Л.Лавлинский

ОБНАГЛЕВШИЙ НУЛЬ

Фельетон

Жизнь полна неожиданностей. Вы, читатель, живете и не ведаете, что есть на белом свете поэт Яша Синий, который сочинил стихотворение «Сладкая жизнь» 1 .

Вам неизвестно, что существует прозаик, пишущий в таком своеобразном стиле: «Мы попрощались и встали на разных щеках улицы. Мы были связаны и чувствовали себя неловко и тупо, как тачка. Прокатывалась бочка милиционера» 2 .

Но от этого вы, дорогой читатель, нисколько не страдаете. Зато сами авторы убеждены, что вы лишены величайших духовных ценностей. Они жаждали представиться публике. Долго искали случая и, наконец, нашли.

Площадь Маяковского. Юные москвичи собирались здесь по субботним и воскресным вечерам, чтобы почитать и послушать стихи. У памятника великому революционному трибуну как-то сам собой возникает нужный настрой для выступления. Здесь звучали строки прославленных советских поэтов и пусть не всегда умелые, но горячие и светлые произведения самых юных чтецов. Но вдруг вместо хороших, душевных стихотворений на площади разнесся ресторанный вопль:

Исступленно целую девичьи губы —
        Это жизнь!
Лик иконный хрястнул
        Под каблуком.
В органных сводах тряска
        Под рок-н-ролл...
Наливай пять по сто... 3

Не обращая внимания на иронические смешки и возмущенные возгласы слушателей, один за другим влезали на цоколь памятника истеричные субъекты...

Кто же они — эти поэтические хулиганы? <...>

Вот, к примеру, один из выступавших на площади, Аполлон Шухт. Энергичный юноша с рыжеватой скандинавской бородкой и странным блеском в глазах. В прошлом — студент. А вот образчик его продукции:

Заколот — заколка,
Молот — помолвка,
Пот липкий — подливка,
Судьба — свадьба,
Суббота — свобода... 4

Между прочим, комсомольцы навестили квартиру, где юный Аполлон проживал вместе с приятелем Щукиным 5 .

Помещение заросло невероятной грязью. Всюду валялись какие-то объедки, пустые бутылки из-под водки. На диване высилось художественное сооружение из порванного ботинка, селедочного хвоста и половой щетки 6 .

Комсомольцы не догадались, что это произведение искусства. Они были потрясены видом Аполлоновых конюшен. <...>

Конечно, в поэзии он — абсолютный нуль, но осознать это ему не под силу. Наталкиваясь на непонимание в молодежной аудитории, в редколлегиях, он только ожесточается и злобится на весь мир. Поэтический нуль раздувается как мыльный пузырь, считает себя утонченным, избранным, умственным аристократом. И скорее лопнет, чем согласится трезво признать, что литературное творчество не его дело. Конечно, средств для поддержания сладкой иллюзии исключительности у нуля — никаких, кроме одного: делать все наоборот, вопреки здравому смыслу. «Буду жить в мусорнике, — решает Шухт, — зато не так, как все». А его сверстник Владимир Вишняков высказывается:

Лучше вправду я буду безумным,
Только б на вас я не стал похож... 7

Подбирается компания конгениальных юнцов — свояк свояка видит издалека. Они проводят вечера отнюдь не в библиотеке или в спортивном зале. Сходятся на частной квартире — ее предоставляет какая-нибудь старорежимная старуха. Называется это «салоном». В облаках табачного дыма за «коктейлем», читают свои трансцендентальные стихи 8 . Рассуждают о кошмарной несправедливости жизни. О том, что какие-то «серые» личности — передовики или маяки, как их там? — прославляются на всю страну. А вот подлинные титаны духа, истинные выразители века в загоне. До сих пор прозябают в неизвестности. Смириться с этим? Нет! И вот они устремляются на площадь...

Так и живут. Производственные подвиги, конечно, их не прельщают. Пусть другие ездят на целину и трудятся у сталеплавильных печей. Если жизнь «прижмет» мыслителя, он найдет работу «интеллектуальнее». Вишняков устроился натурщиком, а бывший студент философского факультета МГУ Василий Постовалов — дворником. Ну, а те, у кого обеспеченные родители (Резницкий, Сахаров), вовсе обойдутся без трудовой жизни.

Никто из «избранных» нулей не желает служить в армии. Строевой порядок, видите ли, «стандартизирует личность». Поэтому достаются медицинские справки: у одного мыслителя оказывается больное сердце (хотя это не мешает его регулярным ресторанным попойкам), другой раздобывает самую всамделишную венерическую болезнь (при аристократическом образе жизни это не так трудно). А экстравагантный Аполлон Шухт становится на учет в психиатрической лечебнице. Таким образом, творческая самобытность каждого гения сохраняется в целости.

Однако такое поведение, естественно, не может вызвать у окружающих восторга. <...> Им разъясняют, что рифмованную бессмыслицу и богемный образ жизни они черпают на старой свалке для нечистот, куда полвека назад революционный народ вышвырнул декадентов, что во всем их литературном «новаторстве» столько же оригинальности, сколько в псевдониме Яша Синий, принятом в подражание дореволюционному Саше Черному. Им помогают определяться на работу. Но это только еще больше озлобляет нулей, хотя вместе с тем и доставляет некоторое удовольствие. Как-никак приятно воображать себя борцами, гонимыми за идею. Приятно ощущать этакий мученический ореол вокруг собственного плоского лба.

Все дальше заходят нули в своей ненависти к обществу, все охотнее верят грязной антисоветской клевете. Как зачарованные кролики, слушают змеиное шипение против нашей страны пресловутого «Голоса Америки». С подобострастием бегают по Москве за туристами из капиталистических стран, получая от некоторых из них вместе с барахлом и порнографическими открытками 9 обрывки белоэмигрантских сплетен. Старательно запоминают все лживые измышления про наш народ, про партию, про советскую молодежь. А потом вставляют эти рваные ботинки и объеденные селедочные хвосты в свои опусы.

Таким колоритным автором является, скажем, бывший студент МГУ Ю.Галансков. Это скользкая, обтекаемая личность. Он не ораторствовал у памятника, предпочитая оставаться в тени. Но именно этот юноша начинял своими виршами малогабаритные мозги приятелей и провоцировал их на скандальные выступления. По содержанию стихи Галанскова — самая тухлая антисоветчина. В форме автор идет от заборных надписей.

Из прозаиков выделяется 19-летний Буковский. Он считается в компании гигантом теоретической мысли (очевидно потому, что был в свое время выгнан из университета за неуспеваемость 10 ). Буковский сочинил трактат, в котором доказывает, что комсомол не существует 11 . Что и говорить, мешают ведь комсомольцы проходимцу безобразничать, так решил хоть на бумажке с ними рассчитаться... <...>

Становится очевидным, что у нас немало прорех в литературном воспитании молодежи. <...> Между тем, если по-настоящему привлечь мастеров литературы к работе с молодежью, число Синих Яш наверняка сократится до нуля математического.

А главное — не следует забывать: там, где мы выпускаем молодежь из-под влияния, пустыми пузырьками выскакивают на поверхность наглые умствующие нули.

КОММЕНТАРИИ

Л.Лавлинский. Обнаглевший нуль

Молодой коммунист. 1962. №2.

1 Напечатано в самиздатском журнале «Коктейль».

2 Из прозаической миниатюры В.Вишнякова (Ковшина). Без названия. Напечатано в «Фениксе».

3 Стихотворение напечатано в «Фениксе» за подписью В.Нильский. Очевидно, псевдоним.

4 Из стихотворения А.Шухта «Я сел писать поэму». См. также прим.2 к фельетону А.Нагайцева и Ю.Некрасова «За спиной у поэта».

5 У Шухта жили и Щукин, и Вишняков, и М.Каплан.

6 Такие художественные произведения сейчас называют инсталляциями.

7 Из стихотворения В.Вишнякова «Мне говорили "не надо"...». Полный текст cм. на с.90 наст.изд.

8 Имеется в виду салон «мадам Фриде»; намек на журнал «Коктейль», который читали в этом салоне.

9 В протоколе №3 заседания районного партактива Ленинградской партийной организации г.Москвы от 19 января 1962 (ЦАОДМ. Ф.74. Оп.47. Ед.хр.23. Л.35–36) говорится о некоем Дайчике, «который распространял порнографические открытки и соответствующего содержания статьи». Этот же Дайчик, согласно докладной записке Н.Соловьева и Л.Керестеджиянца (см. с.249 наст.изд.), читал на площади «стихи, воспевающие разврат». Очевидно, на эти источники (или, скорее, некий общий первоисточник) и опирается Л.Лавлинский, экстраполируя компромат на всех завсегдатаев площади.

10 Подробности об исключении В.Буковского из университета см.: И возвращается ветер... М., 1990. С.117–118.

11 См. с.153 наст.изд.