Павел ПОЛЯН "Не по своей воле : История и география принудительных миграций в СССР"

Раздел I.
ВНУТРИСОЮЗНЫЕ ПРИНУДИТЕЛЬНЫЕ МИГРАЦИИ

Принудительные миграции
до начала второй мировой войны
(1919–1939)

Первые советские депортации и переселения
в 1919–1929 гг.

Бытует мнение, что к таким мероприятиям, как депортации, советская власть приступила только в 1930-е гг. На самом же деле ими отмечены уже самые первые годы правления большевиков, когда вовсю еще полыхала или дотлевала Гражданская война.

В западной части Северного Кавказа она была во многом предопределена многолетним противостоянием «белого» казачества и союзных ему осетин, с одной стороны, и вайнахской безземельной бедноты, с другой, наивно рассчитывавшей, благодаря союзу с большевиками, осуществить передел земель в свою пользу. Первое в этом духе решение было принято Съездом Советов Терской обл. в апреле-мае 1918 года: к выселению были намечены четыре станицы — Тарская, Сунженская, Воронцово-Дашковская и Фельдмаршальская.¹ А 24 января 1919 года ЦК РКП(б) — уже на всероссийском уровне— принял Директиву о расказачивании, одним из способов которого явилось и принудительное переселение.²

В марте 1920 года, с окончательной победой красных, советизация стала проводиться всерьез. Первыми, кого стали выселять в ответ на выступления против советской власти, не могли не быть терские казаки. 17 апреля 1920 года выселили жителей трех равнинных станиц — Сунженской, Воронцово-Дашковской и Тарской (а также, по-видимому, Тарского хутора). В октябре 1920 года, по приказу Г. К. Орджоникидзе (члена Реввоенсовета Кавказского фронта), та же участь постигла жителей станиц Ермоловской, Романовской, Самашкинской, Михайловской и Калиновской ³ в возрасте от 18 до 50 лет (остальных тоже переселяли, но поблизости, в хутора и другие станицы в радиусе не ближе 50 км от прежнего места проживания). В общей сложности около 9 тыс. семей (или примерно 45 тыс. чел.) выселили в Донбасс и на Север Европейской части (в частности, в Архангельскую обл.). Самовольное же возвращение выселенных казаков пресекалось ⁴.

Освободившийся земельный фонд (около 98 тыс. десятин пашни) был передан красным казакам и нагорной ингушской и чеченской бедноте, что способствовало переселению значительной ее части с гор на равнину и делало ее, пожалуй, самой верной опорой режима в регионе. Режима, но не порядка, так как после выселения казаков в округе резко усилился бандитизм.⁵ Это разорвало некогда компактный ареал проживания русских на Кавказе. Позднее были ликвидированы и сами казачьи округа как административные единицы (округа Сунженский, Казачий, Зеленчукский и Ардонский).

Весьма примечательно, что уже тогда, в самые первые советские депортации, в ходу были и топонимические репрессии. Если станица не разрушалась, а просто высылалась, то ей присваивался статус аула и давалось новое название. Например, по Назрановскому округу: станица Сунженская была переименована в аул Акки-Юрт, Воронцовско-Дашковская — в Таузен-Юрт, Тарская— в Ангушт, Тарский хутор — вШолхи, Фельдмаршальская — в Алхасте (по Чеченскому округу: станицу Михайловскую переименовали в аул Асланбек, Самашкинскую— в Самашки, Романовскую — вЗакан-Юрт, Ермоловскую — в Алхан-Юрт).⁶

Весной и летом голодного 1921 года — в ходе реформы землеустройства, фактически проводившейся под лозунгом борьбы с «кулацким шовинизмом» и ликвидации неравноправных отношений между пришлым европейским и коренным населением (первых рассматривали как исторических «обидчиков» вторых),—состоялось выселение зажиточных русских крестьян–казаков из Семиречья. Последние расселились в Семиреченской, Сыр-Дарьинской, Ферганской и Самаркандской областях сравнительно недавно — в1906–1912 гг., в ходе столыпинской аграрной реформы, когда в Туркестан было переселено 438 тыс. семей. В Семиречье они основали около 300 крестьянских и казачьих поселков, причем случаи самозахвата ими лучших земель действительно имели место.

Постановления Политбюро ЦК РКП(б) от 29 июня и от 5 декабря 1920 года по этому вопросу предусматривали систему высылки и даже отправки кулаков в концентрационные лагеря «карательным порядком», но все же не на контингентной, а на индивидуальной основе.

Инициатор всей этой кампании Г. И. Сафаров был содокладчиком Сталина по национальному вопросу на X съезде РКП(б), состоявшемся в марте 1921 года: говоря о земельной реформе в Туркестане, он с гордостью упомянул и о высылке целых кулацких поселков. Первая документированная высылка состоялась 16 апреля 1921 года из с. Высокое Чимкентского уезда Сыр-Дарьинской области: соответствующая «комиссия по расслоению (Sic! — П. П.)» выслала тогда более 20 семей. Высылали их, как правило, за пределы Туркестанского края, официально почему-то в Калужскую губ., куда, разумеется, в то время никто и доехать не мог.⁷

Следующая по времени депортация состоялась осенью 1922 года: два знаменитых «философских парохода» доставили из Петрограда в Германию (Штеттин) около 50 выдающихся российских гуманитариев (вместе с членами их семей— примерно 115 чел.).⁸ Это был первый в советской истории пример относительно массовой международной принудительной миграции.

По всей видимости, к пассажирам этих кораблей был применен Декрет ВЦИК «Об административной высылке» от 10 августа 1922 года, предусматривавший три вида высылки из данной местности как альтернативные аресту меры изоляции: а) высылку с воспрещением проживания в других определенных пунктах РСФСР, б) высылку в определенные местности РСФСР и в) высылку за границу. Срок высылки— в интервале от 2 месяцев до 3 лет. Решение о высылке принималось в индивидуальном порядке ⁹, а высланные в пределы РСФСР поступали под надзор местного органа ГПУ, который определял конкретное местожительство высланного (где тот должен был регистрироваться каждые три дня). Согласно дополнению к этому декрету, специальной комиссии при НКВД предоставлялось право некоторые категории граждан (в частности, деятелей антисоветских политических партий) не только высылать, но и заключать в лагеря принудительных работ на те же сроки.¹⁰

Сведения о других принудительных миграциях в 1920-е гг., и особенно за их первую половину, более чем отрывочны. Как правило, они носили местный, внутрирегиональный характер. Так, например, известно, что часть населения горско-еврейских аулов в Дагестане и Азербайджане была принудительно «спущена» в Дербент и Кубу, что начался активный процесс вытеснения армянского населения из Тифлиса и т. д.

Иными сведениями о депортациях или насильственных переселениях в СССР в 1920-е гг., вплоть до начала коллективизации, мы не располагаем. Можно упомянуть разве что датированные концом 1926 года, но так и не осуществившиеся планы по переселению корейцев с юга Дальнего Востока на его север, в районы, расположенные за Хабаровском, к северу от 48,5 широты.¹¹ Практически те же планы были вновь озвучены весной 1928 года, только на этот раз к переселению (намеченному на 1930 год) предназначались не все, а только нелояльные корейцы. Фактически же в 1930 году было переселено 1342 корейца, из них 431 чел. — насильственно (в 1931 году, когда число переселенных корейцев достигло около 2,5 тыс. чел., от этой идеи отказались).¹²

И все–таки для этого периода принудительные миграции были скорее исключением, нежели правилом. За совокупностью локальных операций еще не ощущается той жесткой политической воли, той системы и методичности, которые обнаружат себя и разовьются в 1930-е гг. Однако такие мотивы, как «наказание» насильственной высылкой одних групп населения (в частности, казаков) за нелояльность в годы Гражданской войны или за социально несправедливое, с большевистской точки зрения, распределение земель, с одной стороны, и поощрение передачей земель депортированных вруки их более «лояльных» и обездоленных землями соседей (национальной горской бедноты), с другой, были достаточно выразительными и грозными симптомами.

Такие же факторы переселения, как осуществление в 1920-е гг. земельной реформы или национально–административное обустройство РСФСР (и позже СССР), требовавшее в ряде случаев оседлости и подпитки соответствующим этническим населением тех или иных новообразуемых административных единиц, обусловливали принципиально иные, нежели при депортациях, характер и организационную структуру переселения.

На последнее обстоятельство обратил внимание американский исследователь Терри Мартин ¹³. Он же тонко подметил противоречивую связь между внутренней и внешней политикой молодого и территориально ущемленного Советского государства в приграничных районах. С одной стороны, просматривалась определенная тенденция корганизации этнических автономий вдоль границ с государствами с соответствующим этническим доминированием (например, Карельской автономии на границе с Финляндией и Молдавской на границе с Румынией). На примере борьбы различных сил и группировок за или против создания аналогичной корейской автономии на Дальнем Востоке он показал механизм возможной причинно–следственной связи этого процесса с последующими депортациями. Сам по себе этот механизм он обозначил как «принцип Пьемонта», намекая тем самым на процесс консолидации итальянского государства вокруг северной провинции Пьемонт в конце XIX века (хотя, на наш взгляд, не менее выразительным является прецедент мирного, путем референдума, отторжения части северо-западных итальянских земель, а именно Савоя и Ниццы, от Италии в пользу Франции). При этом, по мнению американского исследователя, «принцип Пьемонта» был альтернативой тому, что он называет «советской ксенофобией», понимая под последним традиционную советскую подозрительность киностранцам, закрытость границ и т. п.¹⁴

Из противостояния и комбинаций «принципа Пьемонта»¹⁵ и «советской ксенофобии» Т. Мартин выводит практически всю советскую политику в области этнических чисток, в том числе и депортационную политику. Реальная консолидация украинцев и белорусов в рамках УССР и БССР действительно произошла в 1939 году, но не в результате торжества того или иного принципа, а в результате временного геополитического сговора между СССР и Германией, опиравшегося к тому же не столько на контуры этнических ареалов, сколько на линию Керзона. Это, во-первых, потребовало дополнительных обменов населением, а во-вторых, новой зачистки западной границы — на сей раз германо-советской.¹⁶

Все это весьма тонкие и изящные построения, базирующиеся к тому же на новом и богатом российском архивном материале. Но, на наш взгляд, они неизбежно уводят всмежные исследовательские сферы (в такие, например, как «Большой террор и этничность») и в конечном итоге все же не обладают необходимой степенью объяснительности и непротиворечивости.

Так, по логике Т. Мартина, буферные этнические автономии как проводники советского влияния на заграницу должны были бы непременно возникнуть (хотя бы в 1920-е гг.) на границах с Турцией, Ираном и Афганистаном, чего, однако, не произошло. Наоборот, тех же курдов из Закавказья до войны, как и турок–месхетинцев во время войны, превентивно депортировали из приграничных с Турцией районов. И здесь уже было бы труднее объяснить их депортацию аналогией с депортацией корейцев с Дальнего Востока, где корейская автономия (в компромиссном варианте национальных «района» и «уездов» все же была создана) могла стать не проводником российского влияния на оккупированную японцами Корею, а в силу общей слабости России на Дальнем Востоке, наоборот, проводником японского влияния на Приморье.

На наш взгляд, гораздо более реальным и значимым фактором переселения была иная иллюзия большевиков — их устойчивая, материалистическая вера в рациональную возможность «выправить» все «ошибки» природы и общества, в частности, и путем плановых переселений, преодолевая с их помощью исторически сложившееся несоответствие между природными и демографическими ресурсами такой гигантской страны, как Россия–СССР ¹⁷.

В литературе, как и в жизни, за такими подвижками населения закрепилось понятие планового, или организованного, переселения (иногда его называли еще сельскохозяйственным). Формально оно являлось добровольным, и, несмотря на условность во многих случаях этой «добровольности», смешивать его с «классическими» депортациями ни в коем случае не следует.

По крайней мере в 1920-е гг. (особенно во 2-ю их половину) именно на плановые переселения делался явный внутриполитический акцент. Для их планирования и осуществления в 1924 году был создан специальный государственный орган — Всесоюзный переселенческий комитет при ЦИК СССР (ВПК)¹⁸.

Среди принципов, которыми ВПК руководствовался в своей деятельности, наряду с плановостью, было и некоторое сочетание элементов экономического стимулирования (например, предоставление переселенцам минимальных льгот и компенсаций) с элементами административного принуждения.

Логика организованной миграции диктовалась, с одной стороны, избыточностью сельскохозяйственного населения в центральных районах и связанной с этим безработицей, а с другой — возрастающей необходимостью вовлечения в хозяйственный оборот колоссального массива пустующих земель Дальнего Востока и Сибири. Пустовали земли ив Европейской части страны (в частности, в Поволжье — в результате голода 1921 года), и на Северном Кавказе— в том числе вследствие мер по расказачиванию. Действительно, в четырех центральных областях РСФСР 34% сельскохозяйственного населения занималось отхожим промыслом, а всего по трем республикам (РСФСР, Украина и Белоруссия), как это ни парадоксально звучит сейчас, насчитывали 13,5 млн. «лишних крестьян».¹⁹

В то же время, например, в Карелии и Мурманской обл. для рыболовецких промыслов и лесоразработок не хватало рабочих рук. Здесь работало 20–25 тыс. чел. из других районов страны. Еще хуже обстояло дело на Урале, где потери в ходе революции и гражданской войны составляли 20–25% населения региона. Колоссальные потери врабочей силе в ходе гражданской войны понесла и Западная Сибирь: сотни деревень были полностью уничтожены, и огромный регион некогда высокопродуктивного сельскохозяйственного производства в экономическом плане практически перестал существовать.

Важность и необходимость переселенческой кампании была подтверждена целым рядом государственных постановлений. Она началась в 1924 году переселением в Поволжье, продолжилась в 1925 году переселением в Сибирь и на Дальний Восток, а в1926 году — на Урал и Северный Кавказ.

4–8 марта 1927 года в Москве состоялось Первое Всероссийское совещание работников по переселенческому делу, обосновавшее, в частности, заселение Дальнего Востока (в том числе Сахалина), Сибири и Карело-Мурманского края с одновременным развертыванием в этих районах железнодорожного и промышленного строительства. Поэтому в таких регионах, как Карелия, выказывалась особенно большая заинтересованность в заселении малоосвоенных территорий.

Однако вскоре выявилась очевидная несостоятельность самого проекта, согласно которому за 10 лет предусматривалось переселить 5 млн. чел. из 13,5 млн. «лишнего сельскохозяйственного населения». По республикам это выглядело бы следующим образом (см. табл. 3).

Таблица 3. Избыточное население РСФСР, БССР и УССР (млн. чел.)

Республика	Избыточное население	Планы переселения
Республика	Избыточное население	за 5 лет	за 10 лет
РСФСР	6,9	1,5	2,5
БССР	1,2	0,3	0,5
УССР	5,4	0,7	2,0
Всего	13,5	2,5	5,0

Любопытный пример попытки планового переселения являет собой ситуация с еврейским аграрным населением (дискриминационные царские законы запрещали им заниматься сельским хозяйством). Во второй половине 1920-х гг. имелось два альтернативных проекта, оба ставили политическую цель противопоставить нечто конструктивное сионистской идее сосредоточения евреев в Палестине и оба, по существу, провалились. Первый— предусматривал переселение полумиллиона еврейской бедноты на Украину и в Крым и даже создание в последнем еврейской автономии ²⁰: местным русским, украинским и татарским населением он был встречен в штыки. Второй — переселение еврейских аграриев на плодородные и незаселенные земли на Дальнем Востоке, в район рек Бира и Биджан в левобережье Амура. Но за первые два года (считая от 1928 года) туда не переселилось и 2 тыс. евреев. Не помогли ни принудительная демобилизация евреев–красноармейцев, ни рекламные кампании за рубежом, ни даже провозглашение в этом районе Еврейской национальной автономии. За 1928–1933 гг. сюда переселилось около 20 тыс. советских евреев и 1,5 тыс. евреев из Литвы, при том что более 11,5тыс. (или 3/5) переселенцев успели покинуть «Красный Сион» в Приамурье.²¹ Конкуренции с сионизмом большевизму выдержать не удалось.

Нередко перераспределение населения диктовалось и крупными проектами гидроэнергетического и мелиоративного строительства, например на Кавказе или в Средней Азии, что в конечном итоге было призвано ликвидировать зависимость народного хозяйства СССР от импорта хлопка и других технических культур. Оно носило, по возможности, внутрирегиональный характер, что в условиях горно–долинного расселения в большинстве случаев означало переселение из горных районов в равнинные, или, на языке того времени, переселение с гор на плоскость.

Так, в 1925–1926 гг. подобные переселения прошли в Таджикистане: около полутысячи декханских хозяйств из высокогорного Гармского вилаята на Памире переселились на осваиваемые земли в Курган-Тюбинском и Джиликульском вилаятах. 5 марта 1927 года были введены льготы для таких переселенцев (в том числе право на сохранение за собой земельного участка в горах на три года), а 15 марта был создан Переселенческий комитет при ЦИК Таджикской АССР. В результате в 1927–1928 гг. этот поток стал еще более массовым (свыше 4,5 тыс. переселенных хозяйств), что позволило создать десятки новых переселенческих кишлаков, колхозов и совхозов и заметно нарастить посевные площади под хлопчатником ²².

Надо отметить, что сходная политика переселения в Вахшскую долину была продолжена и в 1930-е гг., особенно после выхода поздней осенью 1932 союзного постановления «Об освоении ирригационных приростов Вахшских земель в 1933 году» и республиканского «О переселении на Вахш»: для освоения к весне 1933 года 21,6тыс. га новых земель ими устанавливался 6–тысячный контингент переселения на 1933 год, причем источниками населения в равной доле должны были служить квалифицированные хлопководы из Узбекистана, внутриреспубликанские перемещения (то есть горцы) и демобилизованные красноармейцы ²³. А на 1935–1938 гг. потребность определялась в 12 360 хозяйств, исходя из расчета 3 га на одно хозяйство ²⁴. Всего же, по подсчетам Ш. И. Курбановой, за годы организованного переселения, начиная 1925/1926 и заканчивая 1940 гг., в Вахшскую долину было переселено 48,7 тыс. декханских хозяйств (без учета хозяйств реэмигрантов и строителей). Примерно 12,2 тыс. из них (или 24% от общего количества) не вынесли тягот переселения и покинули места нового проживания.²⁵

Вместе с тем финансовое и информационное обеспечение переселенческих программ было совершенно недостаточным. Государство фактически пыталось переложить расходы по переселению на самих переселенцев, так что нечего и удивляться тому, что в реальности на переезд решались не более 5% от планируемого количества.

Так что вполне допустимо считать, что политика добровольного планового переселения — провалилась.

В то же время фронты неосвоенных работ в непривлекательных для свободных граждан районах оставались. Особенно «эффективной» была лесозаготовка: экспорт древесины обеспечивал солидный и стабильный приток валюты в страну, ее доля в структуре экспорта неуклонно повышалась. В этой ситуации идея недобровольного переселения и недобровольного труда как бы сама стучалась в дверь.

Кажется, первым ее озвучил в 1928 году заместитель наркома рабоче–крестьянской инспекции РСФСР Н. М. Янсон, предложивший энергичнее использовать труд осужденных («уголовно–арестованных») при освоении отдаленных земель, в особенности на лесоповале. В 1930 году он же (уже будучи наркомом юстиции РСФСР), анализируя новейшие тенденции тюремно–лагерной системы РСФСР за 1929 год, отмечал, в частности, общий рост количества осужденных (до 1,2 млн. чел.), сокращение доли приговоренных на малые (до 1 года) сроки, резкий рост приговоренных к принудительным работам (до 50,3% против 15,3% в 1928 году), начало перевода заключенных из тюрем и исправительных домов в исправительно–трудовые лагеря ОГПУ, создаваемые на принципах самоокупаемости (за год число заключенных в них достигло 166 тыс. чел.; еще около 60 тыс. осужденных трудились в исправительно–трудовых колониях НКВД РСФСР). При этом он и нарком внутренних дел НКВД В. Н. Толмачев утверждали, что труд «зэка» эффективен, а трудоотдача — часто выше, чем у вольнонаемных.²⁶ Понятно, что столь удачно начавшийся эксперимент ожидало «большое будущее».

Перестраивались и органы переселения. В конце 1929 года ВПК разослал Наркомземам союзных республик циркуляр «Об организации работы по объединению переселенцев в производственные коллективы»²⁷. В нем плановое переселение прямо рассматривалось как явление, призванное способствовать реорганизации сельского хозяйства страны на началах коллективизации и обещающее дать большой хозяйственный эффект на двух направлениях — освоения необжитых пространств и ослабления аграрной перенаселенности ряда районов.

Тем самым идеология переселенческого дела перекрещивалась и скрещивалась с идеологией коллективизации, раскулачивания и кулацкой ссылки— центральной политической кампании большевиков. К ее практической разработке ЦК ВКП(б) приступил по сути тогда же, в декабре 1929 года, когда Сталин провозгласил переход от политики ограничения эксплуататорских тенденций кулачества к политике его ликвидации как класса.²⁸ Все же отметим, что несистематическое раскулачивание имело место уже и в 1929 году, в ходе хлебозаготовок и кампании по сбору налогов.

Интересно, что в это же самое время впервые стала практиковаться и такая разновидность принудительных миграций, как «зачистка границ»²⁹. Первые постановления о переселение социально опасного элемента на западной границе СССР, из пограничных районов УССР и БССР были приняты в конце 1929 года и, как ни странно, не союзным, а республиканскими совнаркомами. В частности, в постановлении СНК Украины от 13 ноября 1929 года говорится о «наискорейшем оздоровлении хозяйственных условий погранполосы УССР и облегчении проведения в ней реконструктивных мероприятий», для чего в переселенческие контингенты в «добровольном» порядке включались граждане, признанные социально–опасными для дальнейшего пребывания в 22-километровой погранполосе (причем вне зависимости от их социального статуса: среди них были и середняки, и бедняки). Переселенцев из погранполосы направляли исключительно в Сибирь, преимущественно в таежную зону ³⁰. В статистике высланных из пограничных районов Украины и Белоруссии их почему-то называли «одиночками особого назначения», депортировали же их практически в рамках единой кампании с «кулацкой ссылкой» (так, за 1930 год было выселено 18 473 чел.). Впоследствии к ним разрешили присоединиться и членам их семей.

Интересно решение вопроса о судьбе освобождающихся в ходе этих зачисток приграничных земель: ясно, что кого попало туда уже не пустят. Решение было найдено в конце 1920-х гг. и заключалось в организации вдоль границ СССР так называемых «красноармейских колхозов», формируемых из демобилизующихся красноармейцев и членов их семей. Эти колхозы, в глазах Т. Мартина (кажется, первым обратившего на них внимание), являются символической формой проявления «советской ксенофобии»³¹.

Раскулачивание и «кулацкая ссылка» в 1930–1931 гг.

История «кулацкой ссылки» является составной и неотъемлемой частью истории раскулачивания и коллективизации, центральными идеями которой были недопущение кулака в колхозы, экспроприация его имущества, изоляция и депортация (а при сопротивлении — и уничтожение) кулачества как класса. Районами сплошной коллективизации, откуда осуществлялась и высылка, являлись основные зернопроизводящие районы страны.

Связанные с переселением директивы ОГПУ издало еще 18 января 1930 года. Но именно Постановление ЦК ВКП(б) «О мероприятиях по ликвидации кулацких хозяйств в районах сплошной коллективизации» от 30 января 1930 года задало репрессиям против крестьянства неслыханные прежде глубину и масштаб ³². К массовому раскулачиванию приступили уже в январе 1930 года: при официальной среднестатистической доле кулацких хозяйств, равной 2,3%, во многих районах число раскулаченных достигало 10–15% населения (вместо «запланированных» 3–5%). Понятно, что установочные цифры по аресту кулаков первой категории были перекрыты уже к середине февраля. Раскулачивание проводилось даже там, где оно не планировалось: в Северном крае, например, и в том числе среди малых народов Севера, отмена чего потребовала отдельного постановления ЦК ³³. Решавшиеся как бы попутно задачи колонизации малоосвоенных или неосвоенных районов за счет практически бесплатного трудоиспользования кулаков на лесоповале, горнодобыче или в сельском хозяйстве, хотя и являлись, особенно поначалу, «второстепенными», но со временем выдвигались на первый план. «...В последующее время, — писал Сталину секретарь Севкрайкома ВКП(б) С. А. Бергавинов 12марта 1930 года, — это ((направление в край сотен тысяч раскулаченных. — П. П.)) явится огромнейшим фактором, не только решающим проблему колонизации края, не только гигантским усилением края трудовыми ресурсами, но и фактором развития производительных сил новых районов, ибо 250–300 тыс. человек — это же сила крепкая».³⁴

Конвейер «кулацкой ссылки» был налажен только в феврале, но директивы ОГПУ в связи с предстоящими массовыми депортациями были посланы в районы сплошной коллективизации на места еще в январе ³⁵. Осуществлять мероприятия надлежало особоуполномоченным райисполкомов (совместно с ОГПУ и местными комбедами), причем уже в феврале-мае, то есть, в основном, до весеннего сева. Самих раскулачиваемых поделили при этом на три категории: 1) «контрреволюционный актив»: их заключали без суда в концлагеря и даже расстреливали (членов их семей могли отправить на спецпереселение, причем первоочередным порядком, но могли и оставить дома; позднее, в 1931–1932 гг., представителей первой категории как бы перевели во вторую, отправив и их на спецпереселение и по возможности с семьями); 2) «остальные элементы кулацкого актива, богатые кулаки и полупомещики»: их выселяли в отдаленные местности СССР или отдаленные местности данного края; 3) оставляемые в пределах района кулаки: их сселяли в небольшие поселки на землях за пределами колхозных угодий. Разумеется, у всех трех категорий конфисковывалась большая часть их имущества и денежных накоплений, полученные таким образом средства шли в погашение кулацких «долгов» государству или поступали в неделимые фонды колхозов.

Были даны и количественные, и географические разнарядки: по первой категории депортации подлежало 60 тыс. семей кулаков, по второй — 150 тыс. С добавлением кним в конце февраля 1930 года «ограничительных контингентов» из так называемых «потребляющих районов РСФСР» (Московская, Ленинградская, Западная и Иваново–Вознесенская области, Нижегородский край и Крымская республика), а также из национальных районов Средней Азии, Закавказья и Северного Кавказа общее количество намеченных к депортации достигло 245 тыс. хозяйств ³⁶.

Первыми к переселению должны были приступить на Северном Кавказе, на Средней и Нижней Волге (10 февраля), затем — на Украине и в ЦЧО (15 февраля) и позже всех— в Белоруссии (1 марта). Завершить переселение в целом планировалось к июню, а первый этап— к 15 апреля ³⁷.

Таблица 4. Число кулаков первой и второй категории,
по районам выселения (тыс. семей)

Районы	Категория
Районы	первая	вторая
Средняя Волга	3-4	8-10
Нижняя Волга	4-6	10-12
Северный Кавказ и Дагестан	6-8	20
ЦЧО	3-5	10-15
Сибирь	5-6	25
Урал	4-5	10-15
Казахстан	5-6	10-15
Украина	15	30-35
Белоруссия	4-5	6-7
Потребляющие районы РСФСР	17	15
Национальные районы Средней Азии. Закавказья и Северного Кавказа	2,95

Источник: Ивницкий, 1996, с. 69–70.

Районами приема кулацких масс из зоны сплошной коллективизации были первоначально намечены Северный край (наряд на 70 тыс. семей ³⁸), Сибирь (50 тыс., не считая 25 тыс. семей «своих», сибирских, кулаков), Урал и Казахстан ³⁹ (по 20–25 тыс.), причем оговаривалось, что имеются в виду необжитые или малообжитые районы, где раскулаченные должны были заниматься в первую очередь промыслами (лес, рыба) и только во вторую очередь— сельским хозяйством. Плановая «матрица» депортаций выглядела при этом следующим образом: в Северный край высылались кулаки с Украины и из ЦЧО, в Сибирь — с Нижней и Средней Волги и из Белоруссии, а на Урал и в Казахстан— с Северного Кавказа (соответственно, 23 и 5 тыс. чел.).

Внутри Северного края план расселения выглядел так: Архангельский округ — 30тыс. семей, АО Коми — 12 (в них предполагалось развивать рыболовные и пушные промыслы), Вологодский округ— 10 (животноводство и хлебопашество), Северо–Двинский — 9,5 (льноводство) и Няндомский— 8,5 тыс. семей ⁴⁰. При расселении в Сибири пришлых намечалось разместить в Приангарском районе (30 тыс. семей) и по трассе Томско-Енисейской железной дороги (20 тыс. семей), а «своих»— в Васюганье, или Нарымском крае ⁴¹: «Эти районы... в настоящее время представляют из себя почти безлюдное пространство, которое без предварительной, хотя бы минимальной, подготовки заселить невозможно... Устройство земельной территории не предполагается. Можно обойтись только указаниями мест заселения, так как все указанные районы обследованы в большей своей части»⁴². Расселение на Урале осуществлялось в Верхнекамском, Коми-Пермяцком, Нижнетагильском, Ирбитском и Тобольском округах с трудоиспользованием преимущественно на лесозаготовках и рыбных промыслах ⁴³. В Сибири и на Урале часть депортаций носила преимущественно внутрикраевой характер.

В целом в этой плановой установке просматривалась несколько размытая, но все же тенденция: игнорировать природно-климатические условия проживания (и, соответственно, хозяйственные навыки) депортируемых кулаков и избегать их расселения в регионах, смежных с районами выселения. Особенно наглядно это было в случае с кулаками Нижней и Средней Волги, для которых оказались «закрытыми» и Казахстан, и Урал (в 1931 году ситуация изменилась: роль экономического фактора к этому времени заметно возросла).

Жизнь, правда, перемешала карты: одно дело — поломать жизнь кулака (раскулачить и даже загнать на сборный пункт) и совсем другое — перевезти его в район вселения и хоть как-то там обустроить. В результате Сибирь и Казахстан заявили о своей неготовности к приему кулаков, после чего всю их высылку решили разбить на три этапа. Первый, рассчитанный на завершение к маю 1930 года, охватывал 60 тыс. кулацких хозяйств (или около 300 тыс. чел.), три четверти из которых направлялись в Северный край (20 тыс. семей с Украины, по 8 тыс. — из ЦЧО и Средней Волги, 6 тыс.— с Нижней Волги и 3 тыс. из Белоруссии) и одна четверть — на Урал (10 тыс. семей с Сев.Кавказа и 5 тыс. из Белоруссии, но, подчеркнем еще раз, не из Поволжья). Однако вскоре (16 февраля) и этот план был откорректирован, причем самим Сталиным: Северному краю— 70 тыс. семей раскулаченных, Уралу — 20 тыс., Сибири— 15 тыс.⁴⁴

Таблица 5. Депортации кулаков второй категории, по районам выселения
(на 1.01.1930; семей и чел.)

Районы выселения	Намечено		Выселено		Примечания
Районы выселения	семей	человек	семей	человек	Примечания
Украина	20000	100000 15000	20761	98743 14894	Одиночки “особого назначения”*
Белоруссия	8000	40000 3500	9231 44083	3579	Одиночки “особого назначения”*
ЦЧО	8000	40000	8237	42837	Будет еще 700 семей
Нижняя Волга	8000	40000	7931	40001
Средняя Волга	6000	30000	5566	29211	Будет еще 350 семей из Мордовии
Северный Кавказ	10000	50000	10595	51577	Без Дагестана
Крым	3000	15000	3179	14029
Татария	2000	10000	650	3310	4 эшелона в пути
Средняя Азия	400	2000	80	281
Закавказье	200	1000	—**	—**
ИТОГО:	65600	346 500 18500	66445	342 545 18473	Одиночки “особого назначения”*

Примечания.
* Выселенные из пограничной полосы Украины и Белоруссии независимо от социальной принадлежности.
** Из Закавказья, ввиду обострения политического положения, выселение не производилось.

Источник: Ивницкий, 1996, с. 141.

Для выработки конкретных рекомендаций по вселению, расселению, хозяйственному устройству и трудоиспользованию спецпереселенцев 9 марта 1930 года была создана комиссия при СНК РСФСР (под председательством наркома внутренних дел РСФСР В. Н. Толмачева), а 1 апреля— для самого общего руководства этими вопросами — еще и спецкомиссия при СНК во главе с зам. председателя СНК В. В. Шмидтом ⁴⁵. Аналогичные комиссии учреждались и на краевом уровне.

В результате к 1 мая было депортировано 66 445 семей, или 340 753 чел., по линии межкраевого переселения и 31 557 семей, или 158 745 чел., по линии переселения внутрикраевого. Вместе это составляет 98 002 семьи, или 499 498 чел.⁴⁶

За исключением Средней Азии и Закавказья, план выселения кулаков второй категории в установленный срок был практически выполнен (см. табл. 6).

Таблица 6. Депортации кулаков второй категории, по районам вселения
(6.01.1930; семей и чел.)

Районы		Число
вселения	выселения	семей	человек
Северный край		46562	230 065
	Украина	19658	93461
	ЦЧО	8237	42837
	Нижняя Волга	7931	40001
	Средняя Волга	5566	29211
	Белоруссия	4763	22810
	Крым	407	1 745
Урал		31343	151 249
	Северный Кавказ	10595	51 577
	Белоруссия	4468	21 273
	Крым	2722	12284
	Урал	13708	66115
Сибирь		17 196+ ок. 14 894 одиночек	100481
	Украина	1 135+ ок. 14 894 одиночек	20176
	Сибирь	16061	80305
Казахстан		1421	7816
	Средняя Азия	80	281
	Казахстан	1341	7535
Дальний Восток		1280	7352
	Татария	650	3310
	Белоруссия	183	1787*
	Дальний Восток	447	2235

Примечание. * Вместе с одиночками «особого назначения».

Источник: Ивницкий, 1996, с. 141–142, 233–234, 236.

Из таблицы видно, что ни Сибирь, ни Казахстан как регионы межкраевого вселения кулаков сколь-либо значительной роли на данном этапе не сыграли. Иными словами, сталинская рекомендация от 16 февраля 1930 года была фактически проигнорирована, и большинство раскулаченных отправили на европейский Север и на Урал, причем именно в пропорции 3:1. Новыми «уральцами» стали поголовно все кулаки с Северного Кавказа, большинство крымских и половина белорусских кулаков. В Северный край было депортировано кулачество Украины, ЦЧО и Поволжья (не считая половины белорусских и части крымских кулаков). Из таблицы видно, что дальше всех отправляли обитателей западных границ («одиночек особого назначения»): их переселяли в Восточную Сибирь и даже на Дальний Восток.

Расселяли кулаков небольшими поселками под управлением комендантов (так называемые «трудовые поселки»), именуя их при этом «спецпереселенцами» (до 1934 года), затем «трудпоселенцами» (в 1934–1944 гг.), а с 1944 года — «спецпоселенцами». Права и обязанности спецпереселенцев и административное управление спецпоселками регламентировались особыми положениями и инструкциями центральных и местных органов власти, а c 20 мая 1931 года — органов ОГПУ ⁴⁷. Управлялись спецпоселки спецкомендатурами, во многих случаях фактически являвшимися неформальными низовыми органами советской власти на местах.

Точное число спецпоселков в 1930 и 1931 гг. неизвестно, ориентировочно их было более 2000, из них в одной только Уральской области — 574 ⁴⁸. Считалось, что спецпоселки раскулаченных должны были состоять из 30–50 дворов и только в исключительных случаях превышать 100 и более дворов ⁴⁹ (правда, существовали спецпоселки в 250 и даже в 500 дворов).

Разумеется, значительный процент депортированных, даже с точки зрения установленных ОГПУ правил и критериев, был выселен неправильно или сомнительно. Этим вопросом в мае 1930 года занималась комиссия ЦК, возглавляемая с. А. Бергавиновым. Несмотря на то, что половина членов комиссии пришла к выводу, что число неправильно и сомнительно высланных превышает в среднем 41%, Бергавинов настаивал на 6% неправильных и 8% сомнительных раскулаченных: именно эти цифры и были утверждены ПБ. Но даже из этих 6% правом возвращения на родину наделялись только те «кулацкие семьи», у кого есть революционные заслуги или чьи члены служат в Красной Армии, остальных же не-кулаков надлежало оставить в Северном крае, но на вольных и особо льготных условиях ⁵⁰. Иными словами, выслали так выслали, обратного хода нет, да и масштабы своего произвола сталинское ПБ признавать не хотело бы.

Можно только предполагать, сколь большим был процент «ошибок» при раскулачивании третьей категории кулаков и при проведении в марте–апреле 1930 года их внутрикраевого переселения. Единообразных критериев, в отличие от межкраевых «депортаций», тут просто не существовало ⁵¹. Так, в Нижегородском крае всех подлежащих выселению (512 семей, или 2451 чел.) изо всех районов собрали в одном и весьма отдаленном и малолюдном Синегорском районе Вятского округа, образовав там три поселка с трудоиспользованием на лесозаготовках ⁵², а на Урале — в различных северных отдаленных районах с трудоиспользованием на торфоразработках, каменоломнях ив строительстве. На Северном Кавказе была проведена своеобразная «рокировка» кулацких хозяйств из плодородных районов и бедняцких из засушливых и неурожайных районов с образованием двух сплошных массивов кулацких хозяйств, с трудоиспользованием в сельском хозяйстве: один массив— Дивенский и Аргизский (по другим данным — Прикумский) районы (около 10 тыс. семей), другой— в Донецком и Шахтинском округах (около 2000 семей). На Дальнем Востоке и в ЦЧО «рокировка» производилась в пределах одного села или района (кулаки— в бедняцкие дома, бедняки — в кулацкие), спецпоселков не создавалось, расселенные фактически работали по найму в колхозах (эта «модель», при которой кулаки политически не были «обезврежены», чрезвычайно не понравилась ОГПУ). В остальных районах сплошной коллективизации практиковалось переселение за пределы коллективизированных сел на запольные участки колхозных массивов.

Масштабы кулацкой ссылки по третьей категории таковы: к августу 1930 года, по данным ОГПУ, по 11 районам СССР было расселено 51 889 семей, то есть около 250 тыс. чел. В дальнейшем это число только снижалось (к февралю 1931 года, например, оно сократилось до 44990), что объяснялось повышенной легкостью бегства у кулаков этой категории (со временем доля бежавших достигла 72%). Массами бежали они в города и на стройки ⁵³, которых в годы первой пятилетки по всей стране было немало: Донбасс, Кузбасс, Магнитка, даже Метрострой. Бежали при этом не только кулаки, но и середняки и даже бедняки. Уже к лету 1930 года таких «самораскулачившихся» насчитывалось не менее 250 тыс. чел.⁵⁴

Всего же к концу 1930 года из районов сплошной коллективизации было переселено 77 795 семей, насчитывавших 371645 человек, в том числе 123 807 мужчин, 113653 женщины и 134 185 детей ⁵⁵. Большинство из них (почти 3/5) выслали в Северный край, причем, напомним, даже тех, кого признали высланными ошибочно, домой не возвращали, а оставляли там, куда их привезли, но как вольных граждан. С учетом внутрикраевой миграции (по состоянию на 1 января 1931 года) общее количество депортированных в 1930 году кулаков составило 109 352 семьи, или 530390 чел., а с учетом переселений кулаков третьей группы — 161 241 семью и около 780 тыс. чел. Формально из этого числа следовало бы вычесть 18473 «одиночек особого назначения», высланных из пограничных районов Украины и Белоруссии, хотя и одновременно с раскулаченными, но совершенно по другой линии — в порядке «зачистки границ» и вне зависимости от социального статуса (среди них, напомним, были и середняки, и бедняки). Таким образом суммарное число лиц, раскулаченных и депортированных в течение 1930 года, составляло около 3/4 млн. чел.

На местах тем не менее оставалось не менее 1 млн. уже раскулаченных кулаков, судьба которых была, в сущности, предрешена: их ждали голодная зима и неминуемая ссылка. Многих, естественно, это не устраивало, и по всей зоне сплошной коллективизации прокатились крестьянские волнения, убийства колхозных активистов и агитаторов. Но большинство все же бунту предпочитало иную форму протеста — бегство на отхожие промыслы.

ОГПУ вообще склонялось к мнению, что третью категорию кулаков (по крайней мере трудоспособную ее часть) стоило бы слить с первыми двумя и переселить в трудпоселки в отдаленных районах с трудоиспользованием на лесо– и торфоразработках, в каменоломнях и на добыче апатитов, в железнодорожном строительстве.⁵⁶ Что фактически и было сделано в следующем году, когда категории кулаков, не будучи формально отменены, практически перестали что–либо значить.

Июньский 1931 года пленум ЦК констатировал завершение коллективизации в основных зерновых районах. Однако насильственная коллективизация привела к резкому падению сельскохозяйственного производства.

25 января 1931 года была проведена операция по внутрикраевой депортации кулачества на Северном Кавказе. Около 9 тыс. семей (или около 45 тыс. чел.) из приморских и лесогорных районов Кубани и Черноморья были выселены в засушливые районы Ставрополья и Сальской степи; одновременно оттуда на освободившиеся в Прикубанье места добровольно заселилось около 8,5 тыс. семей членов коммун и артелей из Ставропольского и Сальского районов. Собственно говоря, это было не столько началом «кулацкой ссылки» 1931 года, сколько завершением высылки 1930 года, поскольку решение об этом было принято Северокавказским крайкомом ВКП(б) еще в августе 1930 года.⁵⁷

Принятое 1 февраля 1931 года Постановление ЦИК и СНК СССР «О предоставлении краевым (областным) исполкомам и правительствам союзных республик права выселения кулаков из пределов сплошной коллективизации сельского хозяйства» фактически открыло зеленый свет новым, еще более массовым, чем в 1930 году, депортациям крестьянства. При этом внутрикраевые переселения отменялись, причем не только для третьей, но и для второй категории (за исключением Сибири, Урала и Дальнего Востока).⁵⁸ «В 1931 году, — пишет С. А. Красильников, — темпы и масштабы раскулачивания уже не увязывались с коллективизацией и в значительной мере определялись заявками хозорганов».⁵⁹

Новая волна депортаций фактически развернулась в середине марта 1931 года. Кроме прошлогодних районов выселения она затронула также республики Средней Азии (в частности, районами сплошной коллективизации были объявлены Кокандский, Янгиюльский, Дейнаусский, Сарыассийский, Гиждуванский, Акдарьинский и Мирзачульский районы Узбекистана и Чарджоуский, Фарабский, Саятский и Ашхабадский районы Туркмении ⁶⁰), Казахстан (Арысский, Лбищенский и другие районы), Закавказье ⁶¹, Дальний Восток, Северный и Нижегородский края, Башкирию, Московскую, Ленинградскую ⁶² и Ивановскую промышленные области. Выселение производилось с 20 марта по 25 апреля и с 10 мая по 18 сентября 1931 года (то есть с традиционным перерывом на сев).

Возникла настоятельная потребность в некоем едином координирующем органе по наблюдению и руководству работой по выселению, расселению и трудоиспользованию кулаков. Таким органом стала созданная 11 марта 1931 года так называемая «комиссия Андреева» — специальная комиссия ЦК ВКП(б) во главе с заместителем председателя СНК А. А. Андреевым.⁶³ Предложения комиссии, как правило, оформлялись в виде решений Политбюро.

Одним из таких решений было и Постановление ЦК ВКП(б) «О кулаках» от 20 марта 1931 года. Оно предусматривало дополнительную высылку в течение мая–июля 1931 года 150 тыс. кулацких хозяйств — в Казахстан (в б. Акмолинский и Каркалинский округа, атакже по р. Токрау южнее оз. Балхаш), где их ждало не столько сельское хозяйство, сколько добыча полезных ископаемых (угля, меди и железной руды) и железнодорожное строительство, и еще 40 тыс. — в северные районы Западно–Сибирского края, главным образом, в Нарым ⁶⁴ — для освоения местной пахотопригодной целины и на лесоповал. Всего в результате депортаций кулаков в комендатурах Сиблага (Западная Сибирь) было размещено более 80 тыс. семей общей численностью 363 тыс. чел., из них в Нарымском крае— 68 тыс. семей, или 284 тыс. чел. Доля своих, «сибирских», составляла здесь более 3/4, и чем севернее, тем она была выше. В результате население Кузбасса удвоилось, а северных районов Западной Сибири — даже утроилось, достигнув около 300 тыс. чел.⁶⁵

В 1931 году намечалась высылка и в Восточную Сибирь, но ее масштабы не указывались. В общей сложности ЦК поручил ОГПУ (а именно его представители на местах — Л. Заковский, Е. Евдокимов— ставили вопросы о переселении кулаков) подготовить к переселению более 200 тыс. семей ⁶⁶. Но это оказалось технически невозможно, и около 110 тыс. семей поровну распределились между Казахстаном и Уралом, не считая переселенцев внутри таких регионов, как Урал и Западная Сибирь (по 12 тыс. чел.). При этом главными «поставщиками» кулацкой массы для Урала были Украина и Северный Кавказ (соответственно, 30 и 15 тыс. семей), а для Казахстана — различные регионы вдоль всей Волги (в том числе, на этот раз, и пограничные с Уралом, схожие с ним по природным условиям), а также Центрально–Черноземная и Московская обл.⁶⁷ Кроме того, еще 6 тыс. байских семей из Средней Азии переселили в хлопкоперспективные районы на юге Украины и на Северном Кавказе ⁶⁸.

Можно сказать, что главным изменением географии выселения кулаков в 1931 году, по сравнению с 1930 годом, было резкое расширение пространства раскулачивания, а вгеографии вселения — резкое сокращение удельного веса Северного края и увеличение удельного веса Сибири и Казахстана (при сохранении значительной роли Урала ⁶⁹).

Обустройство и трудоиспользование кулаков в местах вселения было не просто плохим, а безобразным, их численность на местах неуклонно (и вплоть до 1935 года) сокращалась, соответственно, не росла и трудоотдача. Это привело к тому, что все хозяйственные, административные и организационные функции были переданы в один, но весьма властный и заинтересованный орган — в руки ОГПУ ⁷⁰. Интерес этого органа в рационализации трудоиспользования и повышении трудоотдачи раскулаченных был самым что ни на есть прямым и непосредственным: отчисления в его пользу составляли до августа 1930 года — 25%, до февраля 1932 года— 15%, а далее — 5%.⁷¹ Тем самым в 1931 году, как отмечает Г. Адибеков, «репрессивный орган превратился в экономического монстра с развитой инфраструктурой».⁷²

В Постановлении ПБ от 20 июля 1931 года «О кулаках» сказано, что задание о массовом выселении кулацких хозяйств в основном выполнено и что в будущем из районов сплошной коллективизации кулаков следует выселять только в индивидуальном порядке ⁷³. В действительности, запрета на массовую депортацию кулаков не было, и, хотя разрешения комиссии Андреева на высылку стали реже, они отнюдь не пресеклись. Так, в июле-августе было санкционировано выселение кулаков и баев из Казахстана (5000семей, причем было разрешено их внутрикраевое переселение), Средней Азии (6000 семей) и Калмыкии (1100 семей); внутрикраевое переселение разрешалось и Средне–Волжскому краю (2500 хозяйств), и Башкирии (6 тыс.); 3000 спецпереселенцев из Башкирии, Татарии и Нижегородского края переселялись в Бельский район Северного края ⁷⁴.

12 октября 1931 года Ягода сообщал Сталину, что в 1931 году было раскулачено около 200 тыс. хозяйств, то есть вдвое меньше, чем в 1930 году, зато выслано было вдвое больше: 162 962 семьи, или 787241 чел., в том числе 242 776 мужчин, 223834 женщины и 320 731 ребенок. Всего же за 1930–1931 гг. было выселено 240757 семей, или 1 158986 чел.⁷⁵

С учетом внутрикраевого переселения, по данным отдела спецпереселений ГУЛАГа ОГПУ, в течение 1930–1931 гг. было выселено 388 336 семей, или 1803 392 чел.⁷⁶, — тем самым число кулаков первой и второй категории, депортированных в течение 1931года, равняется 1 273002 чел. По данным Н. А. Ивницкого ⁷⁷, в 1930–1931 гг. всего было выселено 381 026 кулацких семей, или те же 1803 392 чел., из них 133717 семей (или 35%) были подвергнуты внутрикраевому переселению, а 247 309 семей — межкраевому. С учетом приблизительно 250 тыс. кулаков третьей категории, переселенных в 1930 году, суммарное количество депортированных за два года кулаков составило около 2,05 млн. чел.! Основные направления «кулацкой ссылки» представлены на рис. 1.

Рис. 1. Кулацкая ссылка в 1930-1931 гг.

В докладной записке Ягоды Сталину от 4 января 1932 года приводятся суммарные цифры наличных спецпереселенцев-кулаков по 14 районам СССР: ее итог составляет 1 421380 чел. Разница между двумя цифрами (0,6 млн. чел.) так или иначе распределена между тремя основными составляющими «убыли» кулаков: смертностью, успешным бегством и выводом из статуса спецпереселенца по тем или иным причинам (по установлению неправильности высылки, по браку с вольным и др.). Для лучшего понимания всей грандиозности «кулацкой ссылки» как вида административных репрессий приведем численность заключенных, содержавшихся в лагерях ОГПУ: на 1 января 1932 года она составляла всего лишь 268 700 чел.,⁷⁸ или менее одной пятой от числа наличных спецпереселенцев–кулаков.

Больше всего раскулаченных за 1930–1931 гг. «поставила» Украина — 63,7 тыс. семей; из них больше половины (32,1 тыс.) выселили на Урал, а еще около 20 тыс.— в Северный край. На втором месте — уже Западная Сибирь (52,1 тыс. семей), но в пяти регионах— Северном, Западно– и Восточно-Сибирских и Дальневосточном краях, а также в Казахстане — переселения были исключительно внутрикраевыми. Сюда же можно добавить Урал, где на внутрикраевое переселение приходилось около 95%, и Башкирию (около половины). Тем самым вся Азиатская и существенная часть Европейской части СССР стали зоной внутрикраевого характера «кулацкой ссылки». Это и не удивительно, если вспомнить, сколь обширными были соответствующие административные единицы.

Третьим по масштабу высылки регионом был Северный Кавказ (38,4 тыс. семей), и здесь в качестве района вселения превалировал Урал (26 тыс. семей), более чем вдвое опережая внутрикраевое переселение (12,4 тыс.). Далее шли Нижневолжский край (30,9 тыс. семей), Урал (28,4), ЦЧО (26,0) и Средняя Волга (23,0 тыс.).

Кроме Украины и Северного Кавказа, Урал оказался самым «привлекательным» также для Западной области, БССР, Крыма, Ивановской промышленной обл., Татарии и Нижегородского края. Заметную роль играл Урал и в структуре высылки из Московской обл., лишь немного уступая Западной Сибири.

Вторым после Урала центром (точнее, очагом) притяжения «кулацкой ссылки» стал Казахстан. Он доминировал или лидировал среди районов вселения кулаков у таких регионов, как Нижняя Волга, ЦЧО (тут он, правда, лишь незначительно опережал Северный край) и Закавказье.

Западная Сибирь между тем оказалась наиболее притягательной не только для Московской, но и для Ленинградской обл. и Башкирии. Большую часть среднеазиатских кулаков и баев распределили между Украиной и Северным Кавказом, что во многом объяснялось упорными попытками наладить в этих регионах хлопководство.

«Кулацкая ссылка» и последствия голода в 1932–1934 гг.

20 июля 1931 года ПБ ЦК ВКП(б), рассмотрев вопрос о массовом выселении кулаков, сочло, что это стратегическое задание партии в основном выполнено. Все последующие высылки рекомендовалось осуществлять строго в индивидуальном порядке. Но, несмотря на это, массовые депортации кулаков продолжались — в порядке исключения или в виде чистки колхозов от кулацких элементов и саботажников— и в1932, и в 1933 гг., и даже позднее. Более того, 13 февраля 1933 года ОГПУ обратилось в ПБ с предложением дополнительно расселить в Западной Сибири и Казахстане по 1 млн. чел.(!) таких контингентов, как, во-первых, раскулаченные, виновные в срыве хлебозаготовительной и иных кампаний, во-вторых, горожане, не желающие в связи с паспортизацией выезжать из городов, в-третьих, крестьяне, бежавшие в города ипромцентры от раскулачивания и коллективизации и, в-четвертых, выселяемые из приграничной полосы и осужденные ОГПУ на сроки от 3 до 5 лет. Следствием этой инициативы стало постановление ПБ об организации трудовых поселений ОГПУ от 17 апреля 1933 года, но испрашиваемые суммы выделены не были.

И хотя планы по депортациям (в расчете на «довыявленных кулаков») ставились сравнительно скромные, тем не менее выдвигались все новые или подтверждались старые хозяйственные задачи: Хибины, Караганда, Алдан и Нарым (Сиблаг). Но если в первых трех случаях речь шла об освоении крупных промышленных месторождений (апатиты, уголь и золото), то в случае Нарыма к освоению предназначалось более 855 тыс. га пахотопригодных залежей с таким расчетом, чтобы за 2 года перевести этот край на самообеспечение зерном, фуражом и овощами. В сельском хозяйстве планировалось использовать 55,7тыс. чел. (из них 25 тыс. работоспособных), проживающих в Галкинской, Парбигской ⁷⁹, Тоинской и Шегарской комендатурах, а еще 160,2 тыс. чел. (из них 60 тыс. работоспособных) ставились на лесоповал на огромных пространствах от Васюгана до Чулыма ⁸⁰. Но эти планы к маю 1932 года были отменены и выполнены лишь отчасти; мало того, дефицит рабочих рук в Кузбассе заставил вернуть из нарымских комендатур около 2 тыс. чел.⁸¹

Можно сказать, что в 1932 году положение со спецпереселенцами–кулаками начало стабилизироваться (к началу 1933 года практически весь этот контингент состоял из раскулаченных). Причем если в 1930 году государство привлекали даже не столько они сами, сколько их конфискованное имущество и земли, то в 1931–1932 гг. и их самих стали рассматривать как вполне небесполезную «рабсилу», отчего стали больше беречь и даже защищать от произвола «работодателей». Само по себе образование комиссии Андреева, как и ее аналогов на местах (например, комиссии Заковского в Западно-Сибирском крае),— не что иное, как попытка внести экономическую рациональность в политическую стихию кулацкой ссылки.

Это нашло свое отражение и в географии вселения раскулаченных спецпереселенцев. Тут, как нам кажется, наблюдается аналогичная тенденция: от «политики» — к«экономике», от «сверхэкстенсивности» — к просто «экстенсивности» и от размашистых и жестоко–романтических планов Г. Ягоды по колонизации насильственным трудом заключенных и спецпоселенцев Севера и других «отдаленных местностей» (подчас и вовсе не освоенных территорий, откуда и бежать некуда)— к более локализованным, более прагматичным и интенсивным проектам конкретного регионального развития, что скорее соотносится с тактическими, нежели стратегическими задачами (см. ниже).

Поэтому отчетливое преобладание севера Европейской части в начале коллективизации в 1930 году сменилось ориентацией на заселение Урала и Казахстана в 1931 году, а затем и Западной Сибири (Нарымский край) в 1931–1933 гг. Последнее, впрочем, может быть воспринято и как рецидив экстенсивного освоения. В нашем аспекте весьма существенна такая деталь: север Западной Сибири осваивался, в основном, кулаками из южных районов края в ходе внутрикраевого переселения, тогда как «южные» комендатуры (они же и более промышленные: Кузбасс, Кузнецкстрой и др.) заселялись выходцами из центра Европейской части страны.

В 1932 году на спецпоселение поступило 71 236 чел.⁸² из других регионов (то есть без учета внутрикраевого переселения), причем большая их часть (39,4%) несколько неожиданно была направлена в Среднюю Азию, опередившую Казахстан (16,2%) и Урал (14,2%). В 1933 году число поступивших спецпоселенцев составило 268 091 чел., из них большинство (140 697 чел., или 52,5%) — прибыло в Западную Сибирь ⁸³, 55 107 (или 20,6%) — в Казахстан, 33 920 (или 12,6%) — на Урал, 16 659 — в Северный край, 15 517 — на строительство Беломорканала, 3927— в Горьковский край и т. д.⁸⁴ В 1935 г. из районов Северного Кавказа было выселено еще 4711 семей, или 22 496 чел., а всего за 1933–1940 гг. выселили 418586 чел.⁸⁵

Суммирование этой цифры с числом кулаков, депортированных в 1930–1932 гг. (с учетом кулаков третьей категории в 1930 году, но без учета внутрикраевого переселения в 1932 году), дает гигантский итог приблизительно в 2540 тыс. чел., из которых 81% приходится на первые два года.

Зимой 1932/1933 г. возник еще один миграционный фактор, непосредственно вызванный коллективизацией, оторвавшей от земли наиболее эффективного ее собственника: недополученный урожай и изъятие «хлебных излишков» в конечном итоге и привели к повальному голоду на юге страны, в частности, на Украине, Северном Кавказе и в Нижнем Поволжье, где голодало не менее 25–30 млн. чел. Посланные в эти регионы комиссии ЦК находили на местах «подкулачников» и прочих виновников, исключали из партии мелких партийных и советских деятелей ⁸⁶, арестовывали десятки и сотни тысяч крестьян, в том числе и по печально известному «закону о колосках» от 7 августа 1932 года ⁸⁷, а целые станицы и села заносили на «черную доску»: так, в декабре 1932 года около 5 тыс. хозяйств из ряда кубанских станиц (в частности, Медведовской, Урупской и Полтавской, переименованной после этого в Красноармейскую) общей людностью более 11 тыс. чел.— выселили, главным образом, в Северный Казахстан и на Урал.⁸⁸ На их место принудительно заселяли демобилизованных красноармейцев.⁸⁹

За период с осени 1932 и по апрель 1933 года население СССР сократилось на 7,7 млн. чел., в том числе на Украине на 4 млн. чел. и примерно по 1 млн. чел. потеряли Северный Кавказ, Поволжье и Казахстан.⁹⁰

Исключительно тяжелая ситуация сложилась в 1933 году в Казахстане, где в результате голода и коллективизации поголовье скота сократилось на 90%. «Большой скачок» в животноводстве (вплоть до поголовного обобществления скота, даже мелкого) и политика принудительного «оседания»⁹¹ кочевого и полукочевого казахского народа обернулись не только голодом и гибелью от 1 (по Зеленину) до 2 (по Абылхожину и др.) млн. чел., но и массовой откочевкой казахов. Ею, по данным Зеленина, было охвачено не менее 400 тыс. семей, или около 2 млн. чел., а по данным Абылхожина и др. — 1030 тыс. чел., из которых 414 тыс. вернулось в Казахстан, примерно столько же осело в РСФСР и республиках Средней Азии, а остальные 200 тыс. ушли за рубеж— в Китай, Монголию, Афганистан, Иран и Турцию. Разумеется, это был достаточно длительный процесс, начавшийся в конце 1931 года и нараставший от весны 1932 к весне 1933 года.⁹² Покинутые же людьми места приходили в упадок, все постепенно разрушалось ⁹³.

По-видимому, это послужило одной из причин бросающейся в глаза концентрации в последующем этнически депортированных спецпереселенцев и административно высланных именно в Казахстане, а также в республиках Средней Азии.

Голодомор 1932–1933 гг. имел самые разные последствия и принес множество проблем. Не последней среди них была проблема заселения территорий, особо пострадавших от голода и раскулачивания, где в результате попросту не хватало рабочих рук. Такими регионами, в частности, оказались Украина, Северный Кавказ (главным образом Кубань) и Поволжье. Естественный прирост в них (а также в Центрально-Черноземной обл.) в 1933 году был феноменально отрицательным как по городскому, так и по сельскому населению. Суммарный же недород населения составил по одной только УССР 1459, по Северному Кавказу— 278 и по Среднему и Нижнему Поволжью — 175 тыс. чел.⁹⁴

По данным на декабрь 1933 года, мероприятиями по переселению было охвачено около 16 тыс. семей по линии внутриукраинского переселения, 3 тыс. семей из ЦЧО и 300 еврейских семей из Западной обл.⁹⁵ Иными словами, речь здесь шла почти о 100 тыс. чел.

Одновременно (в 1933–1934 гг.) принимался ряд решений по переселению на Кубань и в Причерноморскую полосу завербованных через военкоматы переселенцев–красноармейцев. К началу декабря 1933 года сюда вселилось всего 31 458 чел., в том числе 16 997 мужчин ⁹⁶. На 1934 год планировалось вселение еще около 50 тыс.семей ⁹⁷. Несмотря на то что в этом районе отмечалась высокая заболеваемость малярией, никакой профилактики (хинизации) переселенцев не проводилось; не было лекарств и на тот случай, если человек заболевал. Вместе с тем даже «вольному» переселенцу собраться и уехать было не так-то просто.⁹⁸

Тем не менее с июля 1934 года началось массовое бегство красноармейцев–переселенцев из Азово-Черноморского края, достигшее осенью уровня 30% (это явление в переписке называется «обратничеством»)⁹⁹. 27 сентября 1934 года уже сам секретарь Азово-Черноморского крайкома ВКП(б) М. Малинов писал в ЦК Сталину, Кагановичу и Жданову о бедственном положении переселенцев-красноаремейцев, их неоправданно высокой смертности и массовом бегстве из края. Причины крылись не только во вспышках малярии и в недостатке внимания к переселенцам со стороны руководства, но и во враждебном к ним отношении местного населения, в основном казаков, рассматривавших их как непрошеных гостей ¹⁰⁰.

За период с 1933 по 1937 гг. ВПК и Переселенческим отделом НКВД было переселено 77 304 семей, или 347 866 чел. Примечательно, что 221465 чел., или 63,6%, переселилось не куда-нибудь, а на Украину! Заметно отстают Восточная Сибирь, Азово-Черноморский край и Еврейская АО с их 38–39 тыс., не говоря уже о Дальне–Восточном крае и Бурят-Монгольской АССР с их примерно 6 тыс. переселенцев.

Почти 83% этих переселенцев пришлось на 1933–1934 гг., причем на один 1933 год — более половины. В эти годы практически все переселенцы направлялись в украинские житницы— в Одесскую, Донецкую, Днепропетровскую, Харьковскую (в основном из Центральной России и Верхнего Поволжья, но также из БССР и из таких областей самой УССР, как Киевская, Винницкая и Черниговская). Исключение составили только неполные 2 тыс. жителей Московской обл., переселенные в 1934 году в Сталинградскую обл., и так называемые «красноармейские семьи из разных областей», или, попросту, демобилизованные, принудительно (через военкоматы) распределенные следующим образом: в 1933 году весьма значительное их число (более 36 тыс. чел.) направили на Северный Кавказ, а в 1934 году — и всего 1 тыс. чел.— на Дальний Восток.

Начиная с 1935 года Украина как место вселения в отчетах более не фигурирует, и весь поток переселенцев поделили между собой регионы Восточной Сибири и Дальнего Востока, к которым в 1937 году присоединился Азово-Черноморский край, причем к традиционным регионам-«донорам» (Воронежская и Горьковская обл.) добавились Татарская АССР и Курская обл.¹⁰¹

Хорошее представление о том, что стоит за этими «цифрами», дает весьма характерная докладная записка № 800 от 20 марта 1938 года «О плановом переселении из Курской области», посланная начальником УНКВД по Курской области капитаном гб т. Боечиным на имя зам. наркома внутренних дел СССР старшего майора гб т. Жуковского ¹⁰². Интересно, что в ноябре того же 1938 года, невзирая на описанное капитаном Боечиным положение в Курской обл., начальник Переселенческого отдела УНКВД Читинской области, мл. лейтенант гб т. Скоринков обратился к начальнику Переселенческого отдела НКВД СССР дивизионному интенданту т. Плинеру с предложением о ходатайстве перед ЦК ВКП(б) и СНК о дополнительном переселении в 1938 году 1000 хозяйств переселенцев из Курской и Воронежской обл. Необходимость этого мотивируется, по его словам, тем, что «...вербовка красноармейцев в колхозы сорвана и вербовать больше некого»¹⁰³.

Поистине, как писал О. Мандельштам в статье «Гуманизм и современность» (1923): «...египетские строители обращаются с человеческой массой как с материалом, которого должно хватить, который должен быть доставлен в любом количестве»!

Следует отметить, что начиная с марта 1933 года «монополия» раскулаченнных крестьян на статус спецпереселенца закончилась, поскольку начались и участились (главным образом в западных и центральных районах) разнообразные «чистки» больших городов и приграничных территорий от «социально–опасных» и «деклассированных» элементов. Чистки нередко напоминали облавы, людей хватали на улицах и бросали в теплушки, уже подготовленные для отправки в Сибирь. В одном только Томске, по данным В. Макшеева, в мае 1933 г. собралось около 25 тыс. москвичей, ленинградцев, сочинцев и т. д. В обиходе появился и такой термин, как «новый контингент», призванный отделить «новичков» от «старого» контингента раскулаченных ¹⁰⁴.

К 1935 году все пограничные районы в обязательном порядке были очищены от кулаков и прочих неблагонадежных. 17 января 1935 года Г. Ягода писал Сталину о «политической нежелательности» возвращения восстановленных в гражданских правах трудпоселенцев в места, откуда они были выселены. При этом он предлагал внести уточнение о том, что восстановление в правах не подразумевает права выезда из мест вселения ¹⁰⁵.

Анализ сведений, собранных В. Н. Земсковым, говорит о высокой динамичности и структурной неоднородности контингента спецпоселенцев ГУЛАГ ¹⁰⁶. Так, по состоянию на 1 июля 1938 года, на учете Отдела трудовых поселений ГУЛАГ НКВД СССР числился 1741 трудпоселок (позднее — спецпоселки), в которых проживало 997,3 тыс. трудпоселенцев (в более поздней терминологии— спецпоселенцев), или в среднем около 573 чел. на поселок. Подавляющее большинство — это крестьяне, раскулаченные в1930–1933 гг., но несколько десятков тысяч — «неблагонадежные элементы», выселенные из погранзон и крупных городов в середине 1930-х гг., особенно после убийства Кирова.

Как выглядело в 1938 году распределение трудпоселенцев в макрорегиональном разрезе, иллюстрирует табл. 7. Как видим, основной поток довоенных «трудпоселенцев» ушел на европейский и азиатский «север» СССР — в районы действительно малоосвоенные и суровые. Урал и Западная Сибирь, вместе вобравшие около 0,5 млн. людей, далеко оторвались от лидировавшего в начале Европейского Севера, Казахстана иВосточной Сибири. В то же время поселки в Западной Сибири вдвое мельче уральских, что косвенно выражает их разные хозяйственные профили — лесной ипромышленный. И в областном разрезе наблюдается «двоевластие»: заметно выделялись Новосибирская и Свердловская области, в каждой из которых насчитывалось по 170–195 тыс. трудпоселенцев, причем в Новосибирской области (в то время в ее состав входила и сегодняшняя Томская обл. с ее печально знаменитым «Нарымом») число трудпоселков составляло около 1/3 от их общесоюзного количества.¹⁰⁷ Обращает на себя внимание «крупнонаселенность» трудпоселков на Северном Кавказе и вКазахстане.

Таблица 7. Расселение трудпоселенцев (1938)

Регионы	Число поселков	Численность поселенцев (тыс. чел.)	Ср. людность поселка (чел.)
Урал	299	244,3	817
Западная Сибирь	648	242,7	375
Север Европейской части	204	135,1	662
Казахстан	100	134,7	1347
Восточная Сибирь	248	119,7	483
Северный Кавказ (Ставропольский край)	10	45,5	4550
Средняя Азия	56	35,2	629
Дальний Восток	128	29,3	229
Украина	44	7,5	170
Поволжье (Куйбышевская обл.)	4	3,3	825
Итого:	1741	997,3	573

Рассчитано по: Земсков, 1994, с. 126, с ссылкой на: ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 48, л. 9–10.

Интересно и несколько неожиданно, что за период с 1932 по 1940 гг., по данным В. Н. Земскова ¹⁰⁸, число убывших со спецпереселения (2 563401 чел.) существенно — на 0,4 млн. чел.— опережало число прибывших (2 176600 чел.)¹⁰⁹. Обратная картина наблюдалась только в 1935 (44 800 чел.) и 1938–1939 гг. (60901 и 58 931 чел.), а в остальные же годы «убыль» спецпереселенцев стабильно перекрывала их «прибыль» (в 1932 году— на 174 938 чел., в 1933 — на 69 538, в 1934 году — на 98 835 и т. д.). И дело здесь не только в высокой смертности и естественной депопуляции (число родившихся впервые превзошло число умерших в 1935 году, но в целом за тот же период с 1932 по 1940 гг. отрицательное сальдо их естественного прироста было весьма значительным — 159 263 чел.). Впечатляющими показателями характеризуются побеги: 629 042 чел. (при том что возвращенными из бегов проходило только 235120 чел., то есть менее 2/5). Были и другие категории «убывших»: осужденные (53 212 чел.), освобожденные по разным причинам (130991, в том числе 33 055 — в порядке пересмотра, как «неправильно высланные»¹¹⁰), переданные на иждивение (36 286), переданные в организации (696 395)¹¹¹ и «прочие», среди которых, по всей видимости, большинство составляли вышедшие замуж за нетрудпоселенцев (627 954 чел.).

При этом доля трудпоселенцев в общем числе репрессированных (заключенных и трудпоселенцев) в конце 1930-х гг. оставалась более или менее стабильный: в 1937 году— 34,4%, а в 1939 — 31,6%. За этот же малый отрезок времени сократилась— и весьма резко— доля заключенных в тюрьмах (с 20,5 до 11,8%), тогда как доля заключенных в лагерях и колониях ГУЛАГа выросла с 45,1 до 56,6%¹¹².

Так что идеи, озвученные в 1928 году Янсоном, не пропали втуне и за истекшее десятилетие не утратили актуальности.

Пограничные зачистки и другие принудительные миграции в 1934–1939 гг.

Тридцатые годы — период отнюдь не начала, но резкого усиления внешнеполитической самоизоляции Советского Союза. Именно тогда начал выстраиваться тот «занавес», который впоследствии был назван «железным». Государственные границы, по точному наблюдению А. Рогинского, все больше приобретали характер «линии фронта». И это весьма ощутимо отразилось на депортационной политике Сталина (см. рис. 2).

Рис. 2. Пограничные зачистки и другие принудительные миграции в 1929–1938 гг.

Депортированные контингенты:
1а — социально-опасные из приграничной зоны БССР (1929);
1б — социально-опасные из приграничной зоны УССР (1929);
2 — финны-ингерманландцы из окрестностей Ленинграда (1935);
3 — поляки и немцы из приграничной зоны УССР (1936);
4 — курды и др. народы из приграничной зоны и Закавказья (1944);
5 — корейцы из Приморского края (1937);
6 — евреи-ирани из Марийской обл. (1938);
7 — иранцы из пограничных районов Азербайджанской ССР (1938)

В середине 30-х гг. началась серия акций, а точнее, продуманная и последовательная кампания по обеспечению безопасности крупных городов, границ и приграничных территорий посредством их «зачистки» (часто классовой, но еще чаще — этнической) от «социально опасных», то есть неблагонадежных, с точки зрения советского руководства, элементов. Мы уже отмечали, что первые решения о «зачистках» на западных границах с Литвой и Польшей датируются еще 1929 годом, а сами «зачистки»— 1930 годом. Существенно, что эти первые зачистки еще не были ни «классово», ни «этнически» окрашенными ¹¹³.

Не забудем и того, что введение 27 декабря 1932 года в СССР паспортной системы в первую очередь обосновывалось необходимостью разгрузки Москвы, Ленинграда, Харькова и других крупных городов и промышленных центров от контрреволюционных, кулацких, уголовных и прочих антисоветских и «лишних» элементов ¹¹⁴.

С концом 1934 — началом 1935 г. принято связывать резкое усиление всяческих репрессий, формальным поводом для чего послужило убийство 1 декабря 1934 года С.М. Кирова. Впрочем, такой разновидности репрессий, как депортации, это коснулось все же в сравнительно малой степени. Тут достойна быть отдельно упомянутой высылка из Ленинграда так называемых «бывших людей» — дворян, фабрикантов, домовладельцев, чиновников, «церковников» (священнослужителей), офицеров армии и флота, жандармов и полицейских и т. д.

Эта акция, осуществлявшаяся в конце февраля – начале марта 1935 года и только в Ленинграде, показалась бы, на фоне всего остального, мерой до чрезвычайности мягкой: затронутых ею граждан просто высылали на три года из Ленинграда вдругие города по их собственному выбору. Но в действительности их высылали из родного города навсегда: Ленинград шел вторым в списке «минус двенадцать», состоявшем из 12 крупнейших городов, запрещенных и к последующему проживанию.

На выселение 5 тыс. «бывших» семей, согласно циркуляру Управления НКВД по Ленинградской области от 27 февраля 1935 года «О выселении контрреволюционного элемента из Ленинграда и пригородных районов», отводился один месяц.¹¹⁵ Всего было «изъято» — и осуждено Особым совещанием при НКВД ¹¹⁶ к высылке — свыше 11 тыс. «бывших людей», из которых 4833 являлись «главами семей», из них 1434 дворян ипримерно по 1000 бывших царских офицеров и священнослужителей. Всем им, на языке НКВД, были «выданы путевки»¹¹⁷.

Еще с ноября 1929 года Ленинград и область входили в число местностей, в которых категорически запрещалось проживание лиц, ранее осужденных Особым совещанием, в том числе и тех, кто до осуждения проживал здесь.¹¹⁸

Одним из первых крупных актов «зачистки» границ стало Постановление Бюро Ленинградского обкома ВКП(б) от 4 марта 1935 года о выселении финского населения из приграничной полосы, в то время вплотную примыкавшей к Ленинграду с северо–запада. В области в то время проживало около 200 тыс. финнов–ингерманландцев (или финнов–инкери, или ижорских финнов), существовали один национальный финский район (Куйвазовский) и десятки сельсоветов, около 500 финских колхозов (снабжавших ленинградцев овощами и молоком), 322 финские школы, сельхозтехникум, финское отделение в пединституте им. А. И. Герцена, рабфак при университете, финские газета и издательство.

Весной 1935 года практически все это было ликвидировано: первоочередной депортации подлежали все финны из 22-километровой приграничной полосы (3547 семей), а те, кто проживал в 100-километровой полосе в Ленинградской обл. и в 50-километровой в Карелии, тоже выселялись, но во вторую очередь. «Первая очередь» выселялась между 1 и 25 апреля, людей направляли в Таджикистан (около 1000 семей), Казахстан и Западную Сибирь (316 семей из Карелии)¹¹⁹. Во «вторую очередь» из одного только национального Куйвазовского района в течение суток выселили 22 тыс. чел., разорив таким образом более 100 деревень (выселяли, впрочем, не так далеко, главным образом в Вологодскую обл.)¹²⁰. Общее число депортированных можно оценить приблизительно в 30 тыс. чел.

Той же весной 1935 года (между 20 февраля и 10 марта ) значительная депортация была проведена и на Украине: из бывших тогда приграничными Киевской и Винницкой областей в восточные области республики переселили 41 650 чел., или 8329 семей, причем около 60% переселенного контингента составляли поляки и немцы ¹²¹. Около 1500 семей (почти сплошь поляки), судя по всему, были дополнительно высланы осенью 1935 года ¹²².

С января 1936 года руководство НКВД Украины и Казахстана обсуждало вопрос о выселении еще 15 тыс. польских и немецких хозяйств (около 45 тыс. чел.) из приграничной зоны Украины в Казахстан ¹²³. Переселению подлежали поляки и немцы (но главным образом поляки), проживавшие в 800–метровой полосе вдоль тогдашней государственной границы с Польшей, на территории полигонов или укрепрайонов, кстроительству которых тогда только приступали. Очевидно, что главною целью было обезопаситься от нежелательных свидетелей, ведь и по ту сторону границы проживали такие же поляки, часто родственники, и скрыть, скажем, строительство аэродрома было нелегко, если вообще возможно.

Судя по дате постановления (28 апреля), видимо, предполагалось, что указанный контингент успеет закончить посевную (посевы им предписывалось оплатить), а на новом месте урожая от них никто не ждал (очевидно, с расчетом, что за лето и начало осени они успеют собраться, переехать и обустроиться на новом месте).

Официально считалось, что «переселяемый контингент» в своих гражданских правах при этом не ограничивался (подумаешь — переселили!), за ним даже сохранялось право передвижения, правда... только в пределах административного района вселения. На местах их расселяли «по типу существующих трудовых поселков НКВД», причем их жилищное, бытовое и трудовое (сельскохозяйственное) обустройство,— разумеется, с привлечением сил и средств самих переселяемых— возлагалось на ГУЛАГ НКВД. Фактически это были самые что ни на есть «нормальные» спецпоселенцы ¹²⁴. На местах их обеспечивали землей, общественным скотом и техникой для создания трех МТС. Из них организовывались сельхозартели, на 3 года освобождавшиеся от всех налогов и поставок; личный скот они могли брать с собой.¹²⁵

Согласно решению ЦК КП(б) и СНК Казахстана «О переселенцах с Украины» от 16 февраля 1936 года, в Южноказахстанскую обл. должно было быть направлено 5500 семей, в Алма-Атинскую и Карагандинскую— по 3000 семей, в Восточноказахстанскую — 2000, в Актюбинскую— 100 семей. Главной хозяйственной задачей, которая при этом ставилась, было расширение площадей под сахарную свеклу, развитие сахарной промышленности и табаководства. В принятом 28 апреля 1936 года уже союзным совнаркомом постановлении о сахарной свекле и табаке говорилось о расселении польских и немецких колхозников на землях трех молочно–мясных совхозов Карагандинской обл.— Летовочного, Красноармейского и Тарангульского.¹²⁶ В отчетных документах, помимо Карагандинской, фигурирует также Североказахстанская обл.

Переселено было 14 048 семей (в два приема — в июне и сентябре 1936 года) изаложено 37 новых поселков ¹²⁷. Согласно Н. Ф. Бугаю, в первую группу депортированных вошло 35 820 поляков, в том чиcле 23334 совершеннолетних, что составило до 10% населения соответствующих районов. Лишь несколько десятков из них (по всей видимости, номенклатура и агентура) переехали в РСФСР, а остальных отправили «по государственному заданию» в Казахстан (причем не только в Карагандинскую и Североказахстанскую, но и в Алма-Атинскую, Кокчетавскую и Талды-Курганскую области).¹²⁸

В соответствии с Постановлением ЦИК и СНК от 17 июля 1937 года на границах СССР вводились специальные защитные полосы, или пограничные зоны. Для их организации из пограничных районов Армении и Азербайджана в 1937 году было выселено 1325 курдов, в том числе 812 в Киргизию и 513 в Казахстан (в порядке доприселения в существующие совхозы и колхозы Алма-Атинской и Южноказахстанской областей).¹²⁹

Тогда же, в июле 1937 года, ЦК вспомнил и об «экстерриториальных» врагах — «троцкистах» и «диверсантах», а также о членах их семей. Последним, впрочем (если они проживали до этого в столичных или курортных городах), место для нового проживания разрешалось почему-то выбрать самим.¹³⁰

Но основным фронтом операций по депортации в 1937 году стала не западная, а дальневосточная граница, а их главной жертвой были, несомненно, корейцы — первый этнос в СССР, подвергнутый тотальной депортации.

Первые корейцы появились в Приамурье и Приуссурье еще в XIX в. После 1917 года значительное число корейцев переселилось в Приморье, в том числе и спасаясь от японской оккупации своей родины. В результате российской аннексии Дальневосточной республики 15 ноября 1922 года и объявления всех ее жителей советскими гражданами число последних пополнилось и сотнями тысяч корейцев, китайцев и японцев. Ареалом их расселения были Посьетский и Сучанский (впоследствии объединенные во Владивостокский) и Суйфунский районы Дальневосточного края. Посьетский национальный корейский район с его 55 корейскими сельсоветами был одним из 15 национальных районов Дальнего Востока. На них приходилось не менее половины сельскохозяйственной продукции, производимой в крае.

Согласно переписи населения СССР 1926 года, в Дальневосточном крае проживало 169 тыс. корейцев (против 56 тыс. в 1917 году ¹³¹), 77 тыс. китайцев и около 1 тыс. японцев. Относительно низкая обеспеченность корейцев сельхозугодьями, по сравнению с русскими, ставила их в объективно конфликтные отношения с последними, что несомненно сыграло свою роль в не осуществившихся планах первоначальной депортации корейцев на север, за 48,5 параллель ¹³².

В 1937 году, когда границы уже были «на замке» и инфильтрация через границу закончилась, в СССР, согласно «забракованной» Переписи населения, проживало примерно столько же корейцев (все на Дальнем Востоке), сколько и в 1926 году, — 167 259 чел.¹³³ Однако, пренебрегая экономическими интересами, с политической точки зрения власти находили, что во второй половине 30-х гг. корейцы на советском Дальнем Востоке — это питательная среда для японского шпионажа в регионе и что их пора выселять. Тем более что и японцы уже приступили к депортациям корейцев (на Сахалин и в глубь Корейского полуострова): они, правда, рассматривали корейцев несколько иначе— как питательную среду для советского шпионажа.

23 апреля 1937 года «Правда» выступила с разоблачениями японского шпионажа на Дальнем Востоке: агентами японцев, оказывается, были преимущественно китайцы и корейцы. В августе 1937 года краевой НКВД возглавил небезызвестный Г. С. Люшков, будущий перебежчик ¹³⁴. По существу в кармане он привез с собой Постановление СНК и ЦК от 21 августа 1937 года «О выселении корейского населения пограничных районов Дальневосточного края», предусматривающее завершение всей операции к 1 января 1938 года. Любопытно, что один из пунктов постановления гласил: «Не чинить препятствия переселенным корейцам к выезду при желании заграницу, допуская при этом упрощенный переход границы». Одновременно в Японию высылались все японские граждане, в том числе и корейцы по национальности.

В первую очередь были депортированы 11 807 чел., возможно из числа стоящих под прямым подозрением в шпионаже. В целом же за сентябрь было отправлено 74500 корейцев из Спасска, Посьета, Гродеково, Биробиджана и других мест. 27–28 сентября 1937 года был расширен круг районов, подлежавших очистке от корейцев: в их число вошли Владивосток, Бурят–Монгольская АССР, Читинская обл. и Хабаровский край. Тем самым была санкционирована вторая «очередь» корейцев на переселение. В частности, для Хабаровского края, где проживало всего 1155 корейцев (практически все — на Северном Сахалине), установленными сроками проведения операции были две недели с 5 по 20 октября ¹³⁵.

С заданием, даже и увеличенным, дальневосточники справились задолго до Нового года, уже к 25 октября 1937 года: к этому времени 124 эшелонами было выселено 36 442 корейских хозяйства, или 171781 чел. (оставалось в крае — и то ненадолго— всего 700 чел. корейцев, неполный эшелон). Эшелоны формировались по принципу «хозяйственно сложившихся коллективов». Вместе с корейцами были «прихвачены» 7 тыс. китайцев, по нескольку сот немцев, поляков и прибалтов, около 1000 харбинских репатриантов.

В 1937 году переселяемым семьям выплачивалась мизерная, но компенсация. Так, суммарно на одну семью она составляла в среднем 6 тыс. руб., что покрывало путевые расходы, оплату оставленных посевов, построек, инвентаря и прочего имущества, ссуду на строительство дома на месте вселения и даже покрытие расходов на обустройство в местах выселения!¹³⁶

Путь был долгим (в среднем около месяца) и изматывающим. Большинство выгружалось в Казахстане (20 170 семей, или 95526 чел.), главным образом в городах и поселках, в том числе 9350 чел. на севере Казахстана, в поселках польских и немецких переселенцев с западных границ СССР. Остальные оседали в Узбекистане (16 272 семьи, или 76525 чел.), некоторые — в других среднеазиатских республиках и, в небольшом количестве, даже в Сталинградской обл. Часть из них в декабре еще погоняли по Узбекистану— из–за закрытия навигации по Аму–Дарье и Аральскому морю (в результате вместо 7 районов их раскидали по 44).

Переселенцев встречали континентальные зимние холода, безответственность и беспечность начальства (так, 4000 корейцев, прибывших 31 декабря 1937 года в Кустанай, около недели провели на вокзале без малейших признаков внимания к себе со стороны местных властей), недостаток жилья, воды, хлеба, медикаментов, поначалу— и недостаток хоть какой-нибудь работы (в ряде мест возникла угроза голодомора). В несколько лучшем положении находились колхозники (еще до переезда с ними рассчитались продуктами и деньгами), но рабочим и служащим пришлось особенно тяжело (расчет с ними был отложен до весны, но на деле не завершился и осенью 1938 года). Со временем все же налаживалась и хозяйственная жизнь: корейские колхозы занимались рисом и овощами, рыбой, в меньшей степени— хлопком и животноводством, тем более кочевым (хотя и к этому делу их, без особого успеха, тоже пытались приспособить).

Итак, целые районы на Дальнем Востоке основательно опустели. Лучшие помещения — школы— заняли красноармейцы и пограничники. Но с заселением опустевших земель дело шло туго, несмотря на создание в местном НКВД специального Переселенческого отдела. Кое–кто приезжал из Европейской части, кое–кто — по линии демобилизации 1936 года. На 1938 год планировался приезд на Дальний Восток 17,1 тыс. крестьянских хозяйств, из них 7500— в Дальневосточный край (сам край был поделен в 1938 году на два— Приморский и Хабаровский). На деле же приехало всего 1027 хозяйств, а за 1937–1939 гг. — в обшей сложности без малого 3700 хозяйств. Так что сходу компенсировать демографический и хозяйственный урон от высылки корейцев не удалось. Не вполне удалось это и в годы войны, когда появились эвакуированные: из 27 тыс. завезенных в край хозяйств осело— без малого 17 тыс.

Переселение корейцев и их стягивание в Центральной Азии продолжалось в военные и послевоенные годы. Небольшое их число подселялось из других областей, в частности из Мурманской и Сталинградской (из Астрахани), а 10 января 1943 года Постановлением ГКО около 8 тыс. корейцев были демобилизованы из армии с последующей мобилизацией в рабочие батальоны и колонны (корейцев направили трудиться на шахты Мосбасса). После войны этих и остальных корейских трудармейцев переселили в места нового проживания основной массы корейцев. Не вполне ясно, что происходило с сахалинскими корейцами, оставленными японцами на острове после его передачи СССР.

Споры вызывал (и вызывает до сих пор) вопрос о статусе депортированных корейцев. Фактически их режим ничем не отличался от режима «спецпоселения». Однако, хотя в служебной переписке НКВД и СНК их нередко так и называют («спецпоселенцами»), все же в число спецпоселенцев они, по крайней мере строго формально, не входили. Более того, они не являлись и административно–высланными, поскольку мотивом их высылки была не репрессия, а «принудительное очищение» границы с Японией, оккупировавшей Корею и Манчжурию. В правовом поле 1930–х гг. ограничения свободы передвижения корейцев формально были незаконными. Но и этого мало: даже приказ Л. Берия по НКВД от 2 июля 1945 года, ставивший корейцев на учет как спецпереселенцев (правда, сроком на 5 лет, с проставлением соответствующей отметки в паспорте), не был «освящен» решением СНК или постановлением ПВС, так что вопрос об этой нелепой «формальности» обсуждался в кругах НКВД вплоть до 1949 года. Практическую ясность внесла только директива министра МВД С. Н. Круглова от 3 марта 1947 года, разрешавшая выдавать корейцам новые паспорта, но только с правом проживания в пределах Средней Азии, исключая, разумеется, приграничные районы.

Разумеется, в 1937–1938 гг. «зачистка» проводилась не только на западных и восточных границах Союза, но и на южных, в частности с Турцией, Ираном и Афганистаном. В июле 1937 года в Средней Азии и Закавказье на границах были организованы специальные запретные полосы, из которых отселялось население. К освобождению от «неблагонадежного элемента» предназначалось в обшей сложности 40 приграничных районов Грузии, Армении, Азербайджана, Туркмении, Узбекистана и Таджикистана. В частности, в Киргизию и Казахстан было выселено 1325 «приграничных» курдов.¹³⁷ В конце 1937 года из Армении и Азербайджана в Казахстан (в Алма-Атинскую и Южноказахстанскую обл.) прибыла 1121 семья курдов и армян ¹³⁸.

По имеющимся данным, общее количество «нового контингента» депортированных в 1933–1937 гг. можно оценить примерно в 260 тыс. чел. Подавляющее большинство из них составили депортации типа «пограничных зачисток», около двух третей пришлось на операцию по выселению корейцев.

С точки зрения принудительных миграций 1938 и 1939 годы оказались более или менее спокойными. Так, 19 января 1938 года было принято решение о переселении 2 тыс. семей (или 6 тыс. чел.) иранцев, оформивших советское гражданство, из пограничных районов Азербайджанской ССР в Алма-Атинскую и Южноказахстанскую обл. Казахстана ¹³⁹. Еще пример: евреи-ирани из Марыйской обл. Туркмении в 1938 году были депортированы в северную, пустынную часть области, в мало приспособленный для жизни человека природный пояс.

Но это затишье было зловещим. Положение резко изменилось с началом Второй мировой войны и вступлением в реальную силу геополитического сговора СССР и Германии относительно судеб стран Восточной Европы.

Примечания:

¹ Цуциев, 1998, с. 49–50.

² Так, начальник Отдела гражданского управления Донбюро С. И. Сырцов в марте 1919 г. требовал отправить на принудительные работы в Воронежскую губернию и др. районы всех казаков-мужчин от 18 до 55 лет; одновременно планировалось — и велось!— переселение на Дон крестьян из Центральной России. Уже в апреле 1919 г. в Донецкую область прибыли первые 700 переселенцев из Тверской, Череповецкой и Олонецкой губерний, по всей видимости, поголовно истребленные белоказаками.

³ Более вероятно, что это станица Кохановская, тогда же разрушенная (см.: Цуциев, 1998, с. 180).

⁴ См.: Бугай, 1994а.

⁵ См.: Бугай, 1994а. С. Алиева приводит цифру 70 тыс. казаков, выселенных в Казахстан и на Урал (Алиева, 1993, т. 1, с. 27, cо ссылкой на публикацию «Независимой газеты» от 12.05.1991). В то же время попытки интерпретации казачьих высылок как составной части большевистской политики «решения русского вопроса» на Кавказе, как «русофобии» и чуть ли не как «геноцида русского народа» (см., например, Бугай, Гонов, 1998, с. 81–103) не убедительны. Несмотря на это, они широко используются для откровенно шовинистических провокаций, что не только прискорбно, но и опасно.

⁶ Согласно приказу ЦИК Горской республики от 25.04.1922 (Цуциев, 1998, с. 180).

⁷ См.: Генис, 1998, с. 44–58. См. также: Martin, 1998, p. 827, со ссылками на материалы ГАРФ (Ф. 3316, оп. 64, д. 177 и 220; Ф. 1235, оп. 140, д. 127).

⁸ 28.09.1922 отплыл и 30.09.1922 приплыл пароход «Обербургомистр Хакен» с учеными из Москвы и Казани (30 или 33 чел., с членами семей — около 70), а 15.11.1922 отплыл и 18.11.1922 приплыл пароход «Пруссия» с учеными из Петрограда (17 чел., с членами семей— 44). Всех депортированных предварительно арестовывали (см.: Хоружий С. С. После перерыва. Пути русской философии. — СПб, 1994, с. 188–208; Гелер М. Первое предупреждение: удар хлыстом // Вестник Русского Студенческого Христианского движения. Париж, 1979. Вып. 127. С. 187–232).

⁹ Персонифицированный характер этой высылки ставит ее несколько вовне основного ряда депортаций, рассматриваемых в настоящей работе.

¹⁰ См.: Зайцев, 1993, с. 104–106. Что касается высылки и ссылки по суду, то действия осужденных и административных органов регулировались специальным Пост. ВЦИК и СНК от 10.01.1930 г. (см.там же, с. 106–107).

¹¹ См.: Martin, 1998, p. 825, со ссылками на книгу Д. Аносова «Корейцы в Уссурийском крае» (Хабаровск — Владивосток, 1928, с. 6–7) и на: ГАРФ, ф. 1235, оп. 120, д. 60, л. 17–20.

¹² См.: Martin, 1998, p. 825, со ссылками на: ГАРФ, ф. 3316, оп. 16а, д. 384, л. 41–42; ф. 1235, оп. 141, д. 1356, л. 18–19 и др. (Ввиду отсутствия указания на точную дату этой операции она опущена в Приложении 1).

¹³ Он упоминает при этом евреев, цыган и калмыков. См.: Martin, 1998, p. 825, со ссылками на: ГАРФ, ф. 1235, оп. 128, д. 2, л. 110, 166; оп. 141, д. 1531, л. 103.

¹⁴ Martin, 1998, p. 829–832.

¹⁵ В определенную связь с которым можно было бы поставить и такие теоретические конструкты большевизма (или, по крайней мере, его троцкистской разновидности), как «раздувание мирового пожара», или попросту экспорт революции вовне России. Не случайно основными сторонниками «принципа Пьемонта» в реальной политике были, по наблюдениям самого Т. Мартина, Коминтерн и национальные коммунистические партии.

¹⁶ Подробнее см. выше (в главе 1) и ниже (в этой главе).

¹⁷ Те районы, освоение которых считалось необходимым, но на планово-добровольной основе признавалось все-таки нереальным, подлежали однозначно насильственному освоению (классический пример — Колыма).

¹⁸ РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 2, 3, 4.

¹⁹ Следует отметить, что в 1926 г. вся промышленность страны смогла «освоить» только 0,4 млн. чел. сельскохозяйственного населения.

²⁰ См.: Калинин М. И., Смидович П. С. О земельном устройстве трудящихся евреев в СССР. М., 1927.

²¹ См.: Abramsky Ch. The Biro-Bidzhan Project // Kochan L. (ed.). The Jews in the Soviet Russia since 1917. Oxford, 1978, p. 74.

²² См.: Курбанова, 1993, с. 61–64.

²³ См.: Курбанова, 1993, с. 66–67, со ссылкой на: ЦГА РТ (Центральный государственный архив Республики Таджикистан), ф. 18, оп. 3, д. 14, л. 9.

²⁴ См.: Курбанова, 1993, с. 73, со ссылкой на: АКПТ (Архив Коммунистической партии Таджикистана), ф. 3, оп. 6, д. 306, л. 10–11.

²⁵ Курбанова, 1993, с. 75–77.

²⁶ См.: Красильников, 1991, с. 183–185. Диссонансом звучало лишь мнение А. Сольца: «Мы караем за любой пустяк... НКЮст и НКВД держат курс на превращение наших мест заключения в коммерческие предприятия».

²⁷ РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 9, л. 1–2.

²⁸ «Сигналом» послужило выступление Сталина на конференции аграрников-марксистов 27.12.1929. 5.01.1930 было принято Постановление ПБ ЦК ВКП(б) «О темпе колективизации и мерах помощи государства колхозному строительству», законодательно оформленное 1.02.1930 в постановлении ЦИК и СНК СССР «О мероприятиях по укреплению социалистического переустройства сельского хозяйства в районах сплошной колективизации и по борьбе с кулачеством».

²⁹ Вслед за Т. Мартином обращаем внимание на разнообразное наполнение самого понятия «граница» и «погранполоса»: в 1923 г. были узаконены пограничные полосы разного типа, режима и, соответственно, ширины (в 500 и 800 м, 7,5, 16 и 22 км). С точки зрения депортационной политики, наиболее релевантной является последняя— 22-километровая — полоса, откуда, собственно, ипроводились депортации населения по типу «приграничной зачистки» (см.: Martin, 1998, p. 830, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 3316, оп. 16а, д. 22, л. 3–12 и ГАСПИ, ф. 17, оп. 3, д. 339, протокол 53, п. 6).

³⁰ См.: РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 43.

³¹ Martin, 1998, p. 840–842.

³² Была разработана секретная инструкция ЦИК и СНК СССР от 4.02.1930.

³³ Ивницкий, 1996, с. 127.

³⁴ Ивницкий, 1996, с. 228, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 393, оп. 2, д. 1796, л. 306. Примерно столько кулаков (около 55 тыс. семей) и переселили в Северный край в течение 1930–1931 гг. (там же, с. 192–194).

³⁵ Раскулачивание и расселение кулаков третьей категории было отложено до осени (Ивницкий, 1996, с. 130).

³⁶ Ивницкий, 1996, с. 69–70.

³⁷ Ивницкий, 1996, с. 133.

³⁸ ОГПУ первоначально запрашивало о возможности принять до 100 тыс. хозяйств. Севкрайком согласился на 50–70 тыс., поставив при этом ряд условий, среди которых были, в частности, расселение контингента в малообжитых районах с дефицитом рабочих рук и предоставление на первое время «голодных норм снабжения» (см. в письме С. А. Бергавинова Л. М. Кагановичу от 14.01.1930 — цит. по: Ивницкий, 1996, с. 132).

³⁹ Казахстан и Сибирь были включены в этот перечень по личному указанию Сталина.

⁴⁰ Ивницкий, 1996, с. 227–229.

⁴¹ Парабельский район, или Чае-Парабельское пространство с рр. Вах, Тым и Кеть.

⁴² См. в докладной записке зам. зав. Сибирского ГПУ Никитина на имя т. Рындина из Переселенческого управления НКЗ СССР от 7.02.1930 (РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 43, л. 26–27). Ср.также в письме секретаря Томского окружкома ВКП(б) Нусинова и председателя Томского окрисполкома Рещикова секретарю Западно-Сибирского крайкома ВКП(б) Р. И. Эйхе и председателю крайисполкома Клименко от 7.03.1930, где говорится о 20 тыс. кулацких хозяйств, или ок. 100 тыс. чел. из разных округов Сибири, подлежащих вселению в 1930 г. в Нарымский край (Макшеев, 1997, с. 15–16, со ссылкой на: ГАНО, ф. 47, оп. 5, д. 104, л. 153–154). Центр настоял также на приеме Сибирью еще 18,5 тыс. семейств из пограничных районов Украины и Белоруссии и даже дал рекомендацию расселить их по северным районам бассейнов Енисея и Оби (Ивницкий, 1996, c. 230).

⁴³ Ивницкий, 1996, с. 235.

⁴⁴ Ивницкий, 1996, с. 133–134. В дальнейшем в план был снова возвращен Казахстан и добавлены другие регионы.

⁴⁵ В ее состав вошли также зам.председателя ОГПУ с. А. Мессинг, нарком внутренних дел РСФСР В. Н.Толмачев, с. С. Лобов (ВСНХ), А. И. Муралов (НКЗем) и др. На усмотрение комиссии передавался, в частности, и вопрос о финансировании из центрального бюджета выселения кулаков
третьей категории, вскоре решенный отрицательно (Ивницкий, 1996, с. 231–232).

⁴⁶ Ивницкий, 1996, с. 233–234. Ср. несколько иную цифру числа межкраевых депортированных — 342545 чел. (Ивницкий, 1996, с. 140).

⁴⁷ 20.05.1931 все спецпоселки были переданы в ведение ОГПУ. 25.10.1931 Г. Ягода и прокурор ОГПУ Катанян утвердили «Временное положение о правах поселковой администрации в районах расселения спецпоселенцев». В нем, в частности, указывалось, что комендатуры ОГПУ осуществляют административное управление, организацию труда и быта поселенцев. Поселковые комендатуры подчиняются или непосредственно отделам по спецпереселенцам при полномочных представительствах ОГПУ, или участковым районным комендатурам (в зависимости от местной структуры). Комендатуры ОГПУ в спецпоселках, помимо своих специальных оперативных и хозяйственных функций, осуществляют и обычные административные функции советских органов — сельсоветов; в этом случае они работают под руководством райисполкомов.

⁴⁸ Ивницкий, 1996, с. 242–243.

⁴⁹ Так, в Северном крае верхним потолком людности спецпоселка считались 120 семей (Ивницкий, 1996, с. 232)

⁵⁰ Ивницкий, 1996, с. 142–146.

⁵¹ Правда, существовали примерные параметры поселений: поселки от 20 до 100 дворов, расселение по хуторскому принципу запрещалось; отводимые земли, естественно, должны быть худшего качества (см.: Ивницкий, 1996, с. 237–241).

⁵² Ивницкий, 1996, с. 238.

⁵³ Ивницкий, 1996, с. 240.

⁵⁴ Ивницкий, 1996, с. 149.

⁵⁵ В целом это составило лишь около 1/5 всех раскулаченных в 1930 г. (весной выселение было
временно приостановлено в связи с начавшимся севом и «перегибами» в колективизации и раскулачивании).

⁵⁶ Ивницкий, 1996, с. 146–147, 240–241.

⁵⁷ Ивницкий, 1996, с. 180–181.

⁵⁸ Ивницкий, 1996, с. 242.

⁵⁹ Красильников, 1991, с. 188. В 1931 г. ГУЛАГ ОГПУ охватывал практически весь технологический цикл трудоиспользования, создав трехуровневую и по–своему действенную систему договоров (на верхнем уровне ГУЛАГ договаривался с головными организациями, на среднем уровне договор содним из территориальных отделений ОГПУ заключали ведомства и тресты, наконец, на нижнем — спецкомендатура и предприятие (например, леспромхоз или рудник).

⁶⁰ См. Ивницкий, 1996, с. 186–188. При этом в Ср. Азии основную часть байского элемента предполагалось выселить внутри районов, но на худшие земли.

⁶¹ Соответственно, 350 и 400 семей первой и второй категорий, высылаемых в Казахстан
(Ивницкий, 1996, с. 189).

⁶² В частности, из Пригородного района Ленинградской обл. намечалось выселить 100 кулацких хозяйств немецких колонистов. Кроме 5 тыс. семей, подлежащих высылке на Урал, еще 4 тыс. семей планировали переселить внутри области, для использования на хибинских апатитах и Нивострое. Вместе с тем расселение в 150–200-километровой погранполосе строжайше запрещалось, например на Синявинских торфоразработках близ Шлиссельбурга (Ивницкий, 1996, с. 185, 190).

⁶³ Комиссия заседала еженедельно. Ее членами были также секретарь ЦК ВКП(б) П. П. Постышев и зам. председателя ОГПУ Г. Г. Ягода; с 5.10.1931 Андреева в комиссии заменил зам. председателя СНК и СТО СССР, председатель ЦКК ВКП(б) и нарком Рабоче-крестьянской инспекции СССР Я. Э.Рудзутак. Комиссия была распущена только в марте 1932 г.

⁶⁴ Каргасовский, Парабельский, Колпашевский, Чаинский, Кривошеинский, Баксинский, Ново–Кусловский, Зырянский и др. (см.: Ивницкий, 1996, с. 182–183; Адибеков, 1994, с. 153). Интересно, что, после того как намеченные 40 тыс. хозяйств к 1 июля были доставлены, краевой ОГПУ не остановился на достигнутом и, даже не испросив санкции в Москве, приступил к дополнительному выселению еще почти что 47 тыс. хозяйств, на что из Москвы последовал «сердитый окрик» (см. письмо ОГПУ — тт. Ягоды и Евдокимова— полномочному представителю ОГПУ в Западно–Сибирском крае т. Заковскому от 4.07.1931 в: Красильников, Кузнецова, 1993, с. 47, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 3, л. 60). Тем не менее в течение июля были вывезены ок. 10 тыс. семей из Башкирии и Московской обл. (кулаки 2-й категории и члены семей кулаков 1-й категории). Всех их трудоиспользовали в Кузбассе— Кузнецкстрой, Прокопьевские и Анжеро-Судженские копи (см. там же, с. 48, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 3, л. 66).

⁶⁵ Данилов, Красильников, 1993, с. 4.

⁶⁶ Адибеков, 1994, с. 146–155.

⁶⁷ Адибеков, 1994, с. 158. Интересно, что решение о переселении в Казахстан 4 тыс. кулацких семей из Ленинградской обл. было отменено; вместо этого их направили в северные районы области для хозяйственного использования на Нивстрое и Хибинских апатитовых разработках (Адибеков, 1994, с. 159, со ссылкой на: ГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 10. л. 68, 74).

⁶⁸ Данилов, Ивницкий, 1989, с. 39.

⁶⁹ На Урал в 1931 г. планировалось переселить 55 тыс. семей, из них 30 тыс. из Украины, 15 тыс. с Сев. Кавказа и по 5 тыс. из Белоруссии и Ивано-Вознесенской обл. (Ивницкий, 1996, с. 191–192).

⁷⁰ См. «Протокол заседания комиссии А. А. Андреева» от 15.05.1931 (Адибеков, 1994, с. 155, со ссылкой на: ГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 10. л. 51–54). Комиссия указывала «Союзлеспрому», «Цветметзолоту» и др. лесозаготовительным организациям на «недопустимое положение дела с хозяйственным использованием спецпереселенцев, ...с их устройством и обеспечением жильем, снабжением, выплатой зарплаты...» как на «результат полного невнимания» (там же, с. 161–164).

⁷¹ Положительное годовое сальдо между отчислениями от зарплаты и затратами на содержание аппарата и административное обслуживание трудпоселенцев было весьма значительным
(см.: Земсков, 1994, с. 119–120).

⁷² Адибеков, 1994, с. 146.

⁷³ Адибеков, 1994, с. 160. Прекращение массовой «кулацкой ссылки» было закреплено и в «Инструкции о порядке дальнейшего выселения кулацких семей» от 23.08.1931 (Адибеков, 1994, с. 171–172, со ссылкой на: ГАСПИ, ф. 17, оп. 162, д. 10. л. 176, 180–181. Утверждена ПБ 30.08.1931).

⁷⁴ Ивницкий, 1996, с. 194–195.

⁷⁵ Ивницкий, 1996, с. 194.

⁷⁶ Земсков, 1994, с. 118, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 89, л. 205 (в более ранней работе он приводит несколько иное число семей — 384 334: см. Земсков, 1990, с. 3). Число прибывших на место всегда было меньше числа высланных, чему виной высокая смертность при транспортировке и побеги.

⁷⁷ См. сводную таблицу «Выселение крестьян в 1930–1931 гг.» (Ивницкий, 1996, с. 192–194).

⁷⁸ РГАНИ, ф. 89, пер. 16, д. 1. л. 7. См. также: Иванова, 1997, с. 87, со ссылками на: Земсков, 1994, с. 146. По состоянию на 1.03.1940 ГУЛАГ состоял из 53 лагерей (считая и лагеря, занятые постройкой железных дорог), 425 ИТЛ, или исправительно–трудовых колоний (в т. ч. 170 промышленных, 83 сельскохозяйственных и 172 «контрагентских», т. е. подряженных на стройки и в хозяйства других ведомств) и 50 колоний для несовершеннолетних. Кроме того, существовали БИРы, или «Бюро исправительных работ», обеспечивавшие не «изоляцию», а «трудообеспечение» осужденных. Общий контингент заключенных ГУЛАГа вырос, по сравнению с 1932 г., более чем в 6 раз и составлял 1 668,2 тыс. чел., из них 352 тыс. чел. содержались в ИТЛ, в т. ч. 192 тыс. чел. в промышленных и сельскохозяйственных ИТЛ. Здесь следует оговориться, что общая численность населения СССР в1940 г. составляла около 194 077 тыс. чел.; иными словами, узники ГУЛАГа составляли 0,86% населения страны — почти каждый сотый гражданин был лишен гражданских прав! Разумеется, невсе они были «политическими» преступниками, но в структуре преступлений по их характеру именно «контрреволюционная» деятельность занимает первую позицию — 28,7% (плюс 5,4% преступников «против порядка управления»).

⁷⁹ Именно в этой комендатуре в конце июля 1931 г. вспыхнуло стихийное восстание спецпереселенцев (Данилов, Красильников, 1993, с. 8).

⁸⁰ См. соответствующее Постановление ПБ ЦК ВКП(б) от 28.12.1931 (Макшеев, 1997, с. 17–18).

⁸¹ Данилов, Красильников, 1993, с. 4.

⁸² Ивницкий, 1996, с. 196.

⁸³ Не вполне ясно, входят ли в эти цифры «местные», западносибирские, кулаки. Голоса об их отселении в более отдаленные округа и зачислении в спецпереселенцы в 1933 г. звучали особенно громко (см.: Макшеев, 1997, с. 47, со ссылкой на: ЦДНИ ТО, ф. 206, оп. 1, д. 15, л. 7).

⁸⁴ Интересно, что в 1933 г. Ср. Азия не получила ни одного спецпереселенца!

⁸⁵ Ивницкий, 1996, с. 202. В их числе и 999 кулацких семей, или 5317 чел., из Дагестана и Чечено-Ингушетии, в 1936 г. отправленных в качестве трудопоселенцев в совхозы Киргизии и Казахстана (см. в письме зам начальника ГУЛАГ НКВД И. И. Плинера наркому внутренних дел Ежову и его замам Агранову и Берману от 07.11.1936: ГАРФ, ф. 9479, оп. 1, д. 36, л. 33).

⁸⁶ Всех бывших коммунистов, исключенных за срыв хлебозаготовок, высылали, наравне с кулаками, в северные области (Ивницкий, 1996, с. 215).

⁸⁷ См.: Ивницкий, 1996, с. 203–225. Этот закон предусматривал и расстрел и не предусматривал амнистии.

⁸⁸ См.: Зеленин, 1989, с. 11; Ивницкий, 1996, с. 211. Н. В. Палибин (возможно, ошибочно) приводит несколько другой перечень занесенных на черную доску станиц: Темиргоевская, Уманская и Полтавская. Описывая процесс выселения из Полтавской, свидетелем чего он являлся, он подчеркивал, что в данном случае высылке, причем под угрозой расстрела, подверглись также колхозники — середняки и бедняки. См. приказ № 1 коменданта станицы Полтавской Славянского района Северо–Кавказского края Кабаева от 17.12.1932 о выселении за саботаж хозяйственных мероприятий советской власти всех жителей станицы, кроме «доказавших на деле свою преданность» (Палибин, 1988, с. 152–153 и 193–196). Судя по всему, ту же операцию имеет в виду и Т. Мартин, но он пишет примерно о 60 тыс. кубанских казаков, выселенных в январе 1933 г. (Martin, 1998, p.946–847, со ссылкой на: РГВА, ф. 9, оп. 36, д. 613, л. 6, 46 и на кн.: Осколков Е. Н. Голод 1932/1933: хлебозаготовки и голод 1932/1933 года в Северо-Кавказском крае. Ростов-на-Дону, 1991, с. 55–60).

⁸⁹ Сама по себе практика принудительного расселения демобилизованных началась еще раньше, по крайней мере в 1929–1930 г., когда прорабатывалась идея создания «красноармейских колохозов» вдоль границ СССР. Так, например, в 1931 г. ЦК ВКП(б) и Среднеазиатское бюро ЦК ВКП(б) приняли совместное решение о направлении двух полков демобилизованных красноармейцев на строительство Вахшской ирригационной системы в Таджикистане (см.: Курбанова, 1993, с. 59).

⁹⁰ Ивницкий, 1996, с. 224.

⁹¹ Правильнее было бы сказать — по «оседланию»!

⁹² Абылхожаев, Козыбаев, Татимов, 1989, с. 67–69.

⁹³ За 1926–1939 гг. число казахов сократилось на 867,4 тыс., составив всего 3100,9 тыс. чел. (см.: Зеленин, 1989, с. 6). Ср. другую оценку — 1321 тыс. чел.— в: Абылхожаев, Козыбаев, Татимов, 1989, с. 65–67.

⁹⁴ См.: Осокина, 1991. Примечательно, что данные по естественному приросту в Казахстане в центральные статорганы не поступили.

⁹⁵ РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 57, л. 29.

⁹⁶ Перевозка была организована так, что многие приезжали завшивленными или с чесоткой (РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 43, л. 23–25).

⁹⁷ Письмо Северо–Кавказского краевого переселенческого комитета т. Рудю, Центральный переселенческий комитет, от 28.11.1933 — РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 56, л. 41.

⁹⁸ Ср.: «...мы несколько раз хотели сняться с учета, нас не снимают — Вы говорят теперь местные жители, но мы не хотим. Мы решили уйти, взяли свои учетные карточки, нас задержали, отобрали все документы и сказали, что вы никуда не поедите. Мы сказали— мы не будем здесь жить. Нас арестовали и говорят, что мы вас под суд отдадим. Запугивают нас лишить всех политических прав. Это для нас говорят, что мы не посмотрим, что вы служили в армии. В общем мы живем плохо...» (Письмо красноармейцев И. С. Крынина, Н. П. Страфилова и Н. А. Агапова наркому по военным и морским делам от 10.11.1933, станица Ново-Малороссийская Тихорецкого р–на (РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 56, орфография подлинника сохранена).

⁹⁹ См. в письме Уполномоченного КПК при ЦК ВКП (б) по краю О. Шадунца секретарю ЦК ВКП(б) Жданову от 25.09.1934 (РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 55, л. 32–34).

¹⁰⁰ РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 55, л. 35–37.

¹⁰¹ РГАЭ, ф. 5675, оп. 1, д. 185.

¹⁰² См. Приложение 2.2.1.

¹⁰³ РГАЭ, Ф. 5675, оп. 1, д. 196, л. 26. Представление о характере этой «вербовки» дает, например, датированная 9.08.1938 докладная записка инспектора Д. Н. Янкова, адресованная помощнику начальника Переселенческого отдела НКВД т. Гринбергу: «По вопросу проведения вербовки красноармейцев в частях Забайкальского ВО мною написано отношение и отправлено за подписью пом. нач. УНКВД тов. Слюсаренко в Полит. Упр. Забайкал. ВО 20.VII сего года. Перед отъездом из Читы 28.VI cего года по этому вопросу я беседовал с нач. Политуправления дивизионным комиссаром тов. Леоновым, который заявил мне, что дали указание комиссарам частей о проведении вербовки. Снизить сроки когда будут демобилизованы красноармейцы не может, дескать и сам не знает. Отпустить ранее также не сможет до окончания боевой учебы. Непосредственно вопросами вербовки красноармейцев занимается зам. нач. Политуправления полковой комиссар тов. Сорокин» (РГАЭ, Ф. 5675, оп. 1, ед. хр. 196, л. 136). В этой же записке говорится и о плохой подготовке районов Читинской обл. к приему переселенцев: «Председатели многих райисполкомов вместо принятия реальных мер по обеспечению своевременного выполнения ремонта домов и надворных построек, выделенных для переселения, стали на путь очковтирательства... Во многих колхозах и сельсоветах переселенцы занимают руководящие посты, а в ряде районов часть переселенцев выселены из погранполосы как враги-народа за шпионаж. В целях получения причин обратничества ивыяснения хозяйственного устройства переселенцев, вселение прошлых лет в этом году необходимо произвести сплошное обследование всех переселенцев и заострить этот вопрос в областных организациях во всю ширь. Без проведения этого мероприятия и изучения всех причин обратничества в дальнейшем трудно будет производить переселение и тем более бесполезно тратить столько средств, отпускаемых для этой цели Правительством. По существу на сегодня получается живой конвейер, одни переселенцы уходят из колхозов, а мы снова вселяем в эти же дома новых переселенцев».

¹⁰⁴ Макшеев, 1997, с. 52–65. Там же см. письмо В. А. Величко Сталину, секретарю Р. И. Эйхе и секретарю Нарымского окружкома ВКП(б) К. И. Левицу от 22.08.1933 и вызванную этим письмом докладную записку комиссии Запсибкрайкома о чудовищной судьбе 6114 чел. из двух эшелонов с деклассированными элементами, отправленных из Москвы и Ленинграда 29 и 30.04.1933 и доставленных 18 и 26.05.1933 через Томск на баржах на остров Назино на Оби напротив устья р. Назина (в живых из них осталось не более 2 тыс. чел., а сам остров назвали после этого Смерть–островом или островом Людоедов). В докладной записке сообщенные Величко факты подтверждены, кроме того приводится следующая статистика: в комиссию поступило 914 заявлений от неправильно высланных. Из 840 живых людей, пропущенных через комиссию, 174 чел. было немедленно освобождено,
а 231 чел. — направлено для дополнительной проверки в Новосибирск; 240 заявлений отправлено для проверки через аппарат Сиблага, отказано— 51 чел. Приводится и список из 22 чел. наиболее характерных из неправильно высланных: среди них — москвичи и иногородние, отпускники-транзитники или командированные в Москву, схваченные при выходе из трамвая, по месту службы, вбулочной, на вокзале, в собесе, просто на улице после театра; все при себе имели, как правило, паспорта или справку из колхоза (ГАНО, ф. 3–П, оп. 1, д. 540а, л. 89–100 и 132–151).

¹⁰⁵ См. Бугай, 1992, с. 42, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 3316, оп. 2, д. 1668, л. 1.

¹⁰⁶ «Ведал» ими постоянно один и тот же отдел, название которого, так же как, впрочем, и самого министерства, постоянно менялось. Впервые Переселенческий отдел НКВД был образован 22.07.1936 на базе Всесоюзного Переселенческого комитета при СНК (в 1937–1938 гг. его возглавлял И. И.Плинер); 9.08.1939 отдел был выведен из состава НКВД и передан в ведение Переселенческого управления при СНК. Обслуживанием спецпоселенцев занимался Отдел спецпоселений НКВД, организованный 28.08.1941 и расформированный 14.11.1942 (начальник И. В. Иванов); его функции были переданы в отдел трудовых и специальных поселений ГУЛАГ НКВД. 17.03.1944 Отдел спецпоселений НКВД-МВД был создан вновь, а в последуюшем он именовался: с 16.11.1950 —
9-е Управление МГБ; с 14.03.1953 — Отдел «П» МВД; с 30.10.1954— 4-й спецотдел МВД. 27.03.1959 отдел был расформирован, а его функции переданы в Главное управление милиции МВД (см.: Кокурин, Петров, 1997).

¹⁰⁷ Со временем это «двоевластие» исчезло: так, если численность трудпоселенцев в Новосибирской обл., по состоянию на 1.10.1944, составляла 170 645 чел., или всего лишь на неполных 5 тыс. чел. меньше, чем во всем Казахстане, то число трудпоселенцев в Свердловской обл. — лишь 86 640 чел. (Земсков, 1992, с. 18).

¹⁰⁸ См.: Земсков, 1994.

¹⁰⁹ Статистически оно различалось как прибытие из регионов и как прибытие из организаций (например, поступившие после отбытия сроков наказания в системе ГУЛАГа), но данные по второй группе начинаются только с 1934 г. (см.: Земсков, 1994, с. 124–125).

¹¹⁰ Остальные, по всей видимости, составляют «балласт» — нетрудоспособные женщины с детьми, старики и инвалиды. НКВД рассматривал их не иначе как «иждивенцев комендатур»и предлагал «рассосать» накануне их освобождения из мест ссылки (см., например, директиву зам. начальника ОТП УНКВД по Западносибирскому краю Анастасенко и нач. I отделения Гладышева секретарю Нарымского окружкома ВКП(б) К. И. Левицу от 2.01.1935— Макшеев, 1997, с. 76–77).

¹¹¹ Это означало, как правило, не более чем чисто формальную и к тому же временную передачу части спецконтингента из управления ОГПУ под управление другого ведомства (например, Наркомлеса).

¹¹² См.: Земсков, 1991б, с. 74–75.

¹¹³ Тем не менее нельзя не признать справедливости замечания Т. Мартина о гораздо более тесной, чем это принято считать, корреляции между раскулачиванием и этничностью. Отдельные народы, особенно немцы и поляки, воспринимались чуть ли не как поголовные кулаки, да и русские на фоне корейцев или казахов тоже смотрелись явными кулаками. Среди отправленных в «кулацкую ссылку» из числа раскулаченных в Белоруссии и на Украине доля поляков была непропорционально высока, и отдельные антикулацкие операции носили почти беспримесно антипольский характер (Martin, 1998, p. 837–840).

¹¹⁴ См., например, проекты Постановлений ЦИК и СНК СССР «О введении единой паспортной системы в городах СССР» (РГАНИ, ф. 89, оп. 48, д. 25, л. 1–2).

¹¹⁵ Иванов, 1998, с. 118–119.

¹¹⁶ Сам факт этого «индивидуального» осуждения, строго говоря, должен выводить эту категорию репрессированных из числа принудительных мигрантов, однако налицо все остальные их признаки, в том числе списочность.

¹¹⁷ Иванов, 1998, с. 119.

¹¹⁸ Иванов, 1998, с. 130.

¹¹⁹ См.: Бугай, 1991д.

¹²⁰ См.: Киуру, 1992. См. также: Martin, 1998, p. 849–850.

¹²¹ В частности, 2.886 польских и 1.903 немецких семей. При этом польский и немецкий национальные районы Мархлевски и Пулин (оба на Волыни) были ликвидированы. См.: Martin, 1998, p. 848–849, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 5446, оп. 16а, д. 265, л. 14. См. также: Бруль, 1999, с. 97, со ссылкой на: Евтух В., Чирко В. Нiмцi в Украiнi (1920-i–1990-i рокi). Киiв, 1994, с. 47. В отличие от Т. Мартина, В. Бруль пишет о депортации в Сибирь, а не на восток Украины.

¹²² См.: Martin, 1998, p. 848–849, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 5446, оп. 16а, д. 265, л. 14–15.

¹²³ См.: Eisfeld, Herdt, 1996, s. 25–27. По некоторым сведениям, в действительности было переселено 63 976 чел. (см.: Бруль, 1999, с. 98, со ссылкой на: Из истории немцев Казахстана (1921–1935). Алма-Аты — М., 1997, с. 85).

¹²⁴ Их статус «спецпереселенцев» был подтвержден в 1952 г. приказом МГБ и ГП № 001871164сс от 20.03.1952 (Бугай, 1995, с. 11, со ссылкой на: ГАРФ, ф. Р–9401, оп. 1, д. 4475, л. 74).

¹²⁵ Впрочем, этот удар, был хоть и неожиданным, но не последним. Так, еще 20.07.1937 Политбюро ЦК ВКП(б) приняло решение «предложить т. Ежову об аресте всех немцев, работающих на оборонных заводах» (соответствующий приказ был издан Ежовым за № 00439 от 25.07.1937). В августе появились аналогичное решение и приказ относительно поляков, а затем и относительно корейцев, латышей, эстонцев, финнов, греков, китайцев, иранцев, румын и т. д. Достойны быть упомянутыми и массовые аресты советских граждан и польских политэмигрантов в рамках кампании Большого террора— так называемая «польская операция» НКВД 1937–1938 гг., являющаяся своего рода связующим звеном между высылками 1936–1937 и 1940–1941 гг. Подробнее см.: Охотин, Рогинский, 1999.

¹²⁶ См.: Eisfeld, Herdt, 1996, s. 27–29. Интересно, что в финансировании этого переселения участвовал ВПК.

¹²⁷ См.: Eisfeld, Herdt, 1996, s. 30–31.

¹²⁸ Бугай, 1995, с. 11–12.

¹²⁹ Бугай, Гонов, 1998, с. 104, со ссылкой на: ГАРФ, ф. 9401, оп. 1, д. 3144, л. 65.

¹³⁰ Бугай, 1995, с. 18.

¹³¹ См.: Martin, 1998, p. 833–835. Он же приводит данные о том, что только 32,4% корейцев, проживавших в Дальневосточном крае в 1922 г., являлись советскими гражданами.

¹³² См. выше.

¹³³ См.: Бугай, 1992; Бугай, 1994.

¹³⁴ См. о нем в: Папчинский А. А., Тумшис М. А. «Я счастлив, что принадлежу к числу работников карательных органов...», или истинные причины побега чекиста Люшкова за кордон // Новый часовой. — 1998.— № 6–7. — с. 132–146. Указом ПВС «О награждении работников УНКВД по ДВК иработников НКПС» от 6.02.1938 был награжден за эту операцию.

¹³⁵ В конце октября всех северосахалинских корейцев вывезли во Владивосток. См.: Пашков, Дударец, 1994, с. 15, со ссылкой на: Государственный архив Хабаровского края, ф. 2, оп. 1, д. 1316, л. 148–150.

¹³⁶ См.: Пашков, Дударец, 1994, с. 16, со ссылкой на: Центральный государственный архив РСФСР Дальнего Востока (Томск), ф. Р–2413, оп. 2, д. 804, л. 29, 183–184.

¹³⁷ Бугай, 1995, с. 17.

¹³⁸ Бугай, 1994в, с. 150–153.

¹³⁹ Бугай, 1994в.