Обломки обелисков из гранита
ползли, ползли и выбились из сил...
На кладбище
расстрелянных иллюзий
Уж не хватает места для могил.
Василь Симоненко
(Перевод с украинского)
Не бойтесь тюрьмы, не бойтесь сумы,
Не бойтесь мора и глада,
А бойтесь единственно
только того,
Кто скажет: “Я знаю, как надо!”
. . . . . . . . . . .
Кто скажет:
“Всем, кто пойдет за мной,
Рай на земле — награда".
. . . . . . . . . . .
Он
врет, он не знает — как надо.
Александр Галич
Прошло без малого два десятка лет с того дня, как книга воспоминаний генерала
Петра Григоренко впервые увидела свет. Об издании ее в России в те времена
не могло быть и речи. Но времена давно переменились, а книга все никак
не могла предстать перед российским читателем.
История этой книги так же непроста, как и история ее автора.
* * *
Отец начал писать свои мемуары еще за решеткой так называемой специальной
психиатрической больницы (СПБ) в г.Черняховске. Однако все написанное было
конфисковано администрацией “психушки” и сожжено.
Освободившись, отец еще несколько раз брался за создание этой книги, однако
и эти варианты бесследно исчезли — в архивах КГБ.
Рождению книги предшествовали события, которые в то время, казалось, не
имели к ней прямого отношения. Еще во время пребывания отца в “психушке”
“компетентные органы” начали разрабатывать версию о моей “наследственной
психической неполноценности”. Особенную активность они развили в период
между последними днями пребывания отца в СПБ и моментом моей эмиграции
из СССР. Причем, оказывая на меня давление и заместитель главного врача
СПБ по принудительному лечению Кожемякина и прокурор Образцов непременно
намекали, что избежать принудительного лечения я смогу только эмигрировав.
Я терялся в догадках, почему мне предлагается такой выбор, когда у властей
предостаточно возможностей упечь меня в места не столь отдаленные. Только
спустя несколько лет я понял, что проявленная ко мне “гуманность” была
не чем иным, как долговременным, рассчитанным маневром на изгнание из страны
отца — генерала Григоренко.
...Через пару лет после моего отъезда отец заболел, возникла необходимость
проведения срочной операции.
В КГБ это вызвало оживленный интерес. Невольно вспомнилась операция, которой
подвергли в 1925 г. М.В.Фрунзе. Тогда Сталин тоже проявил к ней необычайный
интерес... и пустяковая операция закончилась смертью пациента.
Почти не рассчитывая на успех, я послал родителям приглашение приехать
в США, где мы с женой к тому времени поселились. Конечно же, если бы мир
был без добрых людей, нам, свежим иммигрантам, было бы абсолютно не по
карману оплатить лечение. Но, на наше счастье, через американскую украинскую
общину мне удалось познакомиться с докторами Олесницким и Кузьмаком (оба
украинского происхождения), которые взялись провести операцию бесплатно
и привлекли к этому еще двух докторов — Щёна и Kокса.
И вот всe было готово к приезду родителей, но в душе я сильно сомневался,
что им разрешат выезд. Как мало я понимал тогда! Невольно все мы помогали
КГБ разыграть давно разработанный сценарий изгнания генерала Григоренко
из СССР!
* * *
Оказавшись на Западе, отец вновь обратился к написанию мемуаров. Первый
вариант, в котором насчитывалось около двух тысяч страниц машинописного
текста, был закончен очень быстро.
Американское издательство W.W.Norton & Со, InC., взявшее на себя англоязычное
издание, пыталось навязать отцy “теневого соавтора” (Ghost Writer), но
отец категорически отказался, не без основания полагая, что автор многочисленных
исследований в области военных наук и публицистических статей, посвященных
защите прав человека, значительно лучше напишет книгу сам.
Американский издатель вынужден был согласиться, оговорив, однако, что автор
будет представлять текст для перевода частями, по мере написания каждого
логически завершенного фрагмента. Проблемы возникли сразу же по представлении
первых глав книги. По договоренности с W.W.Norton, оригинал должен был
быть написан по-русски. Однако в отцовском тексте, особенно в первой его
части, была масса диалогов на украинском, да и в повествовательной части
отец местами использовал украинские слова, смысл которых был абсолютно
непонятен переводчику.
Для меня, pусского издателя книги (издательство “Детинец”), это тоже порождало
техническую проблему. Если бы я оставил украинские куски в русском тексте,
то мне пришлось бы давать их перевод на русский, что резко увеличило бы
объем и без того весьма пухлого тома. Но в то же время, если дать только
русский перевод, пропадет украинский колорит оригинала. И я предложил отцу
переделать диалоги таким образом, чтобы украинская стилизация была понятной
русскоязычному читателю, но при этом не было утрачено ощущение, что разговор
ведется по-украински. Отцу эта идея, скажем откровенно, совсем не импонировала,
но чисто утилитарные соображения вынудили его в конце концов согласиться
и переработать текст. Насколько это удачно получилось — судить читателю.
Отец еще дорабатывал текст, когда из Франции пришло известие, что там книга
уже вышла из печати (Presses de la Renaissace). Оказалось, что французы,
получившие первый вариант книги от W.W.Norton, не стали дожидаться авторской
правки, а сократили книгу по своему разумению. Я не знаю французского,
и мне трудно судить, насколько удачно сделаны эти сокращения, — известно
только, что книга имела во Франции огромный успех.
Между тем вторая редакция книги была завершена. Американское издательство
приступило к переводу и сокращению, мое издательство (“Детинец”) начало
подготовку полного русского издания, издательство “УкраВнськi Biстi” —
полного издания на украинском языке, а немецкое издательство С.Bertelsmann
Verlag GmbH — перевода на немецкий.
Итак, в начале 80-х годов книга воспоминаний Петра Григоренко вышла из
печати на русском языке и в ряде переводов.
К сожалению, ни одно издание не обошлось без ошибок — из-за трудностей перевода,
необходимости сокращения или просто по техническому недосмотру. Однако
хочется надеяться, что принципиальных отклонений нет ни в одном издании,
что главная мысль моего отца об универсальности зла подпольного революционного
романтизма воспринята его читателями и что все большее число людей разделяют
убеждения Григоренко: добро не может родиться от преступления; человек
имеет право жертвовать только собой, а не кем-то еще; нет и не может быть
в мире идеи, которая бы оправдывала одну невинную слезу.
* * *
Работа над книгой не была для отца единственным или даже основным занятием
за те десять лет, которые он прожил в эмиграции. Все годы, вплоть до последней
болезни, он был чрезвычайно активен.
По просьбе своих друзей, членов Украинской Хельсинкской группы он основал
в Нью-Йорке ее заграничное представительство, которое дало украинскому
правозащитному движению международную трибуну, отсутствующую до этого времени.
Генерал возглавил Ассоциацию ветеранов второй мировой войны — выходцев из
СССР, которая в меру сил и возможностей облегчала нелегкий быт этих немолодых
и не очень здоровых людей в непривычной американской обстановке. Неутомимый
публицист, он постоянно писал статьи для эмигрантской русской и украинской
периодики, которые переводились и на другие языки. Ну и, конечно, многочисленные
поездки и выступления в защиту прав человека, чтение лекций в университетах,
встречи с президентами и премьер-министрами. Каким-то образом отец умудрялся
открывать разные “высокие” двери, недоступные большинству политических
эмигрантов.
Честно говоря, я затрудняюсь перечислить все, что он успел сделать за эти
недолгие годы. И, наверное, символично, что последняя болезнь свалила его
в середине лекции о правах человека, которую он читал в Канзасском университете.
В тот октябрьский вечер 1983 года, накануне дня рождения моей жены и всего
за десять дней до отцовского дня рождения меня разбудил телефонный звонок:
“Срочно вылетайте в Канзас-сити. Ваш отец при смерти”.
В госпиталь я добрался только к утру. Отец был без сознания, и врачи сказали,
что после такого обширного кровоизлияния в мозг он умрет, не приходя в
сознание. Несколько суток я и прилетевший мне на помощь из Вашингтона Миша
Макаренко просидели у отцовской постели. Мы готовили себя к самому страшному.
Однако организм отца каким-то образом справился и на этот раз, настолько,
что он смог встать на ноги и дойти до машины. а потом и до самолета, доставившего
нас в Нью-Йорк. После этого первого инсульта отец прожил еще три с лишним
года. Уже не в состоянии заниматься активной деятельностью, он до последних
минут интересовался тем, что происходило на далекой Родине.
В канун 1987 года, в день Рождества по новому стилю, моя жена, тогда единственная
наша дочь Татьяна и я по дороге из церкви к моим родителям попали в автомобильную
катастрофу. Боюсь, что именно известие об этой катастрофе привело к повторному
кровоизлиянию, и перед самым Новым годом отец оказался в нью-йоркском госпитале
Бет Исроэл, из которого уже не вышел.
Отец не боялся смерти. Никогда не забуду, как, в последний раз придя в
сознание и узнав меня, он сказал: “Не сумуй, синку. Я не хочу бiльше жити.
Бо це не життя”.
21 февраля у отца поднялась температура, и я никак не хотел уходить из
госпиталя несмотря на то, что было близко к полуночи и всех посетителей
давно выпроводили. В конце концов дежурный врач уговорил меня уйти, заверив,
что температура эта не страшна, но не успел я доехать до дома, как отца
не стало.
Даже и в смерти своей этот человек, всю жизнь стремившийся разрушать преграды,
разделяющие людей, умудрился хотя бы и на короткий миг объединить тех,
кого обычно объединить не так легко. Я не уверен, был ли еще такой случай,
чтобы православные священники трех юрисдикций и двух этнических групп,
да еще в сослужении с греко-католическим священником, отправляли совместно
заупокойную литию. И хоронить генерала собрались люди разного этнического
происхождения и религиозной принадлежности, приехавшие из разных городов
США и даже из Европы. Были тут украинцы и русские, армяне и евреи, крымские
татары и коренные американцы, христиане разных конфессий, иудеи и мусульмане.
Отца хоронили с полными офицерскими почестями. Гроб с телом, покрытый украинским
национальным флагом, несли украинские ветераны. Команда американских ветеранов,
вооруженных карабинами, отдала оружейный салют, и американский ветеран-горнист
протрубил сигнал “слушайте все”. Оставшиеся после похорон на поминки люди
долго еще не расходились и говорили много хорошего о покойном.
* * *
Несмотря на то, что автор предлагаемой читателю человеческой исповеди ушел
в мир иной десять лет назад, я уверен: книга эта по-прежнему актуальна.
Ни по авторскому замыслу, ни по форме она не претендует на историческое
исследование. Напротив, это — размышления о будущем через призму прошедшего,
о трагедии поколения, к которому принадлежал покойный генерал, о трагедии
последующих поколений, горькая оскомина которой все еще ощущается бывшими
подсоветскими людьми, в какой бы точке планеты они сегодня ни проживали.
Пройдет немало времени, прежде чем новые возродившиеся страны бывшего соцлагеря
смогут самовыразиться в своем уникальном и в то же время общечеловеческом
предназначении. Я знаю на собственном четвертьвековом опыте проживания
в самой экономически развитой демократической стране мира, как необычайно
трудно отделаться от груза “советскости”. Варясь же в собственном соку,
это сделать еще труднее. И я надеюсь, что эта книга внесет скромную лепту
в этот процесс раскрепощения.
Оказаться в плену какой бы то ни было утопии — дело довольно простое. Утопии,
обещающие легкое разрешение всех проблем, быть может, вообще неистребимы,
но хочется верить, что предлагаемая книга поможет в процессе трудного излечения
от этого тяжкого недуга и в выработке иммунитета против новых иллюзорных
соблазнов — не только недавнего прошлого, но и тех, что могут возникнуть
в неизвестном нам будущем.