Владимир Талицкий

О ТОМ, КАК КЛУБ НА ПЛОЩАДИ
ПЫТАЛИСЬ ПЕРЕНЕСТИ В КЛУБ ПОД КРЫШЕЙ

Про Владимира Талицкого, внештатного инструктора Киевского райкома комсомола, нельзя сказать, что он находился «по другую сторону баррикад». В самом начале 1960-х среди комсомольских деятелей, особенно низового звена, еще были честные и наивные люди, старающиеся не «держать и не пущать», а помогать и направлять.

По версии Л.Прихожана, «маяковцы» сами просили сотрудников горкома предоставить им клуб — и эта просьба была исполнена. В воспоминаниях В.Талицкого история создания клуба выглядит иначе: инициатива принадлежала райкому комсомола. К сожалению, мы не можем утверждать, что истина на той или другой стороне, да это и не столь важно. (Тем более, что обе версии не вовсе исключают друг друга.) Гораздо важнее другое: воспоминания Владимира Талицкого приоткрывают комсомольскую «кухню» и не оставляют сомнений, что все тактические ходы «верхов» — вопреки намерениям самого Талицкого — преследовали одну цель: закрыть «Маяковку».

Вскоре после окончания школы я стал работать в Институте курортологии и физиотерапии, меня там выбрали секретарем комсомольской организации, и, естественно, я часто бывал в райкоме комсомола (Киевском). Как-то раз я встречаю там Володю Механикова, зав. отделом агитации и пропаганды, и он мне говорит: «Нужно организовать клуб с тремя секциями: литературной, театральной и художественной. Я ищу человека, который мог бы возглавить клубную работу. Ты не возьмешься?» — «Возьмусь». И буквально через несколько дней — не помню уж, каким образом, — я встретился с Борисом Авксентьевым, которого знал с детства, и он рассказал мне о «Маяковке» — своеобразном клубе на площади. Я тут же сказал: «Приходите к нам».

Вскоре он пришел ко мне в райком и привел с собой Володю Буковского и Диму Гладилина. Не могу сказать, что они, особенно Володя, отнеслись к моему предложению с большим энтузиазмом — («Кому ты хочешь, чтобы мы поверили?»). Я и сам не был абсолютно уверен в том, что все получится так, как мы задумаем. Ну и что? Давайте делать, а там видно будет. С какими-то трудностями и неприятностями наверняка столкнемся — а как иначе? В конце концов они согласились и сценарий на открытие клуба написать и привезти картины для выставки.

Володя Механиков стал искать помещение, где бы можно было развесить картины, наконец нашел клуб им. Горбунова. Тамошний директор сначала согласился, но, увидев работы, тут же отказался. Надо сказать, что Механиков, так же как и я, не был поклонником абстрактной живописи, но тем не менее сделал все возможное, чтобы выставка состоялась. Не его вина, что это не получилось. Как только полотна увидел наш первый секретарь Еремин, он тут же сказал: «Не позволим!», а потом из горкома приехали Харламов и еще кто-то — и тоже категорически запретили. Меня в этот момент не было, так что подробностей я не знаю.

...А сценарий писался. Я даже помню одну мизансцену: посередине сцены кресло, над ним вывеска «Райский комитет», а в скобочках «райком». Окончена эта пьеска, по-моему, так и не была, во всяком случае, я в готовом виде ее никогда не читал. На открытии клуба у нас выступал «Современник». (Показывали «Два цвета времени» 1  — совершенно блистательно.) У меня с Буковским, да и с другими ребятами установились достаточно добрые, доверительные отношения.

Я стал часто бывать на площади. Там было очень интересно, но было и много злобы — а этого я не люблю. Помню, какой-то парень стал читать «Коммунисты, вперед!», как я теперь понимаю, это была пародия на Межирова. Идет распределение квартир — «Коммунисты, вперед!», распределение пайков — «Коммунисты, вперед!», распределение еще каких-то благ — опять-таки «Коммунисты, вперед!» Ему аплодировали, и никто не мешал читать. Хотя на площади в это время были и Харламов, и Пастухов, и — для поддержания порядка — оперотряд.

Володя таскал меня по квартирам, где собирались «маяковцы». Они, конечно, знали, кто я, и чего-то при мне не говорили. Но напряженности не было. Каждый откровенно высказывал свою точку зрения. А спорили мы много: и о комсомоле, и о социализме, и о власти. Я считал, что надо продолжать и развивать хрущевские реформы. Володя же все только отрицал, никакой позитивной программы у него не было, и это мне не нравилось. Он постоянно говорил мне: «Что ты делаешь в этой организации? Как ты можешь?» Я что-то возражал...

Однажды Володя решил изложить все свои доводы письменно. Принес мне бумагу, где довольно подробно написал все, что он думал о комсомоле, и попросил ее перепечатать. Своей машинки у него не было, но и у меня тоже не было, я мог напечатать только в райкоме. И я сказал: «Володя, втихаря я ничего делать не буду. Если этот текст перепечатают в райкоме по моей просьбе, я должен буду отнести его в горком». Он согласился. В райкоме, в отделе учета, работала моя будущая жена 2 , она-то и сделала пять экземпляров (три я отдал Буковскому, один оставил себе, и один отнес Харламову).

...Период Киевского райкома был очень недолгим — месяца два, не больше. Потом меня и моего заместителя Володю Каца попросили зайти в горком и сказали: «Работать с этими ребятами, конечно, необходимо, но почему именно в Киевском райкоме? Ведь на площади собирается молодежь со всего города. Приходите с ними в горком». — «А что, собственно, надо будет делать?» В ответ мы услышали вполне четкую формулировку: «Закрыть "Маяковку"». — «Это не в нашей компетенции, зачем вы нас-то позвали?» — «Речь идет не о том, чтобы принять какие-то репрессивные меры, а о том, чтобы перебазировать чтения под крышу». — «И выставку тоже можно будет устроить?» — «С выставкой вопрос сложный, руководство клуба отказывается выставлять такие картины. Но перебазировать чтения под крышу надо обязательно». И он стал называть разные возможные варианты: литобъединения АЗЛК, ЗИЛа и др.

Я стал уговаривать ребят прийти в горком — «Чем вы рискуете? Вы скажете свою точку зрения, послушаете, что вам предлагают...». Но они не соглашались.

...А на площади тем временем что-то стало меняться. Буковский рассказал мне, что оперотряды хватают ребят на площади, сажают их в машины и выкидывают километрах в пятидесяти от Москвы, отобрав документы и деньги (особенно, по его словам, свирепствовали Ленинградский и Краснопресненский), а кроме того, всех, кто регулярно бывает на «Маяке», вызывают в спортотдел горкома (именно под его эгидой работал оперотряд) и грозятся: если еще раз появишься на площади, вылетишь из института. Я не очень-то верил этим рассказам — знал, что Володя, мягко выражаясь, не всегда бывает точен.

Но однажды я сам стал свидетелем следующей сцены: площадь полна народа, у «Пекина» стоит милицейская машина — тут появляется троица: Буковский, Гладилин, Авксентьев. Машина начинает двигаться в их сторону. Ребята ускорили шаг, а потом — врассыпную. Из машины тут же выскочили милиционеры, побежали за ними.

Я решил поговорить с Харламовым. И при очередной встрече рассказал ему то, что видел сам, то, что слышал от Буковского, и в упор спросил: «Это правда? Чем мы занимаемся? Воспитательной работой или репрессиями?» Он ответил уклончиво: это не наша сфера деятельности, необязательно тебе знать — что-то в таком роде. «Но если ребята согласятся, вы готовы с ними встретиться?» — «Да, конечно».

...Дальше события развивались очень быстро. Через две-три недели Володя сказал мне, что бумагу, где излагались его соображения о комсомоле, нашли у кого-то из друзей, и она послужила одним из пунктов обвинения, а выступать на «Маяке» уже невозможно — идет настоящая охота. И хотя я иногда, как-то случайно узнав, какой именно отряд будет завтра на площади, и предупреждал Володю, это, очевидно, уже не помогало.

...Когда я в очередной раз пришел к Харламову, он вдруг стал разговаривать со мной совсем в другом тоне, а главное, он уже не хотел встречаться с ребятами, не приглашал их прийти в горком.

...А ребята неожиданно согласились. Поставив условием, чтобы на встрече обязательно присутствовал кто-то из ЦК комсомола.

Я тогда не понял, что Харламов получил соответствующие указания, и решил во что бы то ни стало добиться, чтобы «маяковцев» приняли в горкоме. Володя Кац сказал мне, что в ЦК комсомола появился какой-то новый секретарь, переведенный из Ленинграда, и к нему-то и надо обращаться. И он не ошибся — этот человек санкционировал встречу. Меня не пригласили, но я узнал от Буковского и пришел.

«Маяковцев» собралось человек сорок. В президиуме сидели Харламов, еще кто-то из горкомовских секретарей и представитель ЦК ВЛКСМ — то ли Тер-Погосян, то ли Тер-Ованесян. Он-то в основном и говорил. И говорил вполне недвусмысленно: «Покончите с "Маяковкой" — получите зал, где вы сможете спокойно читать стихи». — «Сначала дайте зал, потом мы перестанем ходить на "Маяковку"». — «Нет, сначала перестаньте читать на площади». — «Обманете». (Кто-то попытался сказать что-то очень резкое, но на него дружно зашикали.) — «Даю вам честное партийное слово: через три месяца мы снова встретимся в этом зале и будем говорить об уже работающем клубе». В конце концов ребята согласились. И честно выполнили свое обещание 3 . Никакого клуба они, разумеется, не получили.

...Тут меня выгнали из университета, где я учился на вечернем отделении физического факультета, официально за неуспеваемость, а по существу, конечно, за «Маяковку». Я пытался восстановиться, на это уходило очень много времени и сил — и заниматься делами «маяковцев» я уже не мог, да и Харламов уже не стал бы со мной считаться. Я только спросил у Буковского, пытались ли ребята добиться выполнения того, что им было обещано. Он сказал, что кто-то (не он) пытался, но дальше телефонных разговоров дело не пошло, встречаться с ними категорически отказывались. Тер, кажется, ушел из ЦК, а остальные были как бы ни при чем, ничем не обязаны.

Хотя я ни в чем не был виноват, — я искренне хотел помочь ребятам и верил, что смогу это сделать, — я до сих пор вспоминаю этот эпизод с болью в сердце. Обман с помощью честного партийного слова ударил не только по «Маяковке», но и по моим «оттепельным» иллюзиям.

КОММЕНТАРИИ

Владимир Талицкий. О том, как клуб на площади пытались перенести в клуб под крышей

Литературная запись.

1 Пьеса В.Розова.

2 З.Шухова.

3 Никто из других участников нашей книги ничего не знает об этом собрании.