Штурмы и проверки паспортного режима ("зачистки") в населенных пунктах и на блок-постах на дорогах, осуществляемые российскими войсками, сопровождались серьезными нарушениями прав человека, таким, как грабежи и вымогательства, произвольные аресты и лишение свободы, жестокое обращение и пытки, массовые убийства.
Кражи и грабеж в селах
Миссия собрала множество свидетельств, касающихся грабежа российскими вооруженными силами чеченских сел.
Зара Хасбулатова, жительница села Шаами-Юрт, рассказала, что 5 февраля около 15 часов она видела БТР, сопровождавший грузовик, в который было нагружено награбленное. Ее дом был разграблен и сожжен, когда она пряталась в погребе у соседа.
Зара Ахмадова, 36 лет, жительница поселка Гикало (пригород Грозного), рассказала: "Наемники ограбили мой дом. Им было наплевать на нашу нищету и на условия нашей жизни, они заставили моего мужа встать на колени и заставили его, инвалида афганской войны, простоять 4 часа на коленях. Они искали видеокамеру".
Вымогательства на блок-постах
Множество свидетельств подтверждает, что российские вооруженные силы систематически занимаются вымогательством, требуя от жителей Чечни, покидающих зону боевых действий или передвигающегося по территории республики, "плату за проход" на контрольных постах. Вымогательства и административные придирки часто сопровождаются оскорблениями и угрозами. Несмотря на то, что Чеченская республика Ичкерия провозгласила независимость, большинство чеченцев сохранили свои старые советские паспорта, и для них проход через контрольный пост проход относительно прост. Однако многие жители Чечни имеют лишь "форму № 9", выдаваемую на территории России в случае утраты паспорта или при невозможности (по той или иной причине) его выдачи. Со времени последней войны собрать необходимые для получения российского паспорта документы на территории Чеченской Республики было невозможно. И молодые люди, которые должны были получить паспорта в 16 лет, зачастую имеют лишь "форму № 9". Однако обладателей этой формы подозревают в том, что этот документ - фальшивка, а сами они скрывают свою принадлежность или связи с чеченскими вооруженным формированиями.
Это подтверждается свидетельством Лукмана Кацулова, выехавшего из села Закан-Юрт 2 февраля:
"Мы поздно прибыли на контрольный пост в Ассиновской и ждали полчаса. Нам говорили, что КПП может быть обстрелян. Нас проверяли ОМОНовцы, которые были пьяны. Молодых людей контролировали более тщательно. "Формы № 9" конфисковали, хотя они были действительны до 1 марта. Солдаты говорили, что только форма № 7 годится. Из ста десяти человек шестеро пятнадцатилетних были задержаны, двоих из них за 100 и 150 долларов удалось освободить".
Отсутствие удостоверений личности часто является достаточным поводом для задержания на КПП и преследований. Асет Эскиева, проведшая на КПП Кавказ 1-2 февраля 2000 г. с формой №9 в качестве удостоверения личности, рассказала, что военные не пропустили двух беременных женщин без удостоверений личности, ехавших на автобусе, заявив: "Не в Ингушетии, а здесь будете рожать!"
Зара Елганова, оставившая Шаами-юрт 4 февраля и прошедшая КПП с пятью детьми без осложнений, видела там женщин, которых не пропускали без удостоверений личности.
Отсутствие "годного" удостоверения личности может быть поводом для произвольного ареста (см. ниже). "Негодным" считается удостоверение личности с печатью Чеченской республики Ичкерия, оно не признается российскими властями.
ВЫМОГАТЕЛЬСТВО
Собранные свидетельства показывают, что акты вымогательства не представляют собой отдельных случаев, а являются систематически используемой практикой. Рамзан Ибрагимов, выехавший из Закан-Юрта 2 февраля, с паспортом и водительским удостоверением, и вернувшийся 7 февраля, рассказал, что на каждом КПП вынужден был платить по сто рублей, как на пути из Закан-Юрта, так и при возвращении.
Азман Амагова, из Ачхой-Мартана, рассказала: "2 февраля я находилась на посту Кавказ-1. На пост прибыла белая автомашина, из которой вышли шесть ОМОНовцев в масках. Из вагона, в котором находились задержанные, они вывели хорошо одетого мужчину, лицо которого они закрывали, и увезли его в машине Я спросила часового, что это значит. Он ответил: "Они живут такими похищениями, они так деньги зарабатывают".
Статья 4, параграф 2 Второго дополнительного протокола к Женевским конвенциям указывает, что грабеж лиц, не принимающих непосредственного участия в военных действиях, "запрещается в любое время и в любом месте". В более общем плане акты грабежа общественного или частного имущества противоречат законам и обычаям войны.
Эти действия противоречат Принципу 21 Основных принципов, касающихся передвижения лиц внутри их собственной страны в вопросе защиты их собственности от грабежа, разрушения и произвольного незаконного присвоения.
Описанные выше действия - явное нарушение свободы передвижения, они противоречат в частности статье 13 Всемирной декларации прав человека и статье 12 Международного пакта о гражданских и политических правах. Они противоречат и статье 2 Протокола 4 Европейской конвенции по защите прав человека и основных свобод.
Термин "фильтрационный пункт" (временный фильтрационный пункт) официально использовался во время первой чеченской войны для обозначения места задержания, где жителей подвергали "фильтрации" с целью выявления участников "незаконных бандформирований".
В ходе как предыдущего, так и нынешнего конфликта объявленной целью является задержание всех лиц, подозреваемых в принадлежности к вооруженным бандам для проведения дознания и следствия. После его завершении задержанные должны быть либо освобождены, либо препровождены в другие места заключения.
Исследование, проведенное "Мемориалом", показывает, что система фильтрации состоит из совокупности мест заключения, имеющих различный статус и решающих разные задачи. Заявление ответственного ГУИН (Главное управление исполнения наказаний Министерства юстиции), а также сообщение Комиссии по предотвращению пыток Совета Европы по итогам посещения Северного Кавказа в начале марта 2000 г. позволяет нам составить общую картину различных мест заключения:
- глубокие ямы, находящиеся на блок-постах и в местах дислокации войск;
- вагоны для перевозки заключенных ("вагонзаки"), например, на вокзале станции Червленая;
- ИВС, изоляторы временного содержания, подконтрольные Министерству внутренних дел. На территории Чечни они находятся, по крайней в мере, Наурском, Шалинском Грозненском сельский (Толстой-Юрт) районах.
СИЗО, следственные изоляторы, подконтрольные ГУИН Министерства юстиции, ответственным за охрану мест заключения. На территории Чечни находятся СИЗО № 1 в Грозном и СИЗО № 2 в Чернокозово.
Заключенные могут быть затем переведены в другие центры заключения на территории Российской Федерации, в частности в Ставропольский край и в Дагестан.
В интервью "Радио Свобода" 16 февраля Владимир Ялунин, ответственный работник ГУИН, признал существование "фильтрационных лагерей", но отрицал возможность пыток и жестокого обращения, признав лишь, что там "может быть холодно и сыро". 5 марта министр юстиции Юрий Чайка подтвердил существование мест содержания задержанных, включая Чернокозово, хотя и отказался использовать термин "фильтрационный лагерь". По его словам, "на сегодняшний день 850 человек прошли через Чернокозово, и 99 из них были по разрешению генерального прокурора помещены в места заключения".
Задержания проводятся иногда на основании предварительно составленных списков, но в большинстве случаев - совершенно произвольно, по итогам проверки удостоверений личности или физического контроля (по наличию следов пороха на руках, отметин и синяков на плечах). Генеральный прокурор вооруженных сил Юрий Демин заявил представителям миссии, "что нелегко отличить террориста от гражданского лица" и уточнил критерии, по которым их различают: террористами являются мужчины от 25 до 40 лет, крепкого телосложения, свежевыбритые и (или) с косвенными признаками ношения оружия.
В подобной системе главным (а зачастую - единственным) доказательством, которым располагают следователи и судьи для подтверждения принадлежности задержанного к вооруженным формированиям, является личное признание, добываемое систематическими избиениями, жестоким обращением и пытками.
Согласно собранным свидетельствам, произвольные аресты имеют место в ходе операций по "зачистке" (проверке паспортного режима) в селах, или на блок-постах, расположенных на всей чеченской территории.
Массовые задержания (в первую очередь - взрослых мужчин) имели место на выезде жителей из сел Закан-Юрт, Шаами-Юрт, Катыр-Юрт и, по-видимому, Алхан-Кала, через которые чеченские комбатанты прошли в начале февраля 2000 г.
Во время бомбардировки Шаами-Юрта 5 февраля командование российских войск, окружавших село, объявило об открытии коридора для выхода жителей. Зура Хасбулатова утверждает, что "157 человек было задержано и увезено военными".
Шамсутдин Измаилов заявил, что "если женщин и детей пропускали, то из 4-х мужчин троих задерживали, по всей видимости, наугад, но в большинстве случаев это были молодые люди". Его паспорт был проверен солдатами при проходе, они также осмотрели его руки просили раздеться до пояса, после чего они пропустили его, забрав его кожаный жилет. "К этому времени было 15-16 человек задержанных солдатами. Они стояли в яме, расставив ноги, с руками за спиной. Женщины пытались провести в своей колонне двух из этих людей. Солдаты заметили это и набросились на этих молодых людей, приказали им лечь на землю. Один из них отказался. Его избили прикладами. Женщины пытались вмешаться, тем не менее, обоих увезли на грузовике ЗИЛ-130". Свидетель указывает, что не знал их лично, но уточнил, что один из них был из Ермоловской, а другой из Урус-Мартана.
Азман Амагова, из Ачхой-Мартана, рассказывает, что 5 февраля она пришла в Шаами-Юрт пешком: "Село было окружено бронетехникой, часть села горела, была слышна стрельба. Жители бежали в автобусах, окруженных бронемашинами Гантемирова (пророссийская чеченская милиция). На выезде из села ОМОН задержал 50-60 молодых людей из примерно 400. Отбор производился в ходе проверки документов.
Аресты на контрольных постах часто сопровождаются насилием над гражданскими лицами. Малика Усманова, 44 года, из Грозного, улица Дьякова, 23, рассказывает: "Я видела арест 3 февраля на посту "Кавказ-1". В моем автобусе было 40 человек. Нас контролировало 15 военных из СОБРа. Они задержали молодого человека лет 18, у него был формуляр № 9, но солдаты подозревали, что его документы не в порядке. Он был с 10-ю другими членами своей семьи, возвращавшимися в село, поскольку надеялись на затишье. Его семья предлагала солдатам кольца и серьги. Вечером я видела его в больнице Ачхой-Мартана. Его отпустили после того, как солдаты признали годность его документов. Он плакал. Он был весь избит, у него было много переломов, он не мог стоять. Его били сапогами многие военные".
Миссия собрала свидетельства двух лиц, задержанных в ходе "фильтрации".
Аслан в октябре 1999 г. был беженцем в лагере Карабулак в Ингушетии. Получив свое водительское удостоверение 14 февраля 2000 г., он на следующий же день вместе со своим двоюродным братом и матерью отправился в Чечню, в село Комсомольское к своей жене и ребенку. Помимо водительского удостоверения у него были "форма № 9" и "форма № 7" (подтверждающий его статус беженца в Ингушетии). "На подъезде к Комсомольскому, на контрольном посту у станицы Калиновская, меня задержали. Проверили документы и следы пороха на руках, проверили мои плечи, велели мне раздеться до пояса. Также проверили моего двоюродного брата. При этом нас оскорбляли. Потом нас загнали в яму глубиной больше человеческого роста, около 2 метров, закрытую железной крышкой. Мы оставались там с 16 до 18 часов, до комендантского часа. В 18 часов за нами пришли из ОМОНа капитан, трое солдат и шофер. Я не помню, в каких чинах. Они были без масок." Аслан и его двоюродный брат были привязаны друг к другу наручниками, им грозили и избили прикладами, затем их отвезли в помещение РОВД в Наурском и отвели в камеру, где находилось уже 4 человека. По словам Аслана, эти четверо "были там с 8 утра и двое из них были избиты. Избивали их профессионалы, на лицах их следов не было. Мы оставались в камере с 6 вечера до 2 утра, никто мне не сказал, почему я задержан. После этого четверых отвезли в лагерь в Чернокозово и занялись нами. Охранник взял формуляр № 7 и выбросил его, сказав, что он мне больше не нужен. После этого в камере нас допрашивал, кажется, начальник милиции. Он спросил, был ли я уже осужден и, когда я ответил, что нет, сказал: "теперь будешь". Он спрашивал меня, куда, с кем и почему я ехал. Он записал все, затем допрашивал брата. Это продолжалось 10 минут и после этого нас отправили в ИВС, сказав нам, что утром нас выпустят. Мы не поверили". Аслан и его двоюродный брат содержались в ИВС в Наурском 17 дней. В первый день Аслан спросил, почему он был задержан. Ему ответили: "для выяснения обстоятельств" и запретили задавать другие вопросы.
О ИВС в Наурском Аслан уточнил: "многие проходили через него в результате проверки паспортного режима в селах. Проверяли паспорта и около трети отпускали. Те, кто оставались, содержались в той же камере, что и я. Потом их отправляли в Чернокозово, Моздок и еще дальше".
Мать Аслана ежедневно приходила в РОВД: "сначала ей сказали, что нас продержат три дня, потом еще 10. На тринадцатый день ей сказали, что нас отвезли в Чернокозово." Его мать прошла к прокурору с документами о том, что с 12 октября по 31 декабря я находился в Ингушетии. Прокурор ей ответил: "Ничего страшного, проведет месяц в тюрьме и выйдет".
Аслана и его брата привели на допрос на 15-й день. "Следователь сказал, что нас обвиняют по статье 208.2, вооруженный мятеж, и завтра нас отвезут в Чернокозово. Они подготовили документы, но не было прокурора, чтобы их подписать. Через два дня нас снова допросили. Брат не велел мне ничего подписывать. Нас хотели заставить подписать подготовленное заявление, где было сказано, что мы - боевики, но он этого не сделал. Мне тоже велели подписать заявление, уже отпечатанное на машинке". Следователь спросил Аслана, где он был во время последней войны. Тот ответил, что был в Дагестане и дал имя и адрес семьи, у которой он жил. Он объяснил, что был беженцем, что у него забрали документы и что он из села Яндаре в Ингушетии. "Тогда меня обвинили по статье 307.1, использование фальшивых документов, и сказали, "даст бог, выйдешь". Следствие длилось 30 минут, Аслан подписал только собственное заявление.
На 17-тый день в 4 часа пополудни Аслан и его брат были освобождены. "Нам вернули наши вещи и выпустили, ничего не сказав. Мне не вернули мои документы, дав лишь свидетельство с фотографией о том, что у меня забрали документы. Это свидетельство не позволяет мне выехать из Ингушетии". Аслан объясняет свое освобождение обращением его матери к прокурору. При нашем разговоре присутствовала мать Аслана, но сама ничего рассказывать не стала. Нам дали понять, не указывая этого точно, что мать заплатила крупную сумму денег за освобождение своего сына.
Магомед Давлетмурзаев, ингуш, 26 лет, проживающий в поселке Карабулак (Ингушетия), улица Чкалова, 8. Он приехал 22 января в село Кень-Юрт со своим другом Русланом Нагиевым (23 года, чеченец, житель поселка Иванова, рядом с Грозным). Он узнал, что его мать находится там. В середине дня 22 января его машина была задержана на контрольном посту у поселка Калаус. Она была тщательно обыскана и, хотя ничего нелегального не было найдено, Давлетмурзаев и Руслан Нагиев были задержаны и препровождены в Знаменское. "Мы спросили милиционеров, почему нас арестовали. Они не ответили, они сказали только, что мы бандиты. Мне они сказали, что, поскольку я ингуш и нахожусь на чеченской территории, значит, я - наемник у чеченцев. Мне тут же приклеили ст.208. Я объяснил им, что еду к своей матери узнать, оставила она Грозный или нет, что они могут проверить мой адрес, но они меня не слушали. Нас привезли в Знаменское, у нас забрали документы, а через полчаса отправили в Чернокозово в автобусе."
Давлетмурзаев содержался в фильтрационном лагере Чернокозово с 22 января по 5 февраля. Обвиненный в том, что он член чеченских бандформирований и в убийствах, он был освобожден через 15 дней вместе со своим другом Нагиевым за крупную сумму денег. "Когда нас арестовывали, брат моего друга это видел. Он сказал нашим семьям, что мы арестованы. Нас выкупили за 10 тысяч рублей каждого.
В день освобождения я подписал бумагу, в которой говорилось, что у меня нет никаких претензий, что со мной хорошо обращались и что я не буду ничего рассказывать о моем пребывании в Чернокозово. Там, если у кого-то требуют, чтобы он подписал бумагу, что он убил Джона Кеннеди, он подпишет. Когда я выходил, меня спросили, были ли у меня деньги по прибытии. У меня было девятьсот рублей, но после пережитого ада я не стал требовать этой суммы. Когда нас вывозили из Чернокозово, нас загнали под сиденья прикладами, как и на пути в Чернокозово. По очереди всех избивали, а в селе Знаменском нас выкинули из автобуса."
Свидетельства "Аслана" и Магомеда Давлетмурзаева точно описывают условия их заключения и жестокое обращение, равно как и систематические пытки заключенных в фильтрационных лагерях. (14)
Аслан описывает условия заключения ИВС Наурского: "Там были камеры, в которые можно было поместить двух человек, но в среднем их там было по шесть. Я провел 17 дней в этом центре заключения. Нас постоянно перемещали из камеры в камеру, и, чтобы проверять, что мы говорим, в камере был стукач. Постелей не было, а чтобы мочиться, была только бутылка. Можно было попросить разрешения сходить в туалет, но если охранник соглашался проводить кого-то, то только чтобы его избить. Только два охранника вели себя прилично и выводили нас в уборную и на прогулку. Только эти двое и давали нам питьевую воду. Другие давали нам воду из бачка для стирки. В день нам выдавали полбуханки хлеба на шестерых заключенных".
Магомед Давлетмурзаев рассказывает о лагере Чернокозово:
"Чернокозово - это место заключения, СИЗО, это - фильтрационный лагерь, точнее - ад. Это бывший лагерь строгого режима, но все помещения разрушены, и пленников помещают в ШИЗО (здание штрафного изолятора со многими карцерами). Я был в камере номер 9, она рассчитана на трех человек, нас там было более 20. Во время поверок можно было подсчитать, что во всем ШИЗО было около 200 человек.
На 21 человека давали 5 литров воды в день, пить хотелось все время. Раз в день давали жидкую холодную баланду без хлеба.
Мне повезло, в моей камере была уборная, но она была единственная на 5 или 6 камер. Там, где не было уборных, было хуже. Разрешение на выход в уборную было только один раз в день. По дороге тебя избивали, а потом оставляли на 45 секунд. Если приходила посылка, нам предлагал список содержимого, и велели писать, что мы получили все и у нас нет претензий. На самом деле получали только половину продуктов. Они охотно соглашались передавать посылки, потому что у них самих было плохо с продовольствием, и благодаря посылкам они питались сами.
Поднимали в 6 часов. Если кто-то оставался сидеть, его выводили из камеры и избивали. У тех, кто был в плохом состоянии, была одна кровать на двоих. Был стол 1,8х2 и две скамьи. На них спали те, кто был в относительно приемлемом состоянии. Остальные спали на бетоне".
Свидетельства Аслана и Магомеда Давлетмурзаева показывают, что пытки и жестокое обращение систематически применяютс в местах заключения. Аслан объясняет, что сила систематически применяется для получения признания: "В моей камере был парень, которого привели утром. От него требовали подписки о том, что он боевик. Он отказался, его избили и он подписал бумагу. Меня тоже избивали, но не перед допросом, только после". На 15-ый день Аслана привели к следователю, там он узнал человека, который его прежде избивал. Кроме того, Аслан рассказал, что каждую ночь заключенных избивали как служащие центра заключения, так и офицеры. В большинстве случаев они были пьяны. "Они разделяли нас, поставив по трое против стены и били нас кулаками, ногами, прикладами покуда не устанут. Это были не рядовые, а офицеры". Аслан рассказал, что житель селенья Ищерское был жестоко избит при аресте, его дважды ударили в грудь ножом. Без медицинской помощи он умер бы. Двое охранников отвели его в медпункт. Они знали, что он не виновен, но чтобы освободить его, ждали, пока он поправится".
"На 18 ночь пришли пьяные охранники и велели выйти обувшись. Мы спросили, нужно ли брать одежду. Они ответили: "Не стоит, все равно вас расстреляют". Они вывели всех заключенных из камер, нас было 27 мужчин, молодых в основном чеченцев, но были и русские, и другие национальности. Пришел начальник и сказал солдатам: "Ребята, вы можете их убить, но как начальник ИВС мне нужно будет составить рапорт. Нужно будет написать, что они были убиты при попытке к бегству"
Свидетель сообщает, что двое охранников вступились за заключенных, и никого из них не вывели наружу. "Пьяные охранники хотели тогда стрелять в камере, но эти два охранника им помешали". Аслан уточнил, что часто слышал выстрелы снаружи, а один раз выстрел в помещении тюрьмы. Свидетельство Магомеда Давлетмурзаева, содержавшегося в Чернокозово, подтверждает, что пытки в лагере - явление систематическое, и начинаются с момента прибытия: "В автобусе, который вез нас в Чернокозово, нас засунул под сиденье головой вниз, кто был пополнее или широк в плечах, тех толкали прикладами. Я не могу показать вам теперь мою спину, слишком изувечена. Когда мы приехали, один их охранников сказал шоферу автобуса: не паркуйся слишком близко, пусть пройдутся. Потом мы поняли, что это значило. 50 метров между автобусом и лагерем стояло две шеренги солдат. Мы должны были бежать между ними, нагнув голову, а они били нас ногами и дубинками. В помещении лагеря нас привели в комнату, и оттуда вызывали по очереди. Главное было не смотреть в их лица, они били по глазам, и ты слепнешь. Я знаю их голоса, но не лица. В кабинете нас раздели положили голыми на бетон. Нам сказали: вы все чеченцы, вам не нужны приличия. Среди моих вещей они нашли успокаивающие лекарства. Я сказал им, что у меня плохо с сердцем, надеясь, что они не будут меня бить. Один из них с лицом в маске стал меня бить в область сердца, спрашивая "Ну а сейчас как, лучше?". Я в это время лежал голый на земле."
Далее Магомед описывает повседневную жизнь заключенного:" Обычно следователь спрашивает, кого ты убил? Я много раз объяснял, что я никого не убивал, что я живу в Ингушетии. Я сказал, что они могут запросить обо мне сведения в ГАИ (я шофер, и мой проезд Гаи регистрировало почти каждый день). Но объяснять им было бесполезно, они были абсолютно пьяные. Во второй камере были женщины всех возрастов, я не мог их видеть, но кричали они страшно, мне легче было переносить удары, чем их крики. Из камер выводят по разным причинам. Если тебя вызывают по имени, это значит к следователю. Допрос - это избиение, но вызвать тебя могут под любым предлогом, и тогда тебя избивают на пороге.
Обычно избивают до потери сознания, и тех, кто физически слабее, они обливают водой и продолжают бить. Они сменяют друг друга, и избивают и днем и ночью. Но ночью они бьют так, что-то, как они избивают днем - так это будто гладят.
В 10 вечера, после отбоя, велят лечь на землю. Если кто стоит, тогда ад продолжается. Избивают по 15-20 минут, с перерывами, до утра. За 15 дней у меня было право на 11 боевых вылетов. Спокойнее всего с 6 до 8 утра, тут можно чуть-чуть отдохнуть".
Магомед Давлетмурзаев уточнил характер пыток, которым подвергали его и его товарищей по заключению:
"Хуже всего электрошок. Когда к тебе прикасаются двумя электрическими проводами, теряешь сознание. Тебя обливают водой. Со мной это проделали четыре раза. Эту камеру показывали по ТВ, я ее узнал. Она покрыта кафельной плиткой, а в углу - провода. Даже перед журналистами они их не убрали. Мы плакали, когда увидели их по ОРТ и НТВ
Моему другу Руслану Нагиеву сожгли лицо - вставили патрон в рот и зажгли взрыватель.
В моей камере в самом тяжелом состоянии были Исса Махаев, из Калиновской, ео родные его не узнают; Зиауди Гучигов из Толстой-юрта; Зелавди Усманов из Толстой-юрта, он был ранен тяжело, но никакого врача не было, он 1974 г. р.; Мусса Гайчар, староста из Червленой, ему 45 лет, вовсе не боевик; Маулуди Кухаев, их Аки-Юта, в Ингушетии; Магомед Хамидович Бабуев, 57 лет, из Аки-юрта; Умар Мусаев, из молокосовхоза номер 15, 72 или 73 года рождения; Алиев, из Калауса, ему обожгли руки зажигалками, а к спине приложили раскаленный кирпич; Рамиз Фарамозович Пашалиев; Магомед Магомедович Ужахов, ингуш 72-74 года рождения.
Когда я там был, один заключенный умер. Мы слышали ночью, что они бьют кого-то, но не знали, кого. Потом один из охранников зашел в одну из камер, вывел кого-то и спросил: Ты говоришь по чеченски? Кажется, он умер. Тот, кого вывели, заплакал и крикнул своим товарищам по камере: "Он умер!" Когда я там был, только однажды нашелся кто-то, кто вел себя по-человечески. У Исы Махаева была разорвана верхняя губа, и когда он попросил, чтобы ему зашили губу, его по ней и били. Он рассказал мне, что его защитил подполковник, следователь из Моздока, который спрашивал: кто же его так избил?. На два- три дня он его спас, его не вызывали на допросы, он смог отдохнуть немного.
После какой-то комиссии они стали заводить музыку после 10 вечера, чтобы в округе не было слышно криков, часто заводили группу "Руки вверх!" Я с тех пор эту группу не могу слышать.
Аресты и произвольные заключения представляют собой нарушение статьи 3, общей в Женевских конвенциях и статьи 6 протокола " тех же Конвенций, которые уточняют надлежащую процедуру при уголовных преследованиях и на связанные с ней гарантии.
Международная хартия по правам человека та же запрещает аресты и произвольные заключения (статьи 9, 10 и 11 Всеобщей декларации прав человека и статья 9 Международного пакта о гражданских и политических правах).
В последней указывается, что в момент ареста задержанный должен быть уведомлен о причине задержания и в самое короткое время представлен перед судьей или иным уполномоченным по закону. В разумно короткий срок он должен быть судим или освобожден.
Аресты и произвольное заключение противоречит также праву на свободу и безопасность, провозглашенному статьей 5 Конвенции по защите прав человека и основополагающих свобод. Оговорки, сделанные Российской Федерацией в момент присоединения к Конвенции не позволяют ей уклониться от ее соблюдения, учитывая серьезность рассмотренных случаев и собранных свидетельств.
Более того, в некоторых случаях указывается на исчезновения, на существование тайных мест заключения и на освобождение при условии неразглашения. Это является прямым нарушением принципов, провозглашенных в Декларации о защите всех от насильственных исчезновений, принятой Генеральной Ассамблеей ООН в декабре 1992 г., и принципа 19 Руководящих принципов, касающихся перемещения граждан внутри их собственной страны. Большинство свидетельств об арестах и насильственном произвольном заключении сообщают о сопровождающих их пытках, жестоком и бесчеловечном обращении и указывают на намеренное причинение страданий, ущерба физическому состоянию или здоровью.
Эти действия специально запрещены всеми действующими международными законодательствами, касающимися этого вопроса: статья 3, общая в Женевских конвенциях и статья 4 параграф 2 Протокола 2 Женевских конвенций. Статья 5 Всеобщей декларации прав человека, статьи 7 и 10 Международного пакта о гражданских и политических правах.
Положения Европейской конвенции против пыток и жестокого, бесчеловечного и причиняющего ущерб обращения, В статье 2 этой конвенции указывается, что "никакие исключительные обстоятельства, какие бы то ни было, идет ли речь о состоянии войны или угрозы войны, внутренней политической неустойчивости или любого другого исключительного состояния не может служить оправданием пыток" . Та же статья уточняет, что "приказ начальства или государственной власти не может служить оправданием пыток". Статья 3 Европейской конвенции по правам человека.
Многие свидетельства указывают на то, что "зачистки" в городах сопровождаются насилием и убийствами. Так в докладе комиссии по иностранным делам сената США представитель "Хьюман райт уотч" Питер Букерт заявил: "Для многих чеченцев постоянные бомбардировки были лишь началом ужаса. При вступлении российских войск опасность становилась еще больше. Были собраны свидетельства о трех масштабных массовых казнях, совершенных российскими вооруженными силами в Чечне. В декабре российские войска убили 17 гражданских лиц в селе Алхан-Юрт в ходе грабежа, сожгли множество домов и изнасиловав многих женщин. Собраны свидетельства о более чем 50 убийствах в Старопромысловском районе Грозного после того, как российские войска начали его контролировать. В основном это были пожилые мужчины и женщины, мирные жители, расстрелянные у себя дома или в саду".
В разговорах представителей миссии с чеченскими беженцами в Ингушетии неоднократно упоминалось об изнасилованиях, но никаких прямых свидетельств собрать не удалось.(15)
Имелись многочисленные сообщения об изнасилованиях женщин до начала конфликта. Насилие осуществлялось в отношении местных жительниц, в основном - русскоязычных, не защищенных тейповыми связями. Впрочем, это была лишь часть волны криминального насилия в отношении нечеченского населения, остановить которую власти ЧРИ не имели ни воли, ни возможности. Также имелись сведения об многократных изнасилованиях членами незаконных вооруженных формирований женщин, удерживавшихся в заложницах. После отхода в горы большая часть женщин, сковывавших движение этих отрядов, была освобождена.
Уже в ходе вооруженного конфликта появились отдельные сообщения об изнасилованиях, совершенных (наряду с грабежами, уничтожением имущества и убийствами) военнослужащими федеральных сил в ходе "зачисток". Как правило, это свидетельства об изнасилованиях с последующим убийством (в Алхан-Юрте, декабрь 1999 г.; Шали, январь 2000 г.; Грозном, февраль 2000 г. - этот эпизод расследуется военной прокуратурой). Общее число подобных эпизодов установить сегодня невозможно: в силу традиционных чеченских представлений о нравах (женщины отмечают как недопустимые даже нецензурную брань и оскорбительные высказывания федеральных военнослужащих) от самих жертв изнасилования трудно ожидать огласки, так при этом незамужние могут быть обречены на безбрачие, а замужние - на развод.
Подобные преступления, хоть и не являются результатом осознанной политики федерального центра или исполнения приказов командования, но было бы неправильно сводить их к "эксцессам исполнителей", вышедших из-под контроля. Это - следствие и длительной пропаганды национальной розни, и попустительства со стороны военной прокуратуры и командования.
Отдельно следует сказать о тревожных эпизодах, которые выявляют тенденцию дальнейшего роста неизбирательности действий федеральных сил, безусловно санкционированных командованием. Мы уже говорили выше о том, как в январе 2000 г., через несколько месяцев после начала "контртеррористической операции" ее объектом были объявлены "все лица мужского пола от 10 до 60 лет", подлежащие, таким образом, "фильтрации". Женщины в то время все же выводились из числа потенциальных комбатантов.В последние месяцы они также подвергаются угрозе произвольного задержания: федеральные войска ищут "снайперш". О том, ктого при этом задерживают, можно судить по рассказу пожилой чеченки, содержавшейся в следственном изоляторе Чернокозово:
В камере со мной были женщины. Аминат Б., молодая девушка, ее держали 2 месяца, задержали ее с автобуса, с ранеными, она была всего лишь попутчицей. Светлана, ее задержали при выходе с Грозного.
Полина Николаевна, ее задержали в Шатое, по подозрению, что она является снайпером, она уроженка Латвии. Ей было лет 30.
Была с нами девушка 17 летняя, чеченка, Элиза, с Урус-Мартана. Ее привезли - она была в шоковом состоянии, спала 3 суток, по всей вероятности ее опоили наркотиками в Ханкале. С ней была Лола, которая сказала, что Элизу изнасиловали несколько человек. На четвертые сутки у нее начались приступы эпилепсии, врачи не обращали на это внимания.
Была беременная женщина, Аминат, ее арестовали по дороге в Грозный на посту, нашли письмо, которое она должна была передать соседке. В нем говорилось, чтобы та присмотрела за квартирой, но письмо было на чеченском языке. У нее справка была об угрожающем выкидыше. Начались схватки через трое суток, ее отвезли в больницу. С ней же вместе освободили Элизу:
Трагическое звено в этой цепи - похищение, изнасилование и убийство 17-летней жительницы с. Танги-Чу Хеды Висаевны Кунгаевой военнослужащими 160-го танкового полка во главе с его командиром полковником Ю.Будановым. Девушка была увезена из дому в ночь с 26 на 27 марта 2000 г подъехавшими на БМП солдатами. Наутро офицеры расположенных вокруг села подразделений на вопросы его жителей заявили, что им ничего не известно, но 28 марта все же выдали мертвое тело. Судебно-медицинская экспертиза констатировала следы группового изнасилования и насильственной смерти. Уникальность этого эпизода в том, что по нему Главной военной прокуратурой было возбуждено уголовное дело, и 30 марта Буданов был арестован. На допросе он отрицал, свое участие в изнасиловании. Полковник заявил, что добивался от молодой чеченки признания в том, что она является снайпером, и задушил девушку в состоянии аффекта, после чего вместе с подчиненными закопал тело.
Не столь важно, был ли это действительно эпизод "фильтрации" - главное, что с точки зрения полковника подобное объяснение вполне допустимо и оправдывает совершенное им преступление, что для него естественно произвольное обвинение чеченской девушки в том, что она - снайпер. При досмотре на блок-постах основания для задержания женщин (или для вымогательства под угрозой задержания) еще более произвольны, чем мужчин. Если у последних ищут следы от приклада и ремней на теле, то у первых признаком "снайперства" считается: отсутствие сережек на ушах.
Село Алхан-Юрт было взято под контроль российскими войсками 1 декабря 1999 г.
Мемориалу удалось собрать множество свидетельств о происшедшем в этом селе в ходе предыдущей поездки.
Ваха Умаров (17) житель села, покинувший его 12 декабря под артобстрелом, рассказал следующее: "1 декабря село было окружено федеральными войсками. В тот же день из южной окраины были выгнаны те, кто прятался в подвалах. Под конвоем солдат и бронемашин их отвели к мосту, ведущему в Алхан-Юрт, и отпустили их, сказав, что это для их же безопасности. В селе было около 1 000 жителей. Последовавшее в течение двух недель нельзя назвать военной операцией: войска разрушали, грабили, поджигали, как это было в Самашках в апреле 1995 г. В селе, откуда никому не разрешалось выходить, федеральные войска убили за это время около 40 человек".
Миссия получила свидетельство Луизы Макаевой, 34 года, жительницы Алхан-Юрта, улица Ленина 67, в настоящее время - беженка в Ингушетии. "Дети спрятались в селе Кулары за 15 дней до начала этих событий, в 6 км от Алхан-Юрта, где мы жили с мужем. 30 ноября село, как всегда, бомбили, горели дома. Три дня в конце ноября мы прятались в погребе, нас было шесть женщин и один мужчина. К полудню 1 декабря наступило затишье.
С одной из женщин я вышла напоить корову. Нас окликнули трое в камуфляже, двое из них были в масках, с гранатами, ножами и автоматами. Они спросили, где наши мужчины. Мы объяснили, что у нас нет денег, и что мы вынуждены были здесь остаться. Они сказали, что если мы останемся в живых в течение трех дней, значит, нам повезло, и ушли. Потом в село вошли танки и бронетранспортеры.
Недалеко от нас один старик, Ханпаша Дудаев, остался у постели больного. Когда, после ухода тех трех послышались выстрелы, мы пошли к его дому и увидели 5-6 солдат, которые устроили ему пятый угол, приговаривая, "мы тебя убьем"". Мы упрашивали их пощадить старика, он говорил: "Да не боевик я, я больной". Они ответили: "Ты остался в селе, значит ты боевик". То же они проделали с Рамзаном Аюбовым, который ухаживал за стариком. Они хотели водки, и Рамзан пошел с ними ее искать. А старику они сказали, что вернуться вечером и убьют его. Вечером они не пришли, они убили его через день.
Рамзан пришел к нам в 3 утра и рассказал об этом. Они сначала бросили гранату, и только потом вошли. Старик велел Рамзану притвориться мертвым, но они заметили, что старик жив и сказали: "А, ты еще жив!" и включили огнемет, заживо сожгли. Рамзан спрятался, а когда он пришел к нам и рассказывал об этом, было слышно, что дом старика взорвали.(19) Они сожгли еще пять или шесть домов. Они стреляли по всему, даже по скоту, и говорили: "У нас приказ, через три дня здесь не должно быть ничего живого".
Вступление российских войск в Грозный в начале февраля сопровождалось насилием, грабежами, вымогательствами и массовыми казнями. С тех пор мало свидетелей смогло покинуть этот город, тем не менее, миссии удалось собрать множество свидетельств о "зачистке" Грозного.(20)
Свидетельство Зары Ахмадовой
Зара Ахмадова, жительница Гикало (пригород Грозного), рассказала члена миссии следующее:
"2 февраля в Гикало был контроль. В пригороде есть консервный завод, который служил казармой наемникам. С начала конфликта снайперы стреляли с ее крыши и убили 6 гражданских лиц. 2 февраля около 21.30, услышав женский плач, я вышла из дома и увидела группу женщин, окруженную солдатами, их было человек 25, и бронемашина. Они арестовали Саида Сайдуллаева. Солдаты выпустили автоматную очередь в ноги женщинам, которые не давали его увести. Они обещали освободить Саида за 1000 долларов и его брат поехал в Махачкалу, собирал там по домам. Когда я уезжала из села, он уже почти собрал. В тот же день я узнала о гибели Мовлади Узуева, это ветеран войны 1994 г. Я видела его труп, но не видела, как его убили.
Свидетельство Елены Витальевны Гончарук.(23)
Гончарук Е.В., 38 лет, украинка из Старопромысловского района Грозного.
"Мы жили вшестером в подвале гаража. Две русских, две чеченки, я, украинка и Хава, наполовину чеченка. 19 января квартал подвергся массированной бомбежке. Во время затишья мы услышали русскую речь. Мы стали кричать, чтобы солдаты знали, что мы здесь, но услышали лишь автоматную очередь в нашем направлении. Мы просили их не стрелять, но они продолжали. Когда они подошли к погребу, один из солдат приказал нам выходить, подняв руки вверх. Выходя из помещения мы увидели солдат с направленными на нас автоматами. Один из них, он командовал, держал в руке взведенную гранату. Он улыбнулся и бросил гранату в окошко полуразрушенного дома по соседству. Я была ранена и попросила помощи у того, кто мне показался старшим. В ответ он подтолкнул ко мне ногой индивидуальный пакет, как кость собаке. Мы показали наши паспорта, но они их не проверили, они только забрали радиоприемник, наш единственный источник информации, мы его подсоединяли к автомобильному аккумулятору. На все наши вопросы они отвечали: "Почему вы остались здесь? Раз вы здесь, значит вы боевики". Это не как в 1995 г., на этот раз мы пришли с приказом уничтожить все, что движется, ваш город не будет восстановлен, мы сравняем его с землей вместе с вами." Мы сказали им про погреба, где есть еще живые люди и предложили им показать, но они не хотели этого, нам пришлось вернуться в погреб. А когда мы спустились, они начали бросать гранаты. Хава, спускавшаяся последней, была ранена осколком. В погребе было невозможно дышать, взрывы действовали, как слезоточивый газ, мы просили их пожалеть нас. Когда дышать стало невозможно, они велели нам выходить. Первой выходила Люда, потом Наташа и молодой чеченец. Мне идти помогал Косум. Мы еще не успели выйти, а они убили Люду, Наташу и молодого чеченца. Мы опять забились в угол подвала. Один из солдат спросил другого: Почему ты стрелял? Тот ответил: Убей их, нам свидетели не нужны. Потом они убили Хаву. Косум прикрыл меня своим телом и после еще одного взрыва гранаты я потеряла сознание. Когда я пришла в себя, голова Косума была разбита и мозги вокруг. У меня текла кровь изо рта."
Елена Гончарук перебралась потом в другой подвал, а позднее уехала из Грозного в Ингушетию
Свидетельство Хеды Шамилевны Махаури (24)
Махаури Х. Ш., 41 год, мать пятерых детей, Старопромысловский район Грозного, Ташкала, ул.Лермонтова, 37.
"21 января с Ларисой и еще одной женщиной мы вышли из укрытия, где мы жили. Мы решили воспользоваться затишьем и посмотреть на наши дома. На углу солдаты грузили в машину вещи, которые они выносили из домов. Зная, чем могут закончиться такие встречи, мы вернулись назад, но солдаты нас видели и побежали за нами. Они назвали нас шпионками боевиков и велели нам идти с ними в комендатуру. Они забрали наши бумаги и некоторые личные вещи, велели нам вывернуть карманы. Один из солдат смотрел на мои золотые украшения серьги, цепочку, кольца. Я тогда не поняла, почему он спросил "Вы ничего не забыли". Наверное, мы сами должны были им отдать наше золото, но нас бы это не спасло.
По дороге в комендатуру они пытались затащить нас в полуразрушенный дом. Мы просили - не убивайте нас, у нас дети, мы никому не расскажем, что вы здесь делали. Тогда они начали стрелять.
Сначала они убили женщину - она стояла на лестнице крайней и не хотела входить в дом, просила их не стрелять. Мы стояли на пороге дома, я стояла за Ларисой, это мне спасло жизнь, все пули попали в нее. Я была ранена в спину, ударилась о бетон, года падала и потеряла сознание. Пришла в себя от боли - мне вырвали серьгу из уха. Другую почему-то вынули аккуратно. Я притворялась мертвой, они пытались снять кольцо, один из них попросил у другого нож, но потом ему удалось снять кольцо. Тут я снова потеряла сознание. Пришла в себя от боли в ногах, запаха бензина и дыма. Мы все лежали, заваленные горящими матрацами. Я услышала шум отъезжающей машины, это придало мне силы, я смогла подняться и сделать несколько шагов, потом опять упала, и потеряла сознание. Очнувшись, я поползла в бомбоубежище, встать я не могла, голова кружилась, от потери крови, наверное."
В марте месяце Мемориалу удалось собрать прямые свидетельства о резне, учиненной в Новых Алдах 5 февраля.(25). Все они подтверждают, что российские войска в ходе зачистки поселка занимались грабежами, вымогательством, убийствами и очевидно и изнасилованиями. Свидетели, беженцы в Ингушетии, объяснили, что вопреки местному обычаю, жители не спешили похоронить жертвы, оставив их в едва прикрытой братской могиле в надежде на то, что иностранным журналистам удастся удостовериться в этих событиях.
Асет Умаевна Чадаева, 33 года, медсестра, жительница поселка Новые Алды:
"С начала месяцами люди умирали под бомбами, от ран, от инфаркта или воспаления легких. За два месяца, до 5 февраля, мы похоронили 75 человек.
4 февраля в поселке появилась российская разведка. Они нас предупредили, что 5-ого придут "настоящие крутые".
5 февраля около полудня на улице раздались первые выстрелы. Мы вышли и увидели, что российские солдаты жгут дома. Они спросили моего брата, которому 25 лет, участвовал ли он в боях. Он сказал - нет, и они его избили.
Нас собрали и проверили наши паспорта, и оскорбляли нас. Один из солдат, узнав, что я - санитарка, сказал: "Тебе надо организовать похороны, там наши прикончили ваших стариков".
Не успела я отойти, как снова раздались выстрелы. Меня позвали помочь 40-летнему Руслану Елзаеву, он оставался у своего забора после контроля и курил, когда двое солдат в него выстрелили. Он был ранен в руку и в легкие, нужна была операция, но показывать его федералам в этом состоянии значило обречь его на смерть.
Российские солдаты убили моих соседей, людей пожилых, больных или раненых. До 5 февраля я лечила соседа, 32- летнего Лему Ахтаева, он был ранен осколком, когда на его дом упала бомба, убив троих. 5 февраля его сожгли вместе с другим соседом, 40-летним Исой Ахматовым. Мы собрали их кости в кастрюлю, любая экспертиза установит, что это человеческие кости. Шахмана Байгариева тоже сожгли в его доме.
Российские солдаты зверски убили Ракият Ахматову, мою 80- летнюю соседку. Они избили ее и выстрелили, когда она лежала на земле и кричала "Не стреляйте" Рамзан Эльмурзаев, 33 года, инвалид, умер от ран в ночь на 5-е. Братьев Идиговых солдаты заставили спуститься в погреб и бросили туда гранату.
Султана Идигова, 52 года, разорвало на части. Магомеда Гайтаева (76 лет) застрелили у его забора. В этот день мы недосчитались 114 человек, нашли только 82 трупа.
Это свидетельство согласуется со свидетельством Марины Измайловой, жительницы поселка Новые Алды.
"Вечером 4 февраля солдаты вошли в поселок. Это были 18-20 летние призывники и несколько офицеров, они спрашивали, не осталось ли боевиков. Мы дали им поесть, что было. Они были доброжелательны и предупредили, что завтра на нас "спустят собак". Мы их не поняли. 5 февраля с утра раздались выстрелы и автоматные очереди. Когда загорелись дома и люди начали кричать, мы поняли, что "собаки" вошли в поселок. Они уничтожали все, убивали и жгли людей не спрашивая документов. Они спрашивали только золото и деньги, а потом стреляли.
В доме 158 по улице Мазаева оставались двое братьев, пожилые люди, Абдулла и Салам Магомадовы. Их заживо сожгли в их доме. Только через несколько дней с трудом удалось собрать их останки. Они умещались в пластиковом пакете. На Хоперской улице происходило то же самое, что на нашей. Али Хаджимурадову, пенсионеру, выбили золотые зубы прикладом. На Воронежской улице убили троих из семьи Ганаевых. (Алви, 62 года, Асланбек, 32 года, и Суланбек, 30 лет) Умерли четверо из семьи Муссаевых (Абурахман, 52 года, Сулейман, 25 лет, Умар, 70 лет и Якуб, 51 год)."
Луиза Аболханова, жительница поселка Новые Алды, рассказывает о смерти своего тестя, Ахмеда Аболханова, 72-х лет:
"Я плохо помню, все происходило очень быстро, а когда они стали стрелять, мне стало плохо. Те, что вошли в наш дом, сразу потребовали денег. Мой тесть нашел 300 рубле, солдатам было мало, они так ругались, что мне стало совестно перед тестем. Потом они стали стрелять, убили тестя, брата и a%ab`c Абдулмежидовых, наших соседей. Я не помню, как я оказалась в бронемашине с солдатами и как я из нее выбралась.
Эти солдаты будто были натренированы на убийства. Они были в камуфляжной форме, без знаков различия, с лицами, вымазанными сажей. Это были не призывники, а 30-40-летние, хотя были и помоложе.
Все убитые 5 февраля были гражданскими лицами, большинство осталось в поселке, потому что им некуда было уйти или не было денег. Ису Ахмадова, строительного рабочего, по всей вероятности сожгли живьем с одним из братьев Цанаевых, Рамзаном. В семье Хасбулатовых убили четверых: Абдулла, 50 лет, его жену Самарат и двух детей. Магомед, 11 лет и Аминат, 13 лет. Их убили и сожгли в их доме. Старый Гула Хайдаев, больше 70 лет, тоже был убит, и 46-летний Тута Ханиев, он никаким боевиком не был".
20 марта военная прокуратура, руководимая Юрием Деминым, заявила, сообщила, что расследование доказало, что российские войска к этой резне отношения не имеют. (27)
Общая для всех Женевских конвенций статья 3 и статья 4, параграф 2 Второго дополнительного протокола к Женевским конвенциям категорически запрещают убийство лиц, не принимающих непосредственного участия в боевых действиях, и настаивают на том, чтобы при любых обстоятельствах с ними обращались человечно.
Намеренный и неизбирательный характер действий в поселке Новые Алды позволяет квалифицировать его как "коллективное наказание", осужденное и запрещенное Протоколом 2. Эти действия нарушают неотъемлимые права на жизнь, свободу и безопасность, провозглашенные Международной хартией прав человека (статья 3 Всеобщей декларации прав человека, статья 6 параграф 1 Международного пакта о гражданских и политических правах) и статьей 2 Европейской конвенции по правам человека.
Принципы, касающиеся эффективного предупреждения внесудебных, произвольных и массовых казней и способов их расследования, рекомендованные Экономическим и социальным советом в его резолюции 1989/65 от 24 мая 1989 г., провозглашают, что ни состояние войны, внутренней политической нестабильности ни любое другое чрезвычайное положение не могут служить оправданием произвольных, внесудебных и массовых казней: "Подобные казни не могут иметь места, каковы ни были бы обстоятельства, в частности внутренний вооруженный конфликт, вследствие чрезмерного или незаконного использования силы представителем государства или любого другого лица, действующего официально, или по побуждению, или при согласии, гласном или негласном подобного лица. Этот запрет превалирует над постановлениями, опубликованными исполнительной властью."