Р.А.Городницкий
(Москва)

ТРИ СТИЛЯ РУКОВОДСТВА БОЕВОЙ ОРГАНИЗАЦИЕЙ ПАРТИИ СОЦИАЛИСТОВ-РЕВОЛЮЦИОНЕРОВ:
ГЕРШУНИ, АЗЕФ, САВИНКОВ

Боевая организация Партии социалистов-революционеров (БО ПСР) была сформирована в первом году двадцатого столетия и действовала с небольшими перерывами в течение десятилетия. За это время назрела и произошла революция 1905—1907 гг., изменился государственный строй России, были созваны три Государственные думы. Становление буржуазной монархии совпало с затуханием массовой революционной активности. Руководство ПСР неоднократно меняло свое отношение к боевой работе, сообразуясь с постоянно меняющимися политическими реалиями. БО также действовала, исходя из возникавших обстоятельств: варьировался ее состав, внедрялись в практику технические новшества, постоянно реконструировались методы ее руководства.
Согласно уставу, БО была автономна. Однако во главе БО стоял член ЦК ПСР, который назначался начальником БО, и ЦК «имел право временно приостановить действия БО, совершенно прекратить деятельность ее, расширить круг ее деятельности или сузить его»1. В организационных же, материальных и прочих аспектах БО была независима. Поэтому, несмотря на общепартийное руководство, личность руководителя БО налагала неизгладимый отпечаток на ее действия. Глава БО самым существенным образом влиял на все стороны ее функционирования, и в значительной степени от него зависело, добьется ли БО успеха или ее постигнет неудача. Именно руководитель БО координировал террористические акты против лиц, намеченных ЦК ПСР, а от слаженности этой работы зависел авторитет не только партии эсеров, но и всего революционного движения в России в глазах мировой демократической общественности.
Все три лидера БО — Г.А.Гершуни, Е.Ф.Азеф, Б.В.Савинков — были яркими личностями, и, естественно, каждому из них были присущи свой стиль руководства, своя манера разрабатывать планы и воплощать в жизнь задуманные решения. Сразу оговоримся: несмотря на то, что Азеф являлся сотрудником департамента полиции, мы будем рассматривать его как безусловно активного участника борьбы против представителей царской бюрократии. В этом аспекте мотивировка его действий может быть многозначной и не должна препятствовать его характеристике именно как руководителя БО партии, которая признавала террор в качестве одного из основных методов борьбы с самодержавным режимом.
Г.А.Гершуни был руководителем инициативной группы, которая оформилась и с апреля 1902 г. действовала как БО ПСР. Душа и сердце этой организации и, по словам В.М.Чернова, «диктатор ее в настоящем смысле слова»2, Гершуни примкнул к революционному движению в достаточно зрелом возрасте — почти в тридцать лет. Фармацевт по образованию, он в 1898 г. в Минске открыл химико-бактериологический кабинет и надеялся легальной культурной работой поднять общий уровень масс. Под влиянием Е.К.Брешко-Брешковской взгляды Гершуни радикализировались, постепенно он пришел к мысли о необходимости создания организации, продолжающей традиции «Народной воли», и в результате основал «Рабочую партию политического освобождения России». Будучи арестован в июле 1900 г. С.В.Зубатовым, Гершуни убедил его в «неопасном» характере своей деятельности и после непродолжительного заключения вышел на свободу. Летом 1901 г. он перешел на нелегальное положение и к концу года, как представитель южных групп эсеров, стал одним из создателей ПСР. Одновременно на него легла задача формирования БО: Гершуни лично подбирал людей, агитировал их, вербовал.
БО при Гершуни была немногочисленна: в нее входило около 15 человек. Координацией связи между ними занимался лично Гершуни. Он же один знал и полный состав участников. Вначале его ближайшими помощниками являлись П.П.Крафт и М.М.Мельников, затем — Азеф, но и они не были в курсе всех операций, руководимых Гершуни. Самым доверенным его лицом был представитель БО за границей М.Р.Гоц. Импровизатор по натуре, Гершуни разрабатывал многочисленные планы, требовавшие скорее не длительной и упорной подготовки к их осуществлению, а молниеносного исполнения. Некоторые из них были блестяще воплощены: убийства министра внутренних дел Д.С.Сипягина, уфимского губернатора Н.М.Богдановича. Террорист обычно использовал для своих целей револьвер, о применении более сложных в техническом отношении средств борьбы Гершуни тогда только мечтал. Он лично сопровождал террористов фактически до места совершения покушений, своей энергией вдохновлял их, заставляя подавить сомнения, если таковые имелись. В глазах представителей полицейского ведомства Гершуни был умным и хитрым человеком, гипнотически влиявшим на людей, которые полностью покорялись его железной воле. Большинство же членов ПСР относились к Гершуни как к талантливому организатору, оставлявшему на всех делах «печать своего романтического идеализма», морального благородства и чистоты3; принципы, заложенные Гершуни, признавались за основу террористической борьбы, которую практиковала ПСР. В мемуарных свидетельствах многих товарищей по партии Гершуни предстает в образе героя, образца для подражания.
Однако в некоторых воспоминаниях встречаются указания на недостатки, присущие этому, по меткому выражению С.В.Зубатова, выдающемуся «художнику в деле террора». Так, Е.К.Брешко-Брешковская считала, что Гершуни «был крайне неумелым в определении годности того или другого типа. Он горячо хватался за всех, кто предлагал ему себя как решительного борца, готового сейчас же стать в ряды БО»4. Этот взгляд, безусловно, не лишен оснований. Именно Гершуни привлек в БО Ф.К.Качуру, который не выдержал тягот тюремного заключения и дал откровенные показания; именно Гершуни посылал на террористические акты супругов Григорьевых, недостойное поведение которых на суде повредило зарождавшемуся террористическому движению; в конечном итоге, именно Гершуни своим авторитетом окончательно укрепил положение Азефа и даже указал на него как на своего преемника по боевым делам.
Весьма негативно представлен облик Гершуни и в воспоминаниях его ближайшего соратника по БО М.М.Мельникова. Мельников находит почти во всех осуществляемых Гершуни практических делах «поразительную слабость и какую-то мелодраматичность»5. Покушение на К.П.Победоносцева 5 апреля 1902 г., возложенное на переодевшуюся в костюм гимназиста Ю.Ф.Григорьеву, по выражению Мельникова, — «вздор, достойный бульварного романа»6. Так же отрицательно оценивались планы Гершуни взорвать подъезд Мариинского дворца, где заседал Государственный совет, при помощи автомобиля с динамитом и здание Московской охранки только с целью произвести шумное впечатление.
По Мельникову, основы характера Гершуни — «хитрость, расчетливость, никогда его не покидавшие, сильнейшая склонность к рекламе, большое честолюбие и гипертрофированное самолюбие»7. Мельников считал, что Гершуни «не был восторженным, самоотверженным боевиком чистого типа», и находил, что это был «человек, не склонный к экстазу, ловкий практик-делец, поражающий<...> своей способностью рассчитывать буквально каждый свой шаг в видах какой-нибудь непосредственной пользы»8. Следует оговориться, что далеко не ко всем определениям, данным Мельниковым, следует относиться с доверием, но ему, безусловно, были присущи острая наблюдательность и точность в изложении фактов.
В 1907 г., после Второго общепартийного съезда, Гершуни вместе с Азефом вновь возглавил заново сформированную БО. Однако смерть помешала проявиться на этом посту его организаторским способностям. Известно, что в последние месяцы жизни Гершуни был увлечен идеей использования в террористических целях новых видов оружия и производил на всех впечатление человека «большой воли и несокрушимой энергии»9. Даже Азеф писал о нем жене: «Этот человек гораздо выше меня»10. Это единственный случай, когда Азеф дал кому-то столь высокую оценку.
После ареста Гершуни в мае 1903 г. БО фактически перестала существовать как единое целое. С.Н.Слетов свидетельствует, что постоянно сталкивался в России с членами БО, которые остались с различными поручениями, но из-за распада связей не знали, что им делать11. В этих условиях приехавший за границу Азеф сумел объединить все разрозненные силы и привлечь в БО множество революционно настроенной молодежи. Кроме того, Азеф впервые практически занялся использованием динамитной техники в боевом деле. Он создал ряд динамитных мастерских за границей, произвел ряд опытов, руководил самими работами. Чернов утверждал: «Без преувеличения следует сказать, что разрешение вопроса о новой динамитной технике принадлежало Азефу»12. Именно тогда были разработаны основные методы борьбы, которым следовала БО во время всего своего дальнейшего существования. Конечно, и Гершуни считал, что «мало веры в револьверы», и Гоц полностью поддерживал новые инициативы в террористических выступлениях, но все же главной организационной силой в этой области явился Азеф. Ему же принадлежала идея наружного наблюдения за лицами, которые намечались к устранению. Для этого боевики переодевались извозчиками, разносчиками, папиросниками и т.д. Б.И.Николаевский справедливо отмечал, что покушение, согласно выработанным Азефом правилам, «переставало быть актом революционера-одиночки, которому БО оказывала только сравнительно небольшое содействие»13. Азеф наладил паспортное дело, создал кассу БО, лично находил нужные явки, квартиры, места свиданий, разрабатывал и более крупные проекты, впоследствии не воплотившиеся в жизнь. Чернов утверждал: «Словом, все, что предполагалось и что было осуществлено, все это принадлежало главным образом Азефу»14.
Из всех будущих членов БО только Азеф летом 1903 г. принимал участие в ее конструировании. Только он знал всех принимаемых в БО, сами же они друг друга не знали. Авторитет Азефа, как ближайшего соратника и друга Гершуни и Гоца, был непререкаем. Сам порядок устройства БО требовал назначения Азефа ее начальником. После удачного покушения на В.К.Плеве положение Азефа в партии и БО упрочилось окончательно. Широко известны и принципы подбора, которыми руководствовался Азеф при приеме в организацию новых членов. В отличие от Гершуни, он не агитировал кандидатов, а напротив, чрезвычайно строго производил отбор и при малейших сомнениях отвергал кандидатуру.
Уже в процессе подготовки к первым покушениям была выработана структура БО, которая оказалась оптимальной и за все время эсеровского террора изменению не подвергалась. БО делилась на три части: первая, так называемые холуи, — люди, которые занимались собственно наружным наблюдением за намеченными к уничтожению лицами; они жили в полной нищете и работали с напряжением, немыслимым в какой-либо другой области дел партии. Вторую часть составляли химические группы, занимавшиеся изготовлением взрывчатых веществ и снаряжением бомб; их материальное положение было средним, они могли позволить себе существовать в условиях конспирации. И наконец, третью, весьма немногочисленную, группу составляли лица, жившие на барских ролях. Они организовывали и координировали работу двух остальных частей организации. Само собой разумеется, что образ жизни этих людей был достаточно широк. В последней группе состояло обычно три-четыре человека. Думается, что в целом такая постановка боевого дела была близка к идеальной в том смысле, что гарантировала успех намеченных предприятий. Сплачивала БО единая воля, персонифицированная в Азефе. Следуя принципу революционной целесообразности, в решительную минуту он один принимал решения. Азеф прекрасно понимал, что простыми авторитарными методами управлять БО нельзя, и позволял боевикам обустраивать жизнь так, как они сами того хотели. И люди, составлявшие костяк БО в период ее расцвета — Б.В.Савинков, Е.С.Созонов, И.П.Каляев, Б.У.Вноровский, М.И.Швейцер, Д.В.Бриллиант, А.Д.Покотилов, Л.И.Зильберберг и многие другие, — сознательно направляли все свои старания на то, «чтобы организация представляла из себя единое целое со всех точек зрения, крепко связанное между собой»15. В БО 1904—1906 гг. меньше всего царили отношения начальства и подчинения, а больше было дружбы и любви, и походила она скорее на семью, чем на орган, учрежденный ЦК ПСР. Многие члены БО недостаточно хорошо разбирались в оттенках партийной политики, но были готовы отдать жизнь во имя торжества идей свободы и справедливости. И хотя БО не мыслила себя вне партии, ее членам были чужды раздирающие партию разногласия. Многие боевики шли в ПСР именно потому, что в ней была БО, и для них было ценно то, что своей работой они служили «всем партиям без различия»16, всей российской революции.
В августе 1904 г., после убийства В.К.Плеве, произошло окончательное оформление статуса БО — принят ее устав. Верховным органом БО стал Комитет, членом-распорядителем которого избрали Азефа, заместителем его — Савинкова; в состав Комитета вошел также Швейцер. Однако, по свидетельству Савинкова, устав никогда боевиками не исполнялся: «Эта бумажка так и осталась бумажкой. Она скорее выражала наши пожелания, чем являлась конституцией для нас»17. Хотелось бы подчеркнуть, что, несмотря на известную долю самостоятельности Азефа в принятии тех или иных решений, его действия постоянно контролировал ЦК ПСР, и в первую очередь — М.Р.Гоц. В сущности, «ни одно предприятие без одобрения, без разрешения и без ведома Гоца не предпринималось»18. Однако при практической постановке любого дела выяснялось, что Азеф был на голову выше всех остальных. Это мнение подтверждается свидетельствами почти всех боевиков. Азеф с блеском выходил из любого технического тупика, он обладал способностью ориентироваться в запутанных ситуациях, принимая во время разработки боевых планов единственно верное с точки зрения целесообразности решение. В.М.Зензинов и в 1910 г. утверждал, что «не будь Азеф провокатором, то это был бы по-прежнему первый и лучший боевик»19.
В теоретических вопросах Азеф также хорошо ориентировался, круг его умственных интересов был необычайно широк. Он превосходно знал труды Н.К.Михайловского, читал И.Канта в подлиннике, умно и интересно излагал свои мысли. Чернов, считавший, что Азеф прекрасно разбирается в вопросах теоретического характера, многое черпал для себя из философских споров с ним. Людей, близко знавших Азефа, поражал его интерес к философии.
Из членов БО никто не заметил ни единого обстоятельства, могущего умалить моральный авторитет Азефа. А ведь люди, входившие в БО, были в подавляющем большинстве ригористами и весьма строго относились к недостаткам товарищей. Это свидетельствует о необычайном умении Азефа «подавать» себя и играть взятую на себя роль самого крупного и выдающегося революционера во всей истории российского освободительного движения.
После убийства Плеве Азеф разделил БО на три территориальных отдела: Киевский, который состоял главным образом из рабочих и был немногочисленным, Московский, состоявший из четырех человек и осуществивший покушение на великого князя Сергея Александровича, и Петербургский, насчитывавший пятнадцать человек. После ряда провалов БО пребывала в состоянии дезорганизации. После Манифеста 17 октября 1905 г. она была распущена, но на Первом партийном съезде в январе 1906 г. восстановлена. Просуществовала она до ноября 1906 г. и была ликвидирована после отказа Азефа и Савинкова от руководства боевой работой. По свидетельству М.А.Натансона, боевики аргументировали свое решение тем, что «все старые пути оказались несостоятельными, а новые пути — во-первых, их нет, а во-вторых, ЦК дает недостаточно сил и средств, чтобы их можно было искать»20.
Какие же методы руководства БО применял Азеф в этот период? Савинков образно рисует распределение ролей в деле управления БО: в организации Азеф «занимал положение капитана корабля, я — старшего офицера, именно я сносился со всеми товарищами, был с ними в непосредственном общении, со многими в тесной дружбе. Он<...> из своей каюты не выходил, а отдавал приказания через меня, вел организацию через меня»21.
Как было сказано выше, во главе БО стоял Комитет. Юридически Азеф мог принимать любые решения единолично, но фактически ни одно решение не принималось без того, чтобы Савинков специально не поговорил, даже по мелким вопросам, с каждым членом БО, не уяснил их мнения, стараясь добиться некоторого единомыслия. Азеф очень часто присоединялся к мнению большинства, и хотя он иногда брал на себя ответственность за решения, которые противоречили мнению большинства, обычно работа БО определялась коллективной волей, и в 1904—1906 гг. существенных разногласий в организации не возникало.
Очень характерно для Азефа было его стремление отделить БО от ЦК ПСР и создать между ними трения. Это была хорошо продуманная интрига. При таком положении дел ложные сведения, сообщаемые Азефом, сеяли рознь между членами БО и ЦК и давали ему возможность бесконтрольно дурачить тех и других. Ситуация облегчалась для Азефа тем обстоятельством, что ряд решений ЦК вызывал неприятие у членов БО. ЦК ПСР, не понимая всей сложности постановки боевой работы, принимал недальновидные в тактическом смысле решения: в октябре 1905 г. он распустил БО, чтобы снова созвать ее через два месяца; то же повторилось во время работы 1-й Думы — после ее разгона вновь пришлось почти с нуля начать организацию боевой работы. Несколько раз ЦК оставлял боевиков на произвол судьбы и отказывался от ответственности за боевые акты, проведенные ими, хотя и знал, что таковые готовились и проводились. Все это позволяло Азефу лавировать и долгое время избегать разоблачения.
В связи с этим возникает вопрос: что же позволяло Азефу так долго быть во главе БО, одновременно работая и на департамент полиции? Сама созданная им система организации террора или же психологическая нечуткость участников БО и ремесленная зашоренность членов ЦК? Мы склонны утверждать, что изменение организационных форм ведения боевой работы привело бы к свертыванию террора вообще. Причина существования провокатора в высшем руководстве ПСР видится в огромном умственном и психологическом превосходстве Азефа над другими членами ЦК и БО.
Восстановленная под водительством Азефа БО за 1907—1908 гг. не совершила ни одного успешного покушения, Азефом предотвращались все попытки цареубийства. К тому времени его положение в партии было незыблемым, и он, предпочитая сохранять свое реноме в глазах охранки, позволял БО действовать активно лишь в известных пределах.
Принципы работы БО за этот период оставались прежними: Азеф не хотел и, видимо, не мог их изменить. Вкратце попытаемся рассмотреть мотивы, толкавшие Азефа на путь предательства.
Спиридович считал, что Азеф — «редкий эгоист», руководствовавшийся в своих поступках только личными интересами, «для достижения которых пригодны все средства»22, хотя и относил его к истым революционерам-террористам. С.В.Зубатов полагал, что занимался Азеф революцией только «ради ее доходности, а не по убеждениям, как и службой правительству. Натура его была чисто аферистическая»23. Интеллектуально он ставил Азефа выше любых представителей царской полиции. А.В.Герасимов склонен был рассматривать Азефа как наиболее ценного сотрудника департамента полиции, заслуги которого в «деле борьбы против революционного террора огромны»24. Таковы были, подчас диаметрально противоположные, точки зрения представителей полицейского ведомства.
Во взглядах же эсеров на Азефа присутствует не меньшая разноголосица. Г.А.Лопатин считал его человеком, сознательно выбравшим «себе профессию полицейского агента, точно так же, как люди выбирают себе профессию врача, адвоката и т.п. Это практический еврей, почуявший, где можно хорошо заработать, и выбравший себе такую профессию»25. Б.В.Савинков объяснял «двойственность» Азефа еще проще — во всех его действиях он находил лишь «трусость и алчность»26, отрицая в Азефе всякое сочувствие к революционному движению. М.М.Мельников определял двойную роль Азефа как «революционное негодяйство», морально еще более ужасное, «чем простое провокаторство, не осложненное революционными целями»27. Но, думается, наиболее тонко охарактеризовал фигуру Азефа, обманывавшего революционеров, выдавая их департаменту полиции, и обманывавшего полицейских и правительство, участвуя на деле в террористических предприятиях, В.М.Зензинов. Какие цели в действительности преследовал Азеф? — задавался риторическим вопросом Зензинов в 1924 г. «Эта тайна осталась с ним. Я могу <...>лишь высказать предположение: по натуре своей он был игроком — он играл головами других и своей собственной, и эта игра, в которой он должен был себя чувствовать мастером, давала ему в руки ту власть, которая его опьяняла, — власть над правительством и революцией. Но за эту игру никогда он <...> не забывал получать от правительства свои тридцать серебреников»28.
В январе 1909 г., почти сразу после бегства Азефа, состоялось соглашение между ЦК и группой под руководством Савинкова, ставившей своей целью организацию центрального террора. Кандидатура Савинкова на этот ответственный пост не вызывала сомнений — после разоблачения Азефа все лидеры ПСР рассматривали Савинкова как самого крупного «практического организатора боевых дел»29 (слова М.А.Натансона). Савинков считался ветераном БО (примкнул к ней в 1903 г.), и она была высшим и святым для него делом. Стимулом его деятельности были любовь и уважение к членам БО. «Все, что товарищи потребуют, должно быть выполнено»30, — говорил он. И боевики платили Савинкову тем же. М.Р.Гоц относился к нему с подчеркнутой нежностью, называя «своим Вениамином»31, таким образом выделяя его как самого любимого человека из всего состава БО. Е.С.Созонов не все принимал в характере Савинкова, но ценил его блестящую талантливость и благородство. Савинков, писал Созонов, «чудесный цветок, Бог знает откуда занесенный. Вся его деятельность носила какой-то странно-личный характер: он боролся как будто потому, что лично его оскорбили, его честь благородного человека. И боролся так, что всем нам мог послужить образцом»32. Подобные характеристики Савинкова его товарищами по террористической работе встречаются неоднократно.
Отношение к Савинкову членов ЦК ПСР было не столь однозначным. В ЦК в основном вошли люди более старшего возраста. Им были чужды и непонятны многие искания молодой поросли революционеров; казались странными мотивы, заставлявшие молодежь идти в террор. Для многих представителей поколения 1870-х гг. сама постановка вопроса об индивидуальном решении моральных проблем и отказ от детерминированной этики вызывали настороженное отношение, а попытка публичного обсуждения этой темы представлялась крамольной. Савинков остро чувствовал психологическую отстраненность от революционеров старшего поколения, судьбой которых восхищался. Но отказаться от своего пути, от права на свои выстраданные убеждения он не хотел и не мог. В письме к В.Н.Фигнер от 3 июля 1907 г. он писал: «<...>в моих »ересях" я вижу попытку, быть может, слабую — все равно, — революции духа, борьбы с той стороной человеческого «я», которая, — я замечал, — во всех даже самых свободных людях несвободна и глубоко консервативна"33.
Савинкову было внутренне чуждо любое проявление позитивизма и рационализма в интеллектуальной сфере. Тоска по чему-то иррациональному, по тому, «чего нет на свете», была движущим началом его революционной деятельности. Он жил общими делами с теми, кто боролся против самодержавных форм правления, но мысли его вступали в конфликт с партийными догмами и установлениями. Во время подготовки и совершения террористических актов эта чуждость не была заметна, но стоило Савинкову оказаться в Европе, на «отдыхе», как его слишком свободное поведение вызвало нарекания со стороны многих почтенных представителей руководства эсеровской партии. Это глухое недовольство, зревшее подспудно, до 1908 г. почти ни в чем не проявлялось.
Сам же Савинков тщательно скрывал от посторонних свои душевные искания. Его постоянно мучили сомнения в истинности избранного им пути. Ценность прожитой жизни казалась все более призрачной. Он знал эти разъедающие свойства своего характера, своеобразную извращенность, заставлявшую во всем сомневаться, и тогда одиночество и тоска с особой силой захватывали его. Единственный выход из этого состояния Савинков видел в действии, борьбе. Ему казалось, что именно связь с товарищами поможет преодолеть внутренние мучения. Однако даже сам себе Савинков не мог ответить: «куда поведет меня дальше моя мятежная звезда!»34 Чтобы забыться, не искать ответов на неразрешимые вопросы, Савинков убивал время в кафе, казино, на скачках, в пустых разговорах. Цель этого была одна — вызвать оцепенение мысли.
Естественно, все более широкому кругу эсеров становилось известно об этом «вольном» образе его жизни. И, не вдаваясь в анализ происходившего, со временем ряд партийных руководителей утвердились во мнении, что Савинкову присущи «кавалергардские» замашки и барский стиль жизни. Д.В.Философов совершенно справедливо считал, что за работой Савинкова «видели десятки людей, в праздности же видела вся колония» эмигрантов35. Именно эти качества Савинкова позволили М.Р.Гоцу, горячо его любившему и прощавшему ему все слабости, сказать, что Савинков — «это надломленная скрипка Страдивариуса»36.
И все же чувство долга, пусть даже весьма субъективно понятое, никогда не позволяло Савинкову покинуть те ряды борцов с устарелыми формами российской государственности, в которые он был поставлен самой жизнью. И наиболее дальновидные члены партии эсеров это понимали. Так, Л.Э.Шишко писал Савинкову: «Вы, несомненно, — детище тех же самых скорбей и радостей, тех же самых проклятий и идеалов, которые были вложены и в наши души»37. Тот же Шишко, ценимый эсерами как один из «святейших» людей, в знак любви и безграничного уважения к Савинкову подчеркивал их спаянность в неразрывное целое, построенную на общественных мотивах и дополненную источником душевной силы Савинкова, источником, который изливался и вырисовывался сугубо в индивидуальных чертах, во всей его личности.
В 1908—1909 гг. отношение к Савинкову в партии эсеров значительно ухудшилось. В первую очередь это было вызвано его разрывом с первой женой, В.Г.Успенской, произошедшим скорее по ее желанию, чем по каким-либо иным причинам. Не зная деталей и причин развода, общественное мнение возложило всю вину на Савинкова, и ряд именитых революционных деятелей (например В.Н.Фигнер) демонстративно разорвали с ним отношения. Кроме того, вышедшая в свет в начале 1909 г. повесть Савинкова «Конь бледный», сделавшая его имя известным всей читающей публике, вызвала в широких кругах партии эсеров нарекания и плохо скрываемую злобу. Откровенность Савинкова, высоко оцененная некоторыми литераторами, оказалась в целом непозволительной в рядах партии, лозунг которой «В борьбе обретешь ты право свое!» трактовался ее членами, видимо, несколько ограниченно.
И вот Савинков, обладатель столь противоречивой репутации, осыпаемый к тому же упреками в недальновидности и неумении разглядеть даже при ближайшем сотрудничестве истинную физиономию Азефа, приступил к формированию террористической группы, подбирая в нее «людей, лично ему близких»38.
Касаясь стиля работы Савинкова по управлению Боевой организацией в 1909—1911 гг., необходимо подчеркнуть коренное отличие обстановки в партии эсеров после разоблачения Азефа от предыдущего периода. По меткому выражению А.В.Амфитеатрова, как только грязь жульничества Азефа «брызнула на чистую репутацию террора, он умер»39. Резко сократился приток добровольцев в БО, многие боевики вообще отошли от политической деятельности. Принимая на себя руководство БО в этих условиях, Савинков понимал, что дело Азефа поколебало слабых, «но может смутить и сильных»40, и стремился доказать, что не Азеф создал террор и не ему дано его разрушить. Однако, возглавив БО, Савинков столкнулся с практическими трудностями, преодолеть которые не смог. Во-первых, резко упал моральный уровень кандидатов, просившихся в БО; было утрачено и взаимопонимание между ее членами. В партии быстро росли и набирали силу антитеррористические настроения. Во-вторых, изменилось отношение к террору и со стороны общества, резко сократился приток пожертвований. В-третьих, БО оказалась необеспеченной в финансовом отношении, средства на ее работу ЦК выделял нерегулярно. В-четвертых, очень скоро в рядах самой БО обнаружилась провокация; И.П.Кирюхин, введенный в организацию по предложению Слетова, был уличен в предательстве, и еще на двоих боевиков пало подозрение в сотрудничестве с полицией.
Сам же Савинков, считая метод наружного наблюдения исчерпанным, ратовал за внедрение технических изобретений. В 1907—1908 гг. свое нежелание участвовать в терроре он аргументировал необходимостью сосредоточить силы на совершенствовании боевой техники, и хотя к 1909 г. ситуация в боевом деле не изменилась, он решил использовать старые методы как паллиатив в деле террора. В целом Савинков пытался построить боевую работу по рецептам, выработанным еще Азефом. Он только еще больше ужесточил военную дисциплину в БО и возложил на себя особые полномочия, позволявшие ему единолично принимать любые решения. Однако из-за скудости денежных поступлений БО оказалась готова действовать лишь к марту 1910 г., и, после ряда неудач, настроение Савинкова резко изменилось. В письме к М.А.Прокофьевой от 13 декабря 1910 г. он писал: «Я знаю, что я два года трудился, и из моих трудов не вышло ничего, хуже, много хуже, чем ничего»41.
Завершавшая тогда же свою работу Судебно-следственная комиссия по делу Азефа подготовила «Заключение», а председатель комиссии А.Н.Бах уже в ноябре 1910 г. заявил Савинкову, что его доклад будет содержать осуждение «террора, как он применялся у вас»42. В подобной атмосфере любые действия становились просто бессмысленными, и «в начале 1911 г. к Савинкову собрались остатки группы, чтобы произвести над нею своего рода харакири — голосованием констатировать ее распадение»43.
В заключение мы хотели бы указать на то, что, каковы бы ни были принципы руководства БО со стороны ее лидеров, они не могли изменить беспрецедентного порыва к духовному и социальному освобождению, освещавшего жизнь большинства ее членов. Е.С.Созонов писал в 1908 г. Б.В.Савинкову: «Дело, люди, наше отношение к делу и друг к другу — все это сплетается для меня в нечто цельное, невыразимо прекрасное, осиянное золотым светом»44. И это связывавшее членов организации, живых и мертвых, чувство, которое мало назвать любовью и которое было направлено на созидание справедливых начал человеческого общежития, росло и развивалось не только благодаря, но зачастую и вопреки любым, формальным по сути, методам управления БО.

Примечания

1   Из истории Партии социалистов-революционеров // Новый журнал. Кн. 100. Нью-Йорк, 1970. С.288.

2   Заключение Судебно-следственной комиссии по делу Азефа. Б.м., 1911. С.21.

3   ГАРФ. Ф. 5881. Оп. 2. Д. 124. Л. 9.

4   Дни. 1925. 31 дек.  892. Париж. С.2.

5   ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 85. Л. 66.

6   Там же.

7   Там же. Л. 67.

8   Там же. Д. 24. Л. 9об.

9   Савинков Б.В. Избранное. М., 1990. С.247.

10   ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 126. Л. 31.

11   Там же.

12   Из истории Партии социалистов-революционеров // Новый журнал. Кн. 101. 1970. С.194.

13   Николаевский Б.И. История одного предателя. М., 1991. С.78.

14   Из истории Партии социалистов-революционеров // Новый журнал. Кн. 101. С.194.

15   ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 133. Л. 79.

16   Там же. Л. 24.

17   Там же. Л. 4.

18   Там же. Л. 6.

19   Там же. Д. 128. Л. 11.

20   Там же. Д. 123. Л. 32а.

21   Там же. Д. 133. Л. 34.

22   Спиридович А.И. Партия социалистов-революционеров и ее предшественники. Пг., 1918. С.132.

23   Письмо С.В.Зубатова А.И.Спиридовичу // Красный архив. Т. 2. М., 1992. С.282.

24   Герасимов А.В. На лезвии с террористами. М., 1991. С.142.

25   ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 128. Л. 146.

26   Там же. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 7а. Л. 5.

27   Там же. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 24. Л. 14.

28   Стэнфордский университет. Коллекция Б.И.Николаевского, 205—18, L. 13 (Зензинов В.М. Провокатор Азеф. Рукопись).

29   ГАРФ. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 123. Л. 67.

30   Зензинов В.М. Пережитое. Нью-Йорк, 1953. С.301.

31   Зензинов В.М. Савинков // Новое русское слово. 1924. 17 нояб. С.2.

32   ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 532. Л. 30об.

33   РГАЛИ. Ф. 1185. Оп. 3. Д. 53. Л. 1об.—2.

34   ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 442. Л. 52об.

35   Философов Д.В. Дневник // Звезда. 1992.  3. С.152.

36   Зензинов В.М. Савинков // Новое русское слово. 1924. 19 нояб. С.2.

37   ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 227. Л. 13.

38   Зензинов В.М. Савинков // Новое русское слово. 1924. 19 нояб. С.2.

39   Амфитеатров А.В. Два коня // За свободу. Варшава, 1924. 21 июля.  192. С.3.

40   Савинков Б.В. Террор и дело Азефа // Знамя труда. Париж, 1909.  15. С.12.

41   ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 528. Л. 45.

42   Там же. Ф. 1699. Оп. 1. Д. 133. Л. 85.

43   Чернавский М.М. К характеристике Г.В.Плеханова // Историко-революционный бюллетень.  2. М., 1922. С.22.

44   ГАРФ. Ф. 5831. Оп. 1. Д. 545. Л. 1.