Алена Басилова
КАК ОНИ СМЕЮТ БИТЬ ПОЭТА!
Как уже известно читателю, «Маяковка» продолжалась — разветвляясь — на квартирах. (Точнее, в комнатах в коммуналках.) Все эти дома были расположены не слишком далеко от площади, в пределах получаса ходьбы. Хозяин (хозяйка) такого жилья обычно жил(а) без родителей. Единственное, пожалуй, исключение — дом Алены Басиловой. Ее имя в истории советского андеграунда связано не с площадью Маяковского, а с зародившимся несколькими годами позднее СМОГом. На «Маяковке» она не читала — ее стихи не для площади. Но старинный особняк на Садовом кольце, где она жила с матерью — известной певицей и поэтессой Аллой Рустайкис и бабушкой — Алисой Хвас, в юности дружившей с Маяковским, не случайно называли «Маяковкой-2» — там регулярно собирались поэты площади. И мать, и бабушка, сами долгие годы принимавшие у себя московскую богему. относились к образу жизни дочери и внучки с пониманием, а к ее друзьям — с симпатией.
Мы жили на Садово-Каретной, недалеко от площади Маяковского, и я ходила туда кормить голубей. Скармливала им весь хлеб, который оставался у нас дома... Вокруг памятника кишмя кишели люди, кучковались, говорили о литературе, о политике, о том, что вся страна сидела, а вот сейчас всех выпустили и все вывалились на улицы в надежде найти друг друга, сообщить о себе...
Кто-то постоянно выходил к постаменту и читал стихи — собственные или чужие. Больше всех мне нравилось то, что читал какой-то очень темпераментный мальчик, с огромными черными глазами. Он, в отличие от других, никому не подражал, и, главное, его стихи были очень музыкальны, с собственными, ни на кого не похожими интонациями. Читая, он подчеркивал ритм.
Однажды кто-то вышел к памятнику и прочитал стихотворение под названием «Человеческий манифест». Это была политическая поэзия, немножко наивная; и содержание и, особенно, форма стихотворения напоминали раннего Маяковского... Вдруг сразу несколько милиционеров (или дружинников — не помню) бросились к нему. Он, однако, сумел скрыться в толпе. У постамента появился другой юноша и тоже стал читать «Человеческий манифест» (я потом узнала, что это был Володя Ковшин), его сменил еще кто-то, но стражи порядка не обращали на них никакого внимания — они искали того, первого. Спрашивали всех: «Где Галансков? Не видели, в какую сторону ушел Галансков?» Но люди не хотели говорить: все симпатизировали этому мальчику, а не тем, кто его искал.
Его все-таки нашли — дали по физиономии, скрутили руки. Я не выдержала и бросилась выяснять отношения с этими подонками. Как они смеют бить поэта!
Разговаривать со мной не стали, скрутили руки и мне и запихнули меня в ту же машину, в которую они только что бросили Галанскова. Привезли нас в какой-то штаб оперативного отряда. И тут, на моих глазах Юру стали избивать. Зверски. Били головой о стену, ногами в живот, приговаривая: «Будешь писать стихи?» И он каждый раз отвечал: «Буду!»
Со мной сделалась истерика. Я потом долго не могла прийти в себя.
После этого я очень быстро познакомилась и с другими завсегдатаями площади — Буковским, Ковшиным, Котрелевым, Мишей Капланом, Толей Щукиным — это его стихи мне нравились больше всех. И с тех пор все они стали регулярно бывать у меня дома. Все-таки благословенные были времена! Познакомиться с человеком на улице, тут же привести его в дом — это казалось в порядке вещей и никого не удивляло. Мама 1 не только не имела ничего против моих новых друзей, но и очень полюбила этих ребят, а они ее. Помню, когда Володя Ковшин получил повестку, что он должен явиться в милицию, он с ней советовался — идти или нет. Решили, что в покое все равно не оставят — надо идти. «А что ты там будешь говорить?» — спросила его мама. И он, уже в дверях, накинув плащ, гордо ответил: «Я буду читать им стихи!»
...После площади шли ко мне, торчали у меня часто и до утра. Кофе, сигареты, и стихи, стихи, стихи... Разговоры шли те же самые, что и на площади, — о литературе, искусстве, философии. Самый большой эрудит был Коля Котрелев. Ему можно было задать любой вопрос и всегда получить ответ. Но если кто-то чего-то не знал, это никогда не было предметом каких-то насмешек, сарказма. Тем и хороша была наша компания, что все было откровенно, начистоту — никаких задних мыслей.
Конечно, говорили и о жизни, и о политике, но меня больше интересовало искусство, и они это понимали. Даже Володя Буковский в моем доме редко рассуждал о политике. Он читал свои рассказы — по-моему, очень неплохие. Вообще, он был трогательный интеллигентный мальчик, с которым можно было обо всем на свете поговорить. Помню, как он нам электричество починил...
Так длилось года два-три, а потом в моей жизни появился Леня 2 , начался смогизм, и ребята с «Маяковки» как-то постепенно рассеялись. Кое с кем, конечно, и потом встречалась, но уже гораздо реже.
КОММЕНТАРИИ
Алена Басилова. Как они смеют бить поэта!
Литературная запись.
1 Рустайкис А.А.
2 Губанов Л.Г.