь уже говорил. Это — ошибки с немецкими газетами. Например, вскрыли то, чего не замечали, что, казалось бы, нужно было видеть, основная газета выходила тиражом в 17 тыс., тогда как тираж ее должен был быть 35 тыс. Немецкие газеты выходили на русском языке. Последние 8 месяцев аппарат ЦИК и Совнаркома, я думаю, что здесь вражеская работа, почему-то изменил свою практику и начал свои постановления выпускать на русском языке. (Молотов. Какая же тут вражеская работа — рассылка постановлений Совнаркома и ЦИК не на немецком, а на русском языке? Какая это может

{5}

быть вражеская работа?) А я думаю, что дело идет об озорстве аппарата. Я считаю ответственными здесь не только ЦИК и Совнарком Немреспублики, но и Немобком и Саратовский обком. (Каганович. Интересно узнать, как это получилось, причем тут озорство?) Уверяю вас, в аппарате ЦИК и СНК Немреспублики есть достаточно немцев для того, чтобы издавать постановления на немецком языке, тем более, что ежедневно они печатаются на немецком языке. (Ворошилов. Секретари, они определяют политику, по их настоянию это делается. Каганович. Вы не разобрались, знают ли они язык.) Я высказываю предположение. Эту практику мы изменили, все эти распоряжения идут на немецком языке. Аппарат СНК мы проверяем и укрепляем так же, как и все аппараты, немецкими кадрами. Мы сейчас выправляем искажения в национальной политике, проводим коренизацию аппарата. Я говорю, что эти уроки, которые мы учли после решения ЦК,— это не есть констатация ошибок, я говорю о тех ошибках, которые мы учли, исправляем и изживаем.

Товарищи, я, конечно, мог бы сказать и об ошибках с троцкистами, с правыми в Саратовской организации, хотя их было в значительной степени меньше, чем в немецких партийных организациях, и ослаблении партийно-политической работы в селе в русских районах. (Сталин. Взялись за троцкистов, теперь на них можно все свалить.) Я считаю, что за эти ошибки целиком отвечает Саратовский обком, причем главная наша ошибка в том, что крайне отстает работа по политическому, большевистскому воспитанию наших партийных кадров. Мы, товарищи, действительно в практике нашей работы с головой уходим в хозяйственные вопросы и особенно, когда районы сельскохозяйственные отстают, когда была засуха, это создало большие дополнительные трудности. Это говорит о том, что мы имели налицо искажение нашей практической партийной работы. Причем до проверки, которую мы провели в отношении групп работников, проверки того, как партийные работники ведут работу, работают над собой, занимаются своей политической подготовкой, эта проверка говорит нам, что здесь практика требует решительного улучшения.

Мы проверили, например, как работают партийные работники городской Саратовской организации, проверили секретаря Фрунзенского райкома, как складывается его рабочий день. Мы проверили, что он делает в свое рабочее время: 3–4 утренние часа он принял на учет 14 человек. Это — один из типичных плохих дней, но таких немало. Снял с учета 4 человека, проверил, сверил характеристики вступающих в партию, побеседовал с тремя товарищами, переходящими на другую работу, о кандидатских карточках, о снятии с партийного учета. Затем — вечернее совещание с кооператорами, совещание в горкоме. Мы видим, что здесь много времени уделяется хозяйственным вопросам. Как видите, за весь рабочий день он не побеседовал ни с одним секретарем партийного комитета, не побывал ни на одном предприятии, ни в одной первичной организации, не был на заводах. Газету смог прочитать, как он говорит, только ночью. И вот таких плохих дней, плохо организованных немало. Мы проверили группу 33-х товарищей партийных городских работников и несколько сельских работников. Из этих 33 городских работников райкомов, политотделов дороги, секретарей партийных комитетов учатся без отрыва только 8 человек, читают регулярно произведения Маркса, Ленина, Сталина, читают журналы только 7 человек. Газеты читают все. А двое говорят, что читают газету только ночью, по окончании работы.

Такое же положение с 104 работниками сельскими, о которых я говорил. Есть над чем задуматься. Еще хуже обстоит с кадрами хозяйственных работников. Я думаю, что совершенно правильно здесь об их политическом уровне говорил т. Молотов. Предложение ЦК, которое имеется в проекте резолюции о политической подготовке работников,— замечательное предложение. Это, несомненно, каждого активизирует из нас для того, чтобы занять подобающее место в теоретической подготовке. Тут много задач, и большая работа предстоит. Но я должен сказать, что одновременно нужно создать такой режим в партийной работе, нужно выковать такой

{6}

закон, чтобы для каждого большевика, партийного работника минимум два часа было отведено на серьезную работу над газетой, над журналом, над книгой, и таким образом организовать всю свою работу.

Последнее — о «Правде». Надо каждого работника вооружить газетой «Правда» — это острое оружие и в партийной работе, и в той партийно-политической работе, которую мы будем развертывать в связи с выборами Верховного Совета. Положение сейчас неправильное, тираж газет слишком мал, по крайней мере, мы это чувствуем в нашей организации. Мы знаем 1340 человек агитаторов и беседчиков, которые знают городские и районные комитеты партии, с которыми они работают и занимаются в агит-семинарах. И вот из этих 1340 агитаторов и беседчиков только 120 человек могут читать «Правду». Это положение явно ненормальное, которое я считаю необходимым исправить.

Андреев. Слово имеет т. Прамнэк.

Прамнэк.

Товарищи, не желая употреблять пышных слов, я должен сказать, я, как и другие товарищи, просто восхищен докладом т. Сталина. Вся партийно-политическая работа получает какой-то новый стимул для нас и новое понимание. В 1935 г., после убийства т. Кирова, мы получили письмо ЦК. Это письмо представляло большое событие для всех наших организаций. Читали мы это письмо, перечитывали, обсуждали, решение принимали, и мы думали и верили, что какие-то серьезные уроки мы извлекли, а на деле оказалось, что мы никакого урока из этого письма не извлекли, враг продолжает сидеть и работать. Уроки мы по своей организации начали извлекать лишь только тогда, когда под носом у нас раскрыли врагов, троцкистов-зиновьевцев и когда кирпичи на голову начали падать.

Когда на июньском пленуме ЦК от т. Сталина мы получили предупреждение в адрес нашей организации, то чувство стыда, переживания, нервничанья пришло в наше сознание о том, что нужно бдительность поднять, что нужно ставить острее политические вопросы. О чем это говорит? Это говорит о том, что мы, партийные работники, не умели по-большевистски воспринимать сигналы из других организаций, не умели учиться на тяжелых примерах других организаций, а каждый, когда вода подступала к горлу, тогда только начинал шевелиться. Это очень плохая черта, и нужно покончить с этим качеством. Главная гарантия, условие того, чтобы враг был разоблачен,— это сделать каждого коммуниста бдительным, воинственным, настоящим коммунистом, сделать его как бы политическим агентом на том участке, на котором он работает.

Возьмем нашу партийную организацию. У нас почти 50 тыс. коммунистов. Но таким ли является коммунист в нашей организации? Значительная часть, конечно, далеко такой не является. Раз так, значит, плохо у нас дело, значит, мы за дело еще не взялись как следует, значит, нужно за это дело взяться по-настоящему. Одно средство для того, чтобы коммунистов, всех коммунистов сделать бдительными, политически острыми, воинственными,— это хорошая полнокровная, интересная, содержательная партийная работа.

После того, что мы слышали здесь от т. Сталина, от других докладов, после этого самого замечательного решения, я должен сказать т. Сталину: хватит у нас силы воли, большевистского характера, упорства, чтобы взять так, как никогда, в свои руки партийно-политическую работу. (Сталин. А замов себе подберете?) Подберем и двух замов себе, и в райкомы подберем, и в первичные организации подберем. (Сталин. Сами лично?) Лично. (Сталин. Вы лично себе подберете?) Подберем, подберем. Мы сделаем партийно-политическую работу методом нашего руководства. Мы погрязли в массе хозяйственных, массе мелких вопросов. Мы виноваты — обкомы, крайкомы. Но я должен сказать, что нам в этом деле «помогает» и ряд центральных хозяйственных, советских организаций, целый ряд наркоматов нам в этом «помогает». Они — некоторые центральные организации, хозяйственные и советские,— своей плохой работой заставляют нас, толкают нас на эту хозяйственную работу. Я это говорю не для

{7}

самооправдания, а для того, чтобы и с этого конца нам немножко помогать.

Возьмем такой участок, как совхозы. Часть совхозов нашей области входит в Наркомсовхозов. Он же ими не руководит. Больше того, он не хочет ими руководить. (Голос с места. Правильно.) И если бы мы не занимались этими совхозами, все бы они к чертовой матери разложились, а Наркомсовхозов не руководит этими совхозами. Сейчас, т. Калманович, больше за вас работать не будем, работайте сами. Хватит! (Смех. Ворошилов. А потом будете каяться, что упустили их.) Нет, пусть почувствует ответственность. Мы будем заниматься совхозами, мы будем заниматься ими, но с конца партийно-политической работы. Но вы же совершенно не занимаетесь нашими совхозами. (Сталин. Главное — не подменять хозяйственные наркоматы.) Возьмем Наркомзем. Должен сказать, что Наркомзем ослабил очень крепко свою работу за последнее время. Я не знаю, болезнь ли там т. Чернова или что-нибудь другое играет роль, но очень слаба работа, и если не усилить Наркомзем, не усилить его роль в деле воспитания кадров, то трудно будет. (Сталин. Правильно, это правильно.) Мы просим вас — ЦК и Совнарком, чтобы вы подтянули эти организации, заставили их лучше работать, тогда это поможет нам освободиться от целого ряда этих вопросов.

Два отдельных вопроса я хотел бы поставить. Почему медленно растут политические кадры? Основные причины изложены в проекте резолюции. Есть еще одна причина, на которой я хотел бы остановиться. Растут партийные кадры медленно еще и потому, что у них низкий общеобразовательный уровень. Вот эти самые унтер-офицеры, о которых т. Сталин так красиво вчера говорил, они имеют очень низкий общеобразовательный уровень. Вот иллюстрация: у нас всего секретарей парткомов и парторгов в нашей организации 2353 человека. (Сталин. Сколько?) 2353 человека. Из них с высшим образованием 86 человек, со средним образованием — 350 человек и 1917 человек с низшим образованием. Правда, многие из них сейчас работают над собой, занимаются, но все-таки 1917 человек с низшим образованием — это большая цифра. Все они хотят изучать произведения Сталина, Ленина, изучать марксизм-ленинизм. Но соберите их вместе, и они ставят перед вами такой вопрос: обучите нас немного экономгеографии, обучите нас истории, обучите немножко русскому языку. И мы действительно убеждаемся, когда мы обучаем их политическим и общеобразовательным предметам, то люди значительно скорее усваивают все политические вопросы. Я считаю, что нужно более конкретно, более подробно разработать вопрос о том, как повысить общеобразовательный уровень этих партийных работников. Мы кое-что в этом отношении делаем, но это кустарно.

Следующий вопрос — о материальном положении низовых партийных работников. Надо прямо сказать, что материальное положение низовых партийных работников плохое, нужно его улучшить. Вот вам, товарищи, пример, общий для всех. На автозаводе имени Молотова в кузнице, где работает много сот рабочих, кузнец получает в среднем в месяц 600 рублей. А секретарь партийного комитета Воронин, т. Жданов его хорошо знает, являющийся квалифицированным работником, которого можно выдвинуть на любой районный комитет партии, получает 350 рублей. В силу этого обстоятельства затруднено выдвижение квалифицированных кадров. Я не говорю, что мы не выдвигаем людей. Мы выдвигаем их постоянно, заставляем людей работать, и они работают, но это является большим препятствием. А сейчас, товарищи, будут выбираться секретарями парткомов и техники, даже инженеры. По-моему, инженер может быть выбран секретарем парткома.

Я не ставлю вопроса о крайкомовских и обкомовских работниках, о работниках районов. Ничего, могут жить. Трудновато, но жить могут. Мы же, товарищи, никакими подсобными источниками не пользуемся, а тех, кто пользуется, бьем по рукам, так как это есть элемент разложения. Мы живем на то, что получаем. Мне кажется, этот вопрос также следует разрешить.

{8}

Несколько слов о пропагандистских кадрах. Тов. Стецкий, хороший пропагандист, особенно после того, как многих из них посадили, стоит на вес золота, а мы ему платим 350 рублей. (Стецкий. 350 и 450.) Я не знаю, нашим пропагандистам вы платите 350 руб., может быть, кому-нибудь вы платите и больше. Нашим пропагандистам жить очень тяжело. Имейте в виду, что людям надо книги покупать, надо им создать соответствующую обстановку. Им очень трудно. Надо этот вопрос разрешить. Одно положение. Тов. Сталин, работники ЦК мало бывают на местах. (Голос с места. Почти совсем не бывают.) Я имею в виду заведующих отделами ЦК. К нам они почти не приезжают. Я спрашивал других секретарей, оказывается, тоже не приезжают. Я не хочу сказать, что они нам совсем не помогают, они нам пишут записки, сообщения, дают материалы. Это тоже есть, конечно, форма связи, но недостаточная. Если приезд заведующего отделом ЦК будет не парадный, а деловой, конкретный, то он может очень много пользы принести. Он своими глазами посмотрит на нашу работу, он наведет критику. А мы имеем много недостатков и ошибок в нашей работе, хотя у нас есть и кое-какие достижения, кое-какой опыт. Надо этот порядок изменить. Это будет способствовать улучшению нашей работы. Надо сделать так, чтобы работники ЦК, особенно заведующие отделами, наладили большую связь с местами, изучали кадры. А я должен прямо заявить, что заведующие отделами ЦК плохо знают работников обкомов и крайкомов. (Голос с места. Правильно!)

Андреев. Слово имеет т. Евдокимов, следующий Шеболдаев.

Евдокимов.

Боюсь, времени мало, скомкаю. (Сталин. Хорошо будете говорить, добавим. Смех одобрения). Товарищи, серьезные недостатки в партийной работе, указанные в проекте резолюции Пленума и в докладе т. Сталина, особенно резко обнаруживаются в работе нашего Азово-Черноморского края, в работе краевого комитета партии. (Сталин. Вы немножко... (Реплика не уловлена) Смех). В своем решении от 2 января 1936 г. Центральный Комитет вскрыл основные причины, приведшие к тому позорному положению, в котором очутился наш край. Обсуждение этого решения ЦК, при участии т. Андреева, подняло большевистскую самокритику во всей партийной организации, причем при обсуждении решения Центрального Комитета партии на Пленуме выступали такие товарищи, которые в течение 2–3 последних лет не подавали голоса. Теперь они активно включились в работу, смело ставят вопросы, разоблачают зажимщиков, либералов, примиренцев и врагов партии. Масса поступает сейчас заявлений о связи отдельных лиц с разоблаченными врагами. Сейчас с наибольшей остротой самокритика развертывается по городским партийным организациям, где продолжительное время, к нашему несчастью, у руководства сидели враги партии — троцкисты-фашисты. Однако следует отметить, что и сейчас уже в ходе обсуждения решения Центрального Комитета партии обнаруживаются по партийным организациям факты, когда имеются попытки сузить размах самокритики, идущей снизу, отвести огонь самокритики от основных недостатков в жизни партийных организаций, прикрыть конкретных виновников этих недостатков и замести следы их работы.

Краевому комитету на ходу пришлось подправлять, исправлять положение, причем надо отметить, как правило, там, где были эти попытки сузить самокритику, при повторном обсуждении решения ЦК и крайкома вскрывались крупные недостатки, вскрывались враги партии. Так, например, по Ростовской организации, в Ленинском райкоме пленум прошел благополучно, секретарь удержался. (Молотов. Удержался?) Да, да, прошел человек. Когда перенесли вопрос на актив, то актив его так разделал, что пришлось снова собирать пленум райкома. (Молотов. Не удержался. Не мог удержаться.) Не мог удержаться. А потом оказалось, что он враг, пришлось его арестовать и по показаниям... (Голос с места. Кто это?) Это некто Цейтлин. Дальше Ивановский район, немецкий район. Там дело так получилось, что при вторичном рассмотрении, когда райком заметил, что сужают самокритику, серьезнее занялись этим райкомом и вскрыли

{9}

фашистскую организацию, которая действовала на глазах у всех. Секретарь этой организации Вирт оказался прямым фашистским агентом. Пара секретарей после проверки больше вызывает подозрение как шпионы. В основном масса бьет правильно, в точку.

Надо при этом отметить и следующие факты, что враг партии старается заметать следы, подобно вьюну, когда он вскрывается (когда ребятишки его ловят), подымает муть, кричит больше всех и громче всех. А на деле, когда массы его берут под обстрел, оказывается, тоже заметает следы. Что в конечном счете у нас по краю вскрывается? Ростовская, Таганрогская, Шахтинская, Новочеркасская, Сочинская организации — везде в руководстве сидели враги партии — и первые и вторые секретари. Надо сказать, что подавляющее большинство членов партийных комитетов тоже оказались врагами. Взять в Ростове, в Таганроге, в Шахтах, в Новочеркасске — во всех горкомах и райкомах здесь подавляющее большинство членов комитетов оказались врагами. То же самое мы имеем по комсомолу начиная с крайкомов комсомола. Враги сидели в Ростовском городском комитете комсомола, в Шахтинском, Новочеркасском и в Сочинском. Я уже не говорю о городских советах и вообще о советских организациях. Почти все звенья затронуты начиная с Наркомзема, Наркомсовхозов, крайвнуторга и т. д. Крепко, оказалось, засели ив краевой прокуратуре. Даже председатель Спецколлегии оказался врагом партии и был связан с Баланюком из Таганрога. Две организации чекистов возглавлялись врагами партии. Великая была засоренность троцкистскими фашистскими элементами и состава крайкома, райкомов — городских и сельских. Здесь было разоблачено 161 человек, причем по райкомам и горкомам городов — около 6% троцкистов и зиновьевцев, по бюро горкомов — до 15%, в сельских райкомах — 1,8%.

Отсюда видно, что весь огонь враги сосредоточили на захвате городских партийных организаций в силу того, что партийная работа в городах была отодвинута на второй план, а занимались в основном сельским хозяйством. Это невнимание к партийной работе сказалось также и на засорении партийного аппарата. Можно привести такие факты. В период проверки партдокументов было снято из аппарата троцкистов и зиновьевцев 28, правых — 2. При обмене партдокументов троцкистов и зиновьевцев 12 человек было снято, правых — ни одного. А после обмена при дополнительной проверке было снято троцкистов 114 и 4 правых. Правых мы только еще начинаем расковыривать. Так что большая масса троцкистов сидела в нашем партийном аппарате. Естественно, что это сказывалось на всей работе. В период проверки партдокументов из секретарей ни один не был снят. А сейчас снято 14 секретарей горкомов, секретарей райкомов, а среди сельских секретарей оказалась пара шпионов. Всего арестован 21 секретарь. Проверка партдокументов и обмен были использованы врагами партии в целях сохранения своих кадров. Это ярко показывают имеющиеся у нас материалы. Изгоняли мелочь и отыгрывались на так называемых прочих, которых было довольно много, и так называемых пассивных, на что в свое время т. Сталин крепко нам указывал.

Как идет разбор дела? Приведу пример. На одном из заседаний бюро крайкома было рассмотрено 589 апелляций. При таком положении о внимательном отношении к исключенным членам партии, о внимательном подходе к разбору их апелляций говорить трудно, вскрыть при таком отношении к этому делу работу врагов представлялось просто невозможным, и в этой массе они проскальзывали. Период проверки партийных документов использован был и для вербовки, выявляли троцкистские элементы, их вербовали, выявляли, что белогвардейцы, также вербовали. (Голос с места. Кто вербовал?) Особенно это практиковал Варданян. Он сошелся с Морисоном — троцкистом, злостным террористом, затем нащупал прокурора, что он имел какое-то белогвардейское прошлое,— Петренко, завербовал его и затем его продвинули в зам. прокурора края. Дальше — элементы разложения, особенно на бытовой почве: спаивание, можно назвать прямой подкуп, подкормка... (Голос с места. Пособия.) Варданян и Гогоберидзе особенно поэтому дули под фирмой «широкой кавказской натуры»,

{10}

а потом народ обрабатывали, печать широко была использована в этом отношении. Характерный пример — это по Новороссийску. Они корреспондента «Известий» купили — Звенигородского, он хвалебные статьи закатывал, потом использовали старика Гладкова, и он в «Известиях» расписывал руководство нашей Новороссийской организации, советских и партийных работников как отцов города, а на деле оказалось, что эти отцы города буквально проваливали все. Они ему дом — особнячок — за 20 тыс. руб. построили — эти отцы города, а он хлопал ушами, а теперь его вытащили на белый свет, треплют, а он пишет письма. (Смех.) Говорит: не надо мне этого дома, на черта мне этот дом, только морока с ним.

Вот такие методы. Как это все получилось? Основная беда заключается в том, что, как теперь говорят в партийной организации, это — саратовские свояки, подъехала довольно большая группа этого подлого контрреволюционного охвостья, сволочи всякой в край. Я могу назвать Фрумкина, Овчинникова, Еремеева, Любарского, Бурова, Лапидуса, каждый из них своего тащил. (Голос с места. Как они из Саратова попали?) А как попали? Переезжали помаленьку. (Смех.). Группа так называемых закавказцев из чего складывалась? Это — Варданян, Гогоберидзе. (Голос с места. Также переезжали?) Тоже переезжали и перевозили. (Берия. Они были вышиблены.) Я и говорю, один другого тянул, Борис тянул. (Сталин. Какой Борис?) Шеболдаев, а потом они уже нащупали местных, и вот два течения: одно — с юга, другое — с востока, и получился этот самый омут, в который и попало руководство краевого комитета.

Дальше что получилось? Они дальше образовали такой своеобразный забор контрреволюционный, которым отгородили партийное руководство от парторганизаций, надо прямо говорить, потому что эта группа была, как теперь говорят, как это выясняется на пленумах и на активах, по существу главным советчиком. (Голос с места. Чьим?) Руководства краевого комитета. (Берия. Только ли советчиком?) Получается советчиком, потому что доступ был им днем и ночью. А когда т. Андреев был на пленуме, ряд секретарей выступали и говорили с мест, что два-три года никак аудиенцию не могут получить у первого и второго секретарей. И естественно, что положение-то какое получается после этого? А эта братия лезет. Заведующие отделами из аппарата крайкома говорят, что никак не добьемся приема у Гогоберидзе. А он ухитрился в период проверки партийных документов выступить в качестве консультанта в составлении списков по материалам из архива Истпарта о троцкистах, и он говорил: этот подходит, тот не подходит.

Вот какое положение. Естественно, что отсюда и все беды. Ну, насколько велико было их влияние — меня поражает особенно тот факт. Они ставили себе задачей, как известно, террор. Особенно в этом отношении, как вы уже из материалов знаете, Белобородов работал. Но особенно меня поразило, что он сейчас в Закавказье работает. На это надо обратить внимание. В этом отношении наиболее сильной пружиной был Гогоберидзе. Что они устраивали? Например, в Сочи ухитрились посадить секретарем Сочинского горкома Гутмана, выдвиженца Варданяна. (Сталин. Как они это могли сделать?) Вот я и ломаю голову. Выдвинули Гутмана. Далее, из Таганрога на культпроп посадили Филиксенко. (Голос с места. Гутман — правый, вышибался из партии много лет тому назад.) К этому Филиксенко даже на комсомол дали работника, из Таганрога тоже. Это тоже выдвиженец Варданяна. Мало того, они проверяли работу этого Гутмана. Гутман же калека, у него одна нога там что-то не действует. (Молотов. Он одной ногой немало наделал.) Он, сволочь, напакостил одной ногой дай бог. Дальше. Они проверяли. Для проверки посылали Морисона, который был редактором таганрогской газеты. Потом его перевели председателем Таганрогского горсовета. Проверили, говорят — не годится. Надо сказать, что покушение на т. Сталина они готовили в течение двух лет. Причем я не считаю группу Гогоберидзе и Варданяна. Белобородов имел две группы в Сочи. Да еще была немецкая группа, самостоятельная. Все это сплелось в один клубок и, конечно, разводит тут кисель,

{11}

понимаете, Рыков, сволочь. Так вот они не удовлетворились работой Гутмана. Тогда Гутману отказывают и ставят его в Главискусство в Ростове. А туда выдвигают Лапидуса, тоже троцкиста, члена контрреволюционной организации. При чем этот Лапидус? Как попадает в край? Оказывается, его обменяли из Саратова на двух инструкторов крайкома. (Голос с места. Как обменяли? Смех). Да, на двух инструкторов крайкома — Баринова и Мкрчана. (Криницкий. Ни того, ни другого не было в Саратове). Я не знаю, в Саратовском крае, в старом, может быть, может, теперь в Сталинградском. (Криницкий. Лапидус был отпущен из Саратова.) Я не знаю, как это получилось. Про Баринова и Мкрчана ничего не могу сказать. Ну вот этот Лапидус попал... (Голос с места. Двух хороших за одного плохого обменяли.) То же самое с Шахтами. Сидел там Колотилов, его сняли, потом посадили Любарского. Он не сидел на партийной работе, а сидел в контрреволюционной организации. У меня есть довольно циничное показание, я его не буду оглашать. Не знаю, как это все делалось. Но его учили — ты, говорит, всеми этими делами занимайся, а вот этим делом покрепче.

О комсомоле. Я зачту то, что показывает Ярофицкий: «По заданию организации я должен был использовать свое положение секретаря крайкома, вести подрывную работу»... (Читает). И вот целиком эти разговоры относятся к тому, чтобы оторвать молодежь от партийного влияния. Причем ряд секретарей расставляли и в городских комитетах, в Сталинском райкоме, на Ростсельмаше, на шахтах, в Новороссийске, в Сочи сидел этот Вахольдер из Таганрога и т. д. Причем, как сейчас вскрывается, по сути дела крайкомом ВЛКСМ управлял, вертел, всякие установки давал Гогоберидзе, а Малинов — второй секретарь крайкома комсомола — ушами хлопал и был так использован, что когда комсомольская организация чему-либо сопротивлялась, они по сути дела ее втискивали, впихивали.

Были ли сигналы своевременно? Конечно, были сигналы, но никто не был арестован. Больше того, получается такая картина, что людей разоблачили, данных было достаточно для того, чтоб заинтересоваться, поглубже покопаться, разобраться, но все эти дела были запутаны. Как дело у нас складывается теперь? У нас получается, что, очевидно, придется произвести переобмен выдачи партийных документов, так как партийные документы выдавались врагами партии и никто не захочет носить партийные билеты, выданные врагами партии. Нам эту работу придется проделать.

Ясно, что наша партийная организация крепкая. Нам придется провернуть работу таким образом, чтобы партийную организацию сделать еще более здоровой. Азово-Черноморская организация, конечно, имеет целый ряд успехов, и эти успехи неслучайны, так что если мы вооружимся этими решениями, а в этом нет никакого сомнения, я думаю, что все это охвостье мы почистим и приведем нашу организацию в боеспособную, крепкую, сильную организацию.

По северному Кавказу. (Сталин. Прозевали вы?) Да, т. Сталин. Как вам известно, когда мы проверяли партдокументы, нам пришлось поставить вопрос о работе Северо-Кавказского краевого комитета, что там дело идет неблагополучно, что надо вмешаться в это дело. В результате вмешательства они разоблачили Колоколкина как вредителя, он был снят, почистили много.

Я думал сейчас о своих ошибках с Маевским. С Маевским маленькие сигнальчики насчет Курска были. Но Маевский выступал как фигура такая, по сути дела, беспартийная, он был совершенно ясен. Но вот элементы делового порядка мы еще, так сказать, проверяли, но не поставили вопрос, как он сейчас нами ставится,— о политической физиономии этого человека. Факт о том, что Северо-Кавказская дорога работала слабо, мы гнали, стегали и, кажется, мы с Москвой, с политотделом НКПС списывались, как быть с Маевским. (Ежов. В Кабарде крупная организация вскрыта.) Относительно Кабарды правильно, в Кабарде вскрыта крупная организация. Но по Кабарде вопрос ставился, я разговаривал, но этого мало — разговаривать, меры краевой комитет принимал, и я, т. Ежов, должен здесь

{12}

прямо сказать, не без моего участия вскрыта эта организация. (Голос с места. Правильно!) Да, это вскрыто не без моего участия. Успехи Кабарды огромные, а если учесть особенности национальной организации, они выделяются. Но когда я слушал доклад т. Сталина, в порядке самокритики должен сказать, что .облик, вот эти теневые стороны, которые получаются от успехов, когда мы размагничиваемся, так вот этот облик прямо как с Кабарды списан. (Сталин. Как?) Как с Кабарды списан. (Смех.) Потому что успехи огромные, и нам море по колено, и тут всякие мелкие неполадки, они проходили мимо них. Краевой комитет на этих неполадках заострял внимание и ставил вопрос о них, и в период проверки партдокументов ОРПО сказал, какую критику кабардинской организации мы дали, и те факты, которые были вскрыты в отношении этих бандюков, я не рассматривал, что эта бандитская шайка, а они корешки имели. Но для северокавказской организации этот урок огромнейший.

Моя вина как Евдокимова значительная, мне это непростительно вдвойне, что, может быть, я недостаточно резко сцепился. (Голос с места. С кем?) Может быть, на годик раньше мне надо было бы призвать к порядку Кабардинский обком, я буду прямо говорить, тогда бы не получилось этого дела, мы бы раньше его вскрыли, потому что целый ряд людей, на которых мы опирались, они двойниками оказались. (Голос с места. Не ясно! Что случилось?) В Кабарде вскрыта контрреволюционная организация из троцкистов и других враждебных элементов. А успехи Кабарды огромные, и за этими успехами мы не рассмотрели контрреволюционную организацию. (Голос с места. Вадахова). В особенности Вадахова, он работал в местной промышленности. (Ворошилов. Он вторым секретарем был.) Он не был вторым секретарем. Это растущий молодой парень из националов, он крепыш был, но этого крепыша без всякого зазрения совести перебрасывали с работы на работу: то он был председателем облисполкома, потом — бух! — посадили в земельные органы, потом — в местную промышленность. Туда и сюда его мотали. А сама контрреволюционная организация истоки от этой учащейся молодежи брала также из Ростова — там Владимиров, который их обрабатывал.

Ну, затем, конечно, в правых. Какой я вывод делаю? Я должен здесь прямо сказать. Вот Лифшица я хорошо знаю. Да. И когда Лифшиц теперь оказывается японским шпионом, террористом, сволочью, я не могу не чувствовать известной вины на себе: как я — вот чекист прожженный как будто бы,— как я его не почувствовал? Правда, я последние годы, как с Украины ушел, не работал с ним вместе, но я с ним встречался, я считал, что эта фигура гнуться не может, что она может сломаться. (Ворошилов. Правильно.) Но как маскируются люди! Ведь когда он в НКПС пришел, к Андрееву он относится так, нехорошо, а Каганович, когда пришел в НКПС, так, слушайте, при всех встречал он, что называется, брызгал, хвалил. (Смех.) Так что в подходе людей нельзя сказать, что нельзя верить людям, но, если ты какую-нибудь фальшь заметил, не пропускай ее, ни в коем случае не пропускай. А у нас в этом отношении неладно. А ведь тут не одна, не две фальши были. Помнишь? Мы, кажется, на съезде его видели, привезли его. Я говорю: «И ты приехал?» А вот Косиор: «Он у нас то-то, да то-то...» Вот какое положение. (Смех.). (Каганович. Непонятно.) Понятно (Смех.).

Так что то, что вчера т. Сталин нам сказал и сейчас, с чем мы выступаем на местах? Ведь все прочитаешь, Сталин бьет, бьет в одну точку и никак до мозгов, черт возьми, у нас не доходит на деле-то. (Каминский. Дойдет!) Говорит, а вот это претворить в жизнь, действительно перестроить себя, чтобы ничего мимо не прошло,— это трудно. Конечно, мы — секретари, я сейчас тоже из молодых, как говорят. (Смех.). (Каминский. Да ранний.) Но текучка заедает, никак не выкроишь время, чтобы подумать. И вот правильно, надо сочетать работу и потом перевалить часть работы, заставить наши советские и хозяйственные организации работать как следует. А они у нас, должен прямо сказать, работают плохо. И в этом отношении, т. Сталин, помогать нам надо. Они еще никак, и вот еще на

{13}

сегодня вся эта разболтанность сказывается по всем мелочам, по всем линиям. И даже сейчас, когда т. Андреев нас продрал, не можем мы эту штуку изжить. А у меня, буду прямо говорить, из советской власти там нет никого. И когда говорят насчет выдвижения, я буду подбирать, а может быть кое-кого мне и помогут... (Смех.) помогут, да, я прямо говорю. Надо помочь, помочь, положение такое. (Смех.).

Андреев. Слово имеет т. Шеболдаев, следующий т. Постышев.

Шеболдаев.

Товарищи, после доклада т. Сталина стало легче потому, что доклад показал те истинные, действительные размеры того, что угнетало меня очень крепко и, я думаю, угнетало не только меня, а угнетало и очень многих. То огромное количество шпионов, врагов, которое оказалось рядом со мной и, очевидно, у ряда других товарищей, конечно, не могло не угнетать, не ставить перед нами ряда вопросов о том, как это произошло и что же действительно происходит в партии и в наших советских и других организациях. (Косиор. А главное с нами, с руководителями.) Конечно, к нам это прежде всего относится. То, что сейчас говорил Евдокимов о Ростове, то, что я видел в Курске, то, что я знаю о Харькове и Киеве,— все это сейчас получило ответ, сейчас все стало совершенно ясным, и, кроме того, показано направление, по которому должна идти борьба с этим врагом, показан путь, средство, при помощи которого можно вылечиться от той болезни, которой, скажем, страдал я, и от которой выздоравливать не очень легко.

Я не хотел бы, чтобы товарищи поняли меня, что мне легче стало, в том смысле, что я хочу в этом отношении свою ответственность уменьшить или сгладить. Я отлично понимаю, что то, что было в Ростове, когда краевое руководство, меня как бывшего секретаря Азово-Черноморского крайкома окружала вся эта банда,— этот факт такой, от которого уйти некуда. Я и не хочу от этого факта уходить и понимаю всю ответственность, которая из этого факта вытекает. То решение, которое принял Центральный Комитет, это, конечно, самое мало, что ЦК мог потребовать и предъявить руководителю краевой партийной организации.

Я все-таки считаю необходимым, хотя бы очень коротко, остановиться на наших ростовских делах. Видите ли, в Ростове я работал шесть лет. Все эти шесть лет там работала группа матерых бывших оппозиционеров, таких, как Белобородое, Глебов, Колесников — лидер шляпниковцев, а затем некоторое время — Лившиц. Я по совести должен сказать, что не доверял им, но из этого моего недружелюбного внутреннего отношения к этим людям как врагам, с которыми надо было драться, я никаких выводов не сделал. Никакой проверки со стороны партийной организации над ними не было. Не приходило даже такой простой мысли, что все эти лидеры бывшей оппозиции должны вместе работать и свою работу вести. Я повторяю, что никакой проверки, за исключением кое-каких чекистских наблюдений, этих людей не было.

Я должен сказать, что работали внешне они хорошо. Возьмем Глебова, который регулярно, из года в год, выполнял план на Ростсельмаше. Возьмем Колесникова, который на Андреевском заводе из года в год выполнял план и получил даже орден Ленина. (Сталин. Колесников был на хорошем счету.) Да, на хорошем счету, и показатели его работы были хорошие. (Евдокимов. Браку было очень много.) О браке я сейчас скажу. Взять того же Лифшица, который поднял дорогу один из первых, а если сейчас посмотришь, оказывается, как говорит т. Сталин, это было сплошное очковтирательство, это было сделано для прикрытия себя. По сути дела, потом и дорога развалилась, и завод стал работать плохо, и брак увеличился, и все пошло к чертовой матери. Потому что так и должно было быть. А вот мы это серьезно посмотреть, покопать не умели, не умели и не видели.

Товарищи, затем была вторая группа троцкистов, как теперь ясно, о которой мы не знали, что они троцкисты, скажем, Харьковский, второй секретарь горкома, секретарь комсомола Ерофицкий, Фрумкина — его жена и ряд других. Мы о них после проверки партдокументов никак ничего

{14}

не знали, мы не знали, что они были троцкистами, а следствие показало, что вся эта группа была и вела троцкистскую работу. Это показывает, что мы не сумели даже проверить, что это за люди. (Голос с места. А Гогоберидзе?) О Гогоберидзе я знал только, что он связан был с Ломинадзе, знал, что у них была личная связь. (Голос с места. Какая личная связь?) Я говорю, что Гогоберидзе я знал с подполья. (Сталин. По Баку?) По Баку. Надо сказать, что тогда он был неплохой член нашей организации. (Сталин. Так считали.) Да, тогда. После этого я не работал с ним весь этот период. (Сталин. Кто-либо его вам не рекомендовал?) Гогоберидзе — нет. (Сталин. А Вартаняна?) Вартаняна рекомендовал мне Серго, хотя он на заседании Политбюро говорил, что это не так, но я повторяю и здесь, что Вартаняна рекомендовал мне Серго. (Берия. Как же вы брали Вартаняна, когда его из Закавказья вышибли?) Теперь мне понятно, что его вышибли из Закавказья. (Берия. Гогоберидзе был тесно связан с Ломинадзе.) Я этого не знал. (Межлаук. Гогоберидзе голосовал против исключения Троцкого.) Теперь я это тоже знаю.

Третья группа — неизвестно, была ли она когда-либо раньше троцкистской. Я говорю насчет Колотилина, Чефранова — моего первого помощника и еще некоторых, связь с троцкизмом которых раньше не установлена. (Евдокимов. Чефранов оказался сыном полицейского из Краснодара.) Чефранов был первым моим помощником, но до этого он был инструктором крайкома, я взял его из крайкома, это знает т. Каганович. (Молотов. При чем тут Каганович, а вы куда смотрели?) Я говорю, что с того времени он начал работать. Местный человек, за которым в прошлом ничего не было замечено. Я почему об этом говорю? Потому, что, видимо, враг за рубежом — вот это капиталистическое окружение — находит своих слуг у нас не только среди бывших троцкистов, не только среди тех, кто так или иначе сочувствовал троцкизму, но и среди тех, которые раньше не были причастны к этому. (Голос с места. Вы, т. Шеболдаев, почему подбирали людей, которых братские коммунистические партии выкидывали?) Правильно. Я брал тех людей, которые были выброшены из Грузии, в частности Гогоберидзе, Вартанян. (Голос с места. А Колоколкин, он против т. Кагановича выступал?) Я Колоколкина очень мало знал, и он ушел вместе с разделением дорог, о нем я ничего не могу сказать.

Я, во-первых, должен сказать, почему так стало возможным проглядеть всю эту сволочь. У меня, я прямо должен сказать, что если и была кое-какая настороженность, правда, бесплодная, не дающая никаких результатов... (Берия. А Осипова вы выдвигали? Мы выкинули его из Закавказья, исключили из партии, а вы восстановили.) Вполне возможно. (Каганович. Вартанян просил редактором газеты Вардина. Я сказал, что это немыслимая, невозможная вещь, странно, что Вартанян просит Вардина.) Я поддерживал эту кандидатуру перед т. Кагановичем, но Лазарь Моисеевич сказал, что это невозможная вещь, и я не стал настаивать.

Доверял я людям, у меня не было даже мысли, что они могут быть врагами. Я не думал, что этот слой людей может оказаться врагами, шпионами, диверсантами и т. д. В этом ведь слепота и была, эта доверчивость, которая приводила к тому, что этих людей не ставили даже на проверку, не контролировали их, потому что доверяли. И то, что не понимали, что могут среди этих людей быть враги, что это была первая крупнейшая ошибка. И второе. Подбирался народ как будто известный, подбирались люди, которых знали, но, как Евдокимов выразился,— «свояки». За шесть лет работы действительно втянулся, и при моей поддержке, ряд людей, о которых я думал, что они неплохие работники. Это была ошибка, эта ошибка не должна повториться. Вот, например, Колотилин. Я знал его раньше как неплохого работника, а он оказался врагом, мерзавцем, предателем. Но в троцкистах он не был. (Берия. А кого вы проверили и выявили?) Кое-кого проверили и выявили, как и везде, может быть, больше, может быть, меньше.

В 1934 г.— я не помню, при тебе это было, т. Евдокимов,— когда по вузам провели чистку, чистку основательную, очень крупных троцкистов

{15}

выявили, правда, по информации «Правды». (Мехлис. Сначала сильно сопротивлялись, потом уже под давлением стали вычищать.) Сначала, действительно, сопротивлялись, а потом почистили основательно. Тогда мы выявили Владимирова и ряд других. Были выявлены также Ронин и Капелинский. Председатель Крайплана, член бюро крайкома в 1934 г. был нами исключен из партии за то, что он помогал троцкистам издавать свою литературу. Мы вскрыли его и исключили из партии. Товарищи, Ронин был кандидатом в члены бюро, мы его исключили из партии, но потом он был восстановлен. Я писал об этом, настаивал, но он все же был восстановлен в партии. А сейчас по Курску я знаю точно, что он действительно троцкист, к которому тянулись нити из Курска в Ростов и обратно. И Капелинский то же самое.

И, последнее, что действительно разоружило меня, разоружило краевой комитет,— это то, что партийной работой мы занимались, по сути дела, только из-под палки, под нажимом Центрального Комитета. Это факт, и это привело к тому, что мы оторвались от городских организаций очень крепко. Если бы знали мы то, что потом слышал я и на пленуме крайкома, и на активе краевом в течение ряда дней, конечно, товарищи, многое было бы для меня совершенно в ином свете, и иначе были бы видны люди, иначе совершенно выглядели бы люди. А то, что написано в тезисах, это в очень острой форме является недостатком и ошибкой моего руководства в областной и краевой организации, и в партийной работе прежде всего. И эта вся оторванность, изолированность, она и привела к тому, что мы этого дела не видали, пока не началось развертывание этого следствия.

Тов. Берия, кроме того, этого самого Дуката и Белобородова все-таки арестовали именно по моему прямому предложению. НКВД арестовало, правда, по сигналу с Северного Кавказа т. Рябоконя, у них имелись сведения, что Дукат этот — двойник, а он был главным информатором НКВД, пользовался полным доверием в вопросах троцкистов, и когда развернулась самокритика, дело пошло совершенно по-иному, и была вскрыта вся та мразь, все то огромное засилье, о котором говорил уже т. Евдокимов. Я об этом говорю для того, чтобы сказать и о тех выводах, которые я для себя сделал из всего этого тяжелого для меня дела.

Во-первых, решение ЦК и все то, что в связи с этим я видел в Азово-Черноморской организации, убедили меня в том, что мне надо не только многое пересмотреть в своей работе как партийного работника, но и как члена партии, потому что вот этот отрыв от партийной организации — с этим надо кончать. Связь с партийной организацией, с коммунистами надо налаживать по-иному, чем это было.

Затем я ухватился за ту мысль, которую высказывал т. Сталин на прошлом пленуме: никому не верить на слово. Да, никому не верить на слово. Надо долго проверять каждого человека, там, где плохо,— особенно. То, что я видел в Ростове на активе, показало, что там, где плохо дела обстоят, там работали враги, и врага надо искать, а мы не искали и не думали, что враг этот есть, и не думал и я, и в этом огромнейшая ошибка, слепота и все что хотите. И если даже врага не окажется, если просто. окажутся равнодушные, безразлично относящиеся к делу люди,— это почти что враги. Если найдем «шляпу», плохого работника — тоже хорошо. Искать надо врага. Затем подбирать людей через массу, через партийную и беспартийную массу, через внутрипартийную демократию, каждый сигнал проверить, каждое заявление разобрать. Мы имеем в Курске ежедневно 100–150 заявлений ко мне, помимо аппарата, надо все прочитать, все разобрать, иначе мы будем опять зевать, так же, как зевали раньше.

Ну, и последнее, товарищи. Какой вывод я для себя сделал? Кончать с подбором людей по своему прежнему знанию или какой-либо оценке других. (Голос с места. Он свиту с собой не перевез.) Да, свиту не перевозить, это правильно. Не надо этого делать. И, кроме того, еще некоторые выводы. Первый — внутри самого коллектива обкома в Курске не сглаживать углов. То, о чем говорил товарищ Косиор, я не буду повторять. Это один из выводов.

{16}

Теперь коротко еще о Курске. В Курске положение дел достаточно трудное. Прежде всего в отношении колхозов, которые сильно потрепаны, и в отношении пораженности врагами партийной организации. Ведь все-таки из членов бюро, работавших в 1936 г. в Курском обкоме, вероятно, шесть или семь членов и кандидатов оказалось врагами. Затем, товарищи, четыре заведующих отделами обкома, то же самое, оказались врагами. Заведующие отделами облисполкома и их заместители тоже оказались врагами. Два заместителя председателя облисполкома — враги. Причем о поражении врагами нужно сказать следующее: например, в областном земельном управлении буквально хозяйничали враги. Зам. пред. облисполкома Гортко — враг. Заведующий до последнего времени облЗУ Гусев — тоже враг. Кроме того, заведующие отделами и важнейшими секторами — тоже враги. Там человек 25 посажено в одном только земельном управлении. В финансовом управлении — Кочкарин. Тов. Ежов, кажется, упоминал о Кочкарине. (Голос с места. Это что, все местные работники?) Они и местные у нас, и приезжие. Скажем, в одном только большевистском сельсовете разломано 147 хат колхозных и единоличных, разрублены, распилены пополам, сломаны сени, выдернуты петли, сломаны потолки. Это все сделано для того, чтобы получить недоимку в размере 30 руб. с каждого хозяйства. И, товарищи, по всем линиям эти вредители приложили очень большую руку к разложению колхозов. Положение в колхозах, повторяю, очень тяжелое. То же самое — в плановой комиссии, председатель которой оказался врагом. Он довел вопрос с топливом до того, что школы зимой в течение длительного срока не работали оттого, что топлива совершенно не было. Во время морозов школы не могли работать.

Что мы имеем, товарищи, в области партийной работы в Курске? Если в Ростове там Карпов и другие осуществляли вредительство в партийной работе путем насаждения, как они говорят, бюрократизма, разложения, грубого обращения, озлобления коммунистов против партийных органов, так здесь этот самый Подволоцкий, культпроп насадил своих людей по линии культпропа и совершенно сознательно срывал работу по партийному просвещению в течение очень длительного срока. И многого в этом деле достиг, прежде всего по линии такого построения партийной работы, которое исключает какие-либо результаты от учебы и партийного воспитания.

Как обстоит дело с партийной работой? Я приведу такой пример: товарищ Яковлев был на активе, который был созван по вопросу о смене партийного руководства и в связи с решением ЦК и пленума обкома партии. И вместо 1300 человек, которые должны были быть на этом активе, мы настаивали, чтобы было 1300 человек,— но на самом деле на актив Курской организации фактически явилось только 700–800 человек от силы, по такому важнейшему партийному вопросу.

В ленинские дни, на траурном заседании заранее были розданы билеты, причем билетов было роздано в 2 раза больше, чем вмещает помещение, и все-таки помещение оказалось незаполненным. В Мединституте из 560 студентов на ленинский вечер явилось 13 человек. Когда после 15-го пленума, по решению Центрального Комитета и пленума обкома, где был записан целый большой раздел о троцкистах, вредителях и шпионах по докладу т. Яковлева и т. Андреева, когда мы проверили, что приняли первичные организации в г. Курске, то оказалось, что ни в одном из десяти решений не оказалось даже слов «троцкизм», «враг», «правые», то есть прошли совершенно мимо этого вопроса при обсуждении решений пленума. То есть, видимо, партийная организация к этому вопросу абсолютно была не подготовлена, иначе этого нечем объяснить.

Возьмем, например, портреты, были такие факты, что в портреты с вождями в горкоме комсомола, в горсовете и других учреждениях были вложены портреты врагов расстрелянных, причем об этом сообщают не коммунисты, а стекольщик, который стеклил эти портреты. Это дело расследуется, мы найдем, кто это осмелился такие вещи делать. Но все же факт остается фактом. Этот факт говорит об огромном запущении партийной работы, о больших трудностях.

{17}

Нужно сказать о перестройке, как перестраиваться, после того урока, который я получил в Азово-Черноморье, после решения ЦК. Удастся перестроиться или нет с первых шагов работы? С большими трудностями. Прежде всего на меня наваливают какие-то хозяйственные дела: семссуда не вывезена, советские органы малоспособны, помощи в этом деле не оказывают. Особенно это заметно по тому, что еще кадры не заменены, не выдвинуты, план сева — все это наваливается на меня, а это хозяйственные дела, и очень затрудняет перестройку работы.

Я только одно могу сказать, что после всего, того, что было в Азово-Черноморье, после того, что я услышал здесь на пленуме, возникает понимание и сознание той остроты, необходимости перестройки нашей партийной работы, совершенно по-новому, крупной перестройки. Это сознание есть, и я должен сказать, что дело это очень трудное, надо будет и себя переделывать, выправлять и внести поправки в свою практическую работу, и придется преодолевать большие трудности в самой организации дела на местах (Сталин. Для этого время потребуется.) Да, конечно.

{18}