12 января 1968 г.
Я хочу начать свое последнее слово с заявления о том, что в части обвинения,
касающейся статьи 88 ч. 1 УК РСФСР, я себя виновным не признаю.
Существует магнитофонная запись моего разговора со следователем. Во время
этого разговора я поправил следователя, сказавшего, что я продал доллары.
Я сказал ему тогда и утверждаю сейчас, что я хотел не продать, а обменять
доллары официальным путем. Между прочим, и в показаниях Ентина и Борисовой
говорится, что я лично не испытывал никакой потребности в обмене долларов,
— Ентин сам предложил мне сделать это. Так как я не истратил денег, полученных
в результате обмена, даже пятнадцати копеек себе на пирожок, а отдал их
все Добровольскому, я не признаю себя виновным по статье 88.
В части обвинения по статье 70 УК РСФСР, касающейся связи с антисоветской
эмигрантской организацией НТС, я также не признаю себя виновным. Ни из
моих показаний, ни из показаний Добровольского, положенных в основу этого
обвинения, никак не следует, что я в этом виновен. Так я считал и так я
буду считать.
Обвинение предоставило здесь много ценных и ранее никому не известных данных
об НТС. Я понимаю, что для органов КГБ эта информация предоставляет большой
интерес. Мне тоже было интересно услышать все это. Но, по моему мнению,
первая часть выступления прокурора, посвященная рассмотрению этого вопроса,
не имеет существенного отношения к делу и, я надеюсь, не способна значительно
повлиять на решение суда.
Мне предъявлено обвинение, которое является угрожающим по своему социально-политическому
комплексу. Но меня пугать трудно.
Действительно, мое имя известно на Западе давно. Меня знают как поэта,
а также в связи с моей демонстрацией у американского посольства по поводу
агрессии США в Доминиканской республике. Но, во-первых, я не тщеславен
и никогда к этой известности не стремился, а во-вторых, этот факт сам по
себе не свидетельствует о каких бы то ни было связях с какой бы то ни было
зарубежной антисоветской организацией.
Меня трудно запугать, потому что правовые нормы в нашей стране интенсивно
принимают свой правомерный характер. Марксистский потенциал партии все
более восстанавливается. Октябрьская революция, пережившая, подобно всякой
другой революции, период диктатуры, оказалась достаточно сильной для того,
чтобы не быть побежденной этим периодом и сохранить свою революционную
пролетарскую сущность.
Что касается чисто правовых моментов дела, то жизнь и следствие научили
меня правильно распределять свои силы. Я не вижу сейчас причин доказывать
свою невиновность в плане предъявленного мне обвинения, так как большая
часть его абсолютно не обоснованна и не соответствует действительности.
Я призываю суд к сдержанности в своих решениях, касающихся Добровольского,
меня и Лашковой. Что касается Гинзбурга, то его невиновность настолько
ясна, что решение суда по этому поводу не может вызывать сомнений. В заключение
я хотел бы сказать о социальной проблематике журнала “Феникс”. Первоначально
“Феникс” был задуман мной как пацифистский журнал, и в том, что впоследствии
мои намерения изменились, решающую роль сыграл процесс Синявского и Даниэля.
В материалах, которые я просил приобщить к делу, представлена моя точка
зрения относительно хода этого процесса. Я просил их передать в ЦК КПСС
и в Идеологическую комиссию. Я думаю, что вышеназванные организации заинтересуются
этими материалами и что это окажет определенное влияние на дальнейшую судьбу
Синявского и Даниэля.
Я считаю, что пересмотр этого дела сыграет большую роль в доказательстве
того, что моральный потенциал социализма огромен.