Леонид Прихожан
ПОСТУПИЛО ТАКОЕ УКАЗАНИЕ...
Леонид Прихожан появился на площади по заданию командира оперативного комсомольского отряда... И предпочел площадь и новых товарищей комсомольским рейдам по борьбе с проституцией и «фарцой». Подружившись с Буковским, он участвовал во многих его начинаниях. В том числе и в попытке организовать в стенах райкома комсомола свободный молодежный клуб.
...Однажды меня вызвал командир нашего городского оперативного отряда при МК комсомола 1 — Виктор Васильевич Володин и сказал: «На площади Маяковского постоянно собираются какие-то ребята и читают стихи. Там бывают и иностранцы. Сходи, посмотри, что это такое». Я пошел, мне очень понравилось. И я доложил: «Замечательные ребята читают замечательные стихи. С удовольствием буду туда ходить». — «Вот и ходи». Мне стало ясно, что «наверху» (в горкоме партии) интересуются «Маяком».
Я стал регулярно бывать на площади. Было особенно интересно, когда читали стихи ранее запрещенных поэтов. Именно там я впервые узнал о существовании целого пласта русской поэзии: Гиппиус, Мережковский, Волошин... Часто читали Мандельштама, Пастернака. Кто-то рассказал о том, что такие-то поэты расстреляны большевиками... Володя Могилевский, например, любил читать стихотворение «Памяти Гумилева».
Эта ночь раскидала огни,
Неожиданная, как беда.
Так ли падает птица вниз,
Крылья острые раскидав... 2
Володя скромно выдавал его за свое, и только позже выяснилось, что автор — Павел Коган.
Цветаеву я научился понимать после того, как услышал ее в исполнении Севы Абдулова. Он прекрасный чтец, умеющий «донести» самого сложного поэта... Другие ребята читали Слуцкого, Антокольского...
Выступали, конечно, и со своими стихами. Далеко не всегда хорошими. Я уже тогда любил и неплохо знал поэзию, и потому тот же «Человеческий манифест» Галанскова, мягко говоря, не приводил меня в восхищение. Уже первые строчки: «Все чаще и чаще в ночной тиши я начинаю рыдать...» как-то сразу отталкивали. «Рыдали» в XIX веке. В XX нужны какие-то иные глаголы. И поэт должен это понимать... Наверное, он был прекрасный человек (я знал его довольно шапочно).
...На «Маяке» была масса народу. Когда человек приходил туда, он сразу находил «своих», потому что разных групп (разумеется, неформальных, без списков членов) было очень много. Одни кучковались вокруг Галанскова, другие вокруг Щукина — поклонники его таланта; вокруг Ковшина, по-моему, тоже постоянно кто-то был.
И каждый приходил на площадь с какой-то своей целью: кто-то просто ради общения, кто-то послушать или почитать стихи (я своих стихов почти никогда не читал — знал им цену), поспорить. Кто-то ради самиздата — там постоянно передавались из рук в руки какие-то перепечатки. Кто-то кадрил девочек, кто-то организовывал какие-то литературные сообщества, кто-то собирал единомышленников для свержения советской власти, кто-то искал авторов для журналов — там много журналов «издавалось»: «Феникс», «Альянс», «Коктейль».
Был там очень смешной рассказ Скуратовского о том, как человек, несший крышку гроба, ненароком пристроился не к той процессии и что из этого вышло... 3
... Думаю, что у большинства никаких сверхценных идей не было. Просто на площади было интересно: нет казенщины, занудства, формальностей — это само по себе уже привлекало. Лично мне просто нравились люди, с которыми я там познакомился: Володя Буковский — очень добрый, чистый и обаятельный человек, бунтарь, но без всякого тщеславия: он всегда предпочитал оставаться в тени, даже в тех компаниях, где его любили и ценили (когда несколько лет назад он в какой-то телепередаче учил, как спасти Россию, — я его с трудом узнал); Боря Авксентьев, Володя Могилевский — мой будущий соавтор, Аполлон Шухт — чистую рубашку на нем я впервые увидел несколько лет спустя, после того, как он женился на моей соседке Наташке Смирновой; Алина Турич, царство ей небесное, святой была человек; Дима Гладилин — друг и «начальник охраны» Буковского. (Какая охрана? Зачем? Я слышал, что за Володей идет какая-то слежка, какие-то «хвосты», но все было ужасно секретно, и подробностей этой конспиративной схемы я не знал — я ведь с самого начала честно предупредил, что работаю в оперативном комсомольском отряде.)
Ничего предосудительного мы не делали. Никаких злодейских планов у нас не было. Даже по меркам тех времен. Какие-то мальчишеские игры — другое дело. Володя, например, любил хлопушки делать. Смешает белый фосфор с красным, и получается взрывчатое вещество. Однажды, когда он на лестнице в своем подъезде готовил эту смесь, фосфор тряханул — и пришлось мне везти его в глазную больницу. Слава Богу, обошлось...
Тем не менее КГБ его пасло. Однажды ночью мы с ним сидели на Суворовском бульваре, разговаривали. «Вот ты, Володя, все время говоришь, что нужно сменить власть. Ну, допустим, станешь ты главой правительства — и что?» — «Избави Бог, кровищи-то прольется...» Все это, конечно, просто треп был. Но, когда его вызвали на допрос, ему слово в слово пересказали этот разговор. А мы ведь были вдвоем, и вокруг нас — никого. Значит, как-то дистанционно прослушивали. Володя объяснил мне, что технически это возможно.
...Когда я прочитал его книгу «И возвращается ветер...», то с удивлением узнал, что, оказывается, еще в детстве он состоял в какой-то тайной организации... 4 Мы несколько лет были близкими друзьями, чуть ли не каждый день встречались... Но, может быть, он мне не обо всем говорил.
...Как-то раз, еще в самом начале нашего знакомства, пришел ко мне Володя и сказал, что над «Маяком» сгущаются тучи и надо спасать наш Гайд-парк. (У него были какие-то связи, и он раньше меня узнал об опасности.) А через неделю-две вызвал меня Виктор Васильевич — «На "Маяке" больше не появляйся». В отряде была железная дисциплина, но на сферу личных отношений она не распространялась, и я ответил: «Это мое личное дело». — «Нарвешься на неприятности». Но я был упрямый юноша и, конечно, не прислушался к этому совету. (Если это был совет.)
При следующей встрече с Володей я сказал ему: «Что-то действительно затевается». Мы — Буковский, я, Боря Авксентьев, Володя Могилевский, Дима Гладилин — собрались у меня дома и стали держать совет. Решили 14 апреля, в день смерти Маяковского, организовать (именно организовать, раньше все происходило стихийно) чтения на площади. Мы знали, что имеется указание не допустить «сборища». Все подходы к площади перекроют, для чего будет задействован и мой отряд, и дружинники, может быть, и милиция, может быть, и Комитет, — и мы разработали контрплан, который и был блистательно исполнен.
Все было расписано по минутам. Без пяти семь на площади не было ни одного человека. Ровно в семь подъехало такси, из которого вышли двое и поставили к памятнику корзину цветов — по этому сигналу с Брестской улицы, из сада «Аквариум», из всех подворотен хлынули толпы, которые смяли дружинников. Всех, кто должен был читать, взяли в кольцо, с наружной стороны которого встали ребята из спортклуба МГУ (их заранее пригласил не то Буковский, не то Авксентьев). Что было делать дружинникам? Устроить драку? Иностранцев много. Неприлично, некрасиво. (Тогда еще они все-таки стеснялись.) Вечер прошел по полной программе 5 .
...Дальше началась война с переменным успехом. Мне пришлось сдать свое удостоверение члена отряда и значок с изображением Дзержинского (его можно было купить в любом киоске, но мы носили его с гордостью). Я всерьез не мог уразуметь, что я или мои новые друзья сделали плохого? Почему нельзя читать стихи на площади? Никакого антисоветского содержания я в них не видел. Кто сказал, что «Человеческий манифест» про социализм, а не про капитализм?
...Я ушел из отряда, но остался со всеми в хороших отношениях. Человек уходит потому, что у него есть своя точка зрения, — к такому поступку отнеслись с уважением. Володин и сам не очень понимал, почему нельзя читать стихи, — просто поступило такое указание.
Мы с Буковским и Могилевским стали шляться по всяким кабинетам и объясняться по поводу «Маяка». Были даже у нынешнего министра культуры Евгения Сидорова — он тогда в МК комсомола работал. (К нему мы с Севой Абдуловым ходили.) Мы говорили: «Конечно, среди выступающих на площади есть разные люди, в том числе и психопатические. Никто не может за них отвечать. Но из-за них не должны страдать все остальные»... И тут возникла идея клуба.
В Московском горкоме комсомола работала Тамара Сурина. Она отнеслась к нам очень доброжелательно, помогла связаться с Киевским райкомом комсомола. Там с нами охотно встретились несколько человек, в том числе и секретарь райкома Тамара Голубцова 6 , очень хорошо нас приняли, сказали: «Вот вам клуб Горбунова, делайте там, что хотите». Мы охотно согласились. Решено было создать «Клуб любителей искусств» с несколькими секциями: живопись, литература, музыка и пр.
Литературная секция должна была выпускать журнал. Я был редактором. Уже собирался материал: стихи — мои, Ковшина, Миши Каплана, Аполлона Шухта, что-то принес Витька Калугин... Никто надо мной не стоял, цензуры как таковой не было. С самого начала договорились, что будем отбирать материалы только сами. Ну, конечно, если захотят посмотреть, — дадим. Скрывать нам было нечего. Кроме «лысины Ленина» в одном из стихотворений Каплана — ничего сколько-нибудь крамольного.
На открытие клуба я, Буковский и Качанов (очень талантливый парень) написали обозрение — «Черт знает что». Вот одна из сценок: деревня в раю, на завалинке сидят мужики-ангелы, курят. Один другому говорит: «Намедни приходил тут великомученик из Дома атеиста, так сказывал, что нет Бога: химия все». Другой: «Может, и так — химия». Появляется Бог. «Что приуныли, мужички?» — «Богом обижены. Лика Господнего не кажет, забыл нас совсем». — «Да что вы, мужики, день и ночь только о вас и думает». — «А ты чего за Бога расписываешься? Ты кто?» — «Бог». — «А коль ты Бог, так сотвори чудо». — «Пожалуйста». Врывается бабка-ангелица с двумя авоськами и кричит: «Мужики! Чудо! Чудо! В раймаге масло появилось!» Всех сметает со сцены. Оставшиеся мужики: «Ну, это по-божески».
По тем временам было невероятно смело и злопыхательски.
Секция живописи, которую возглавлял Буковский, готовила выставку, там должны были быть картины Рабина, Кропивницкого... (Вообще говоря, выставка непосредственного отношения к нашей работе не имела. Ведь клуб дали нам, молодежи, а Рабин и Кропивницкий были людьми старшего поколения. И, к слову сказать, хорошо знавшими цену «оттепельному» либерализму.)
Директор выставку запретил. Может, сам испугался, а скорее всего, получил соответствующие указания.
...Мы ринулись во все инстанции, которые обещали нам, что мы будем полными хозяевами в клубе: горком комсомола, горком партии. Никто официального запрета вроде бы и не давал. Очевидно, сработало «телефонное право». (В одном из кабинетов ЦК комсомола нам сказали, что резиденты иностранных разведок получили задание вербовать недовольных советской властью в очередях и на площади Маяковского 7 .)
...Так на первом же мероприятии и сломалась идея свободного молодежного клуба... Текст обозрения как-то бесследно исчез. (Мы сдуру сделали только один экземпляр — считали почему-то, что в целях конспирации нельзя иметь больше.) Буковский утешал меня: «Не волнуйся, в архивах КГБ сохранится».
...Общаться с людьми нам не давали. Работать на себя было неинтересно, и стало ясно, что из этой клубной затеи ничего не получится. Оставался только «Маяк». Но «наверху» явно решили его прикрыть. Поначалу с помощью дружинников. Это были рабочие ребята из районных дружин со всей Москвы 8 . Некоторые из них подходили к нам и говорили: «Мы не понимаем, за что вас гоняют». Но, конечно, не все были такие.
...К этому времени руководство города, партии и правительства решило наплевать на иностранцев и разгонять «сборища», не стесняясь. Стали хватать и тащить в милицию.
...По тем временам «Маяк» уже сидел в печенках у властей. Еще бы! Там стали возникать личности вроде Илюши Бокштейна. Маленький, горбатенький, обладающий, как говорят психиатры, сверхобаянием шизоида, он призывал спасать матушку-Русь. Я про себя подумал: спасем Русь, а потом синагог понастроим. Но вслух сказал: «Илюша, вы — идиот». Он на секунду запнулся, но тут же завопил: «Мои предки были раввинами!!»
...Помню, Илюша произнес свою очередную речь, его тащат в метро (там была комната милиции), а я и Дима Гладилин идем сзади и громкими голосами поем «Блажен муж, иже не иде на совет нечестивых» 9 .
Отбить его мы не пытались, потому что Буковский отдал распоряжение: с дружинниками не драться, на провокации не поддаваться. (В его политике был тогда период гандизма.)
...Появились и такие люди, как Володя Осипов 10 , мрачный, молчаливый, неразговорчивый человек, про которых весь «Маяк» знал: они очень серьезные террористы. (Что именно они собирались делать, никому известно не было, но все понимали: что-то очень важное.) Осипова считали великим конспиратором.
...«Маяк» все-таки прикрыли. После одной из последних читок я имел удовольствие общаться лично с Александром Николаевичем Шелепиным. (На этот раз нас брали профессиональные ребята, комитетчики, очень ловко забрасывали в машину — ни у кого и царапины не было. Привезли в какое-то помещение на Брестской улице, вызывали по одному к некоему дяде со значком делегата XXII съезда — это и был Шелепин. )
...Я снова завел свою бодягу: почему нельзя, ничего плохого не делаем... Потом мне передали его отзыв: «Удивительно мерзостная личность». (Ему сообщили, что я бывший член городского отряда.)
Окончив институт, я уехал на Камчатку. Вернулся только в 67-м году. Все связи уже распались. Появилась семья, дети...
Когда я теперь думаю о «Маяковке», мне кажется, что она была очень многослойным явлением. Как дождь, после которого растут и цветы, и злаки, и сорняки...
Теперь все это уже история, а тогда — часть (и очень важная) жизни множества людей. И поворотная точка многих судеб. Здесь формировались и будущие диссиденты и обыкновенные, но достойные граждане своей страны.
Кто-то благодаря площади нашел свое призвание: в искусстве или, наоборот, как Аполлон Шухт, в том, чтобы навсегда уйти из искусства. «Маяк» наглядно показал, что любое свободное собрание людей, хотя бы просто читающих и слушающих стихи, страшно власть предержащим. В этом-то и была наша, пусть маленькая, победа.
КОММЕНТАРИИ
Леонид Прихожан. Поступило такое указание...
Литературная запись.
1 См. прим. 3 к тексту В.Буковского «Гайд-парк по-советски».
2 Из стихотворения П.Когана «Поэту» (1937).
3 Имеется в виду рассказ В.Скуратовского «Крышка». Впоследствии опубликован: Скуратовский В. Гримасы нового: Сатирические рассказы и афоризмы. М., 1994.
4 Это подтверждается также не вошедшим в книгу свидетельством Б.Авксентьева.
5 В этот день были арестованы и получили по 15 суток В.Осипов и А.Щукин.
6 Ошибка: Тамара Голубцова была сотрудницей горкома, а не Киевского райкома ВЛКСМ.
7 На собрании партактива Москвы прозвучало утверждение, будто в брошюре информационного агентства США «Что срабатывает и что не срабатывает при общении с советскими людьми» говорилось: «Для того, чтобы охватить по возможности наибольшее число советских граждан, агент должен вступать где только возможно в длительные и свободные дискуссии с советскими людьми. Наиболее крупные и интересные толпы собираются по вечерам (после работы) или по воскресеньям. Площадь Маяковского в Москве стала теперь площадью массового скопления публики и является превосходным местом, где можно найти вдумчивых и заинтересованных свидетелей». Цит. по: Стенограмма собрания актива Московской городской партийной организации, 11 января 1962 // Центральный архив общественных движений г.Москвы (ЦАОДМ). Ф.4. Оп.126. Ед.хр.127. Л.181–182.
8 Среди дружинников были и студенты.
9 Псалом Давида, 1:1.
10 В.Осипов появился на площади значительно раньше Л.Прихожана.