письмо двадцать первое

16/I/67

И ничего тут нет удивительного: просто нет никакого настроения писать. И холодно. И неуютно. И скучно. А с другой стороны, кто сказал, что в заключении должно быть тепло, удобно и весело?

Как я и ожидал, моя карьера строителя не удалась. Ах, не везет мне! Я-то мечтал, как буду хвастаться, как чваниться буду — и нa тебе: разжаловали всю нашу братию и посадили в швейный цех. Теперь мы шьем рукавицы. Впрочем, «шьем» — сказано сильно. Что-то из меня не получается швея-мотористка. Несчастные, замученные мною рукавицы снятся мне по ночам: жалкие, уродливые ублюдки... Ежели на тех стульях, в производстве которых я участвовал, еще можно было (с риском для штанов) сидеть, то уж рукавицу мою можно натянуть на что угодно, только не на руку...

Жизнь здесь совершенно не похожа на то, что было. Я уж не говорю о быте, он убог, и ладить с ним значительно труднее; но и самый дух здесь какой-то прокисший, унылый и мелочный. Происходит это в значительной мере от особенностей людей, собранных здесь, — стариков, инвалидов, блаженных не от мира сего; немножко здесь есть «приблатненной» публики, а то и попросту блатной — украшением человечества ее никак не назовешь.

Но, как всегда, мне не приходится жаловаться на отношение коллег. Я в той же позиции, что и на 11-м, и это получается само собой, без каких-либо акций с моей стороны.

Но как мне худо без моих ребят! Те, что сейчас рядом: Леня [Рендель], Виктор Калниньш, Валерий Ронкин, Сергей Мошков, — очень хорошие и каждый по-своему интересные парни, особенно Виктор, но все они скопом не заменят ни Толю [Футмана], ни Валерия [Румянцева] — те друзья, ничуть не меньше, чем московские; с ними мне было не только так же легко, но и так же сердечно и интересно.

Получил я здесь уйму писем и открыток: от Наташки [Садомской] (со стихами), от Нины К[араванской], от Борьки З[олотаревского], от Иры К[удрявцевой], от Елены Михайловны [Закс], от Светланы Б[ахметьевой] (с фото), от бывшего Глухого [А.Марченко], от Лиды И[одковской], от Кости Б[абицкого], от Симы Б[елокриницкой], от Гитерманов... Может, и еще — не помню сейчас.

Что еще? Письма № 1, Ларик, я не получил. А №№ 2 и 3 — есть. Очень меня обеспокоило это 3-е письмо. И трудно мне что-либо сказать по этому поводу. Приедешь — поговорим.

Вот что, милые мои. Я, наверное, какое-то время буду ограничиваться отписками: мол, жив-здоров, все в порядке, жду ответа, как соловей лета, чего и вам желаю, остаюсь любящий вас и т. д. По всей видимости, кризис жанра — эпистолярного. И — не та настроения. А вы все пишите!

Разговор у меня тут смешной был. Один из ангелов-хранителей поинтересовался, сколько мне лет. «41», — сказал я. «У-у, уже пожилые», — отреагировал собеседник. Я увял. А он добавил: «Никогда б не подумал — много моложе глядите». Какая лапочка, а? Я его чуть не расцеловал.

Бреюсь я тут через день. Неплохо было бы хоть разок искупаться... Впрочем, тут неплохая библиотека. Например, полные Диккенс и М.Твен. И еда вкусней, а точнее, не такая невкусная. Что еще? Зимы осталось полтора-два месяца. А у алжирского бея под самым носом шишка.

Не тревожьтесь, я не спятил. Это называется «поток сознания» или что-то в этом роде.

Между прочим, я работаю и довольно усердно.

Примите уверения и проч.

Князь Рукавишников, ваш корреспондент из артели «Шейте сами».

Целую вас всех. Ю.

А конвертов у меня уже нет — Леня все перетаскал. А в общем, я — в порядке.

18/I/67

В последний час:

Сегодня состоялся культпоход в баню. Недоумеваем, почему нам не платят арктическую надбавку к зарплате. Но — так или иначе, я мытый, переодетый, выбритый и готов к совершению новых трудовых подвигов.

Ларочка, если будет время (которое деньги), купи какой-нибудь дешевенький немаркий шарфик.

Одну бандероль (из Киева) вернули — в ней было что-то недозволенное. Получил елочку от Бурасов и кусок мыла из двух других бандеролей — остальное под вопросом. Пришла вчера еще какая-то бандероль, но я еще ее не получил.

Я перечел первый листок и огорчился: вы подумаете, что мне тут бог знает как плохо. Ничего особенного, братцы, вполне терпимо. И живем мы — наша коалиция — довольно весело: все время всякие шутки, подначки и всякая ржа (от «ржать»; а можно — «рожь»).

В воскресенье, например, был банкет: день рождения Виктора [Калниньша], проводы одного его земляка, день рождения жены Валерия Ронкина, годовщина свадьбы Валерия Смолкина^* — вона сколько!

Я, наконец, взялся за Кафку. Что-то туго он у меня идет.

Очень я по вам (по вас?) соскучился, даже ною иногда вслух. Глупость какая — не видеться с вами.

Будьте здоровы, милые мои, пишите мне, пожалуйста.

Я, может быть, тоже еще распишусь.

Р.S. Только что получил Борькин подарок. Спасибо, очень здорово!

Ю.