Фильтрационных пунктов по меньшей мере шесть. На территории Чечни и вокруг неё — в Чернокозово, Толстой-Юрте, Урус-Мартане, Моздоке, Ставрополе, Пятигорске.

По официальным данным, фильтрационных пунктов нет. Ни одного. Ни в Чечне, ни вокруг неё. Потому что в Чечне нет войны. Здесь никто не объявлял чрезвычайного положения. А это значит, что на территории Чечни и вокруг неё действует Конституция Российской Федерации, которая отмеряет каждому подозреваемому в совершении преступления двое суток задержания. А дальше - по усмотрению суда или прокурора.

Потенциальные подозреваемые - подростки и мужчины в возрасте от 14 до 45 лет. Их выдёргивают из толпы беженцев на блокпостах и доставляют в фильтрационные пункты. Как правило, единственное “доказательство”, что подозреваемый является боевиком, - след от приклада автомата на правом плече. Точнее -синяк. (При стрельбе приклад автомата бьёт в плечо). “Доказательство” номер два - возраст.

Свидетельствует Иса (имя изменено), 21 год: “17 января меня вместе с десятью другими задержанными доставили в Чернокозово. Выгрузили и прогнали сквозь строй охранников. 15 или 20 солдат стояли в два ряда с резиновыми дубинками... Когда я бежал по этому коридору, каждый бил меня палкой. Потом нас заставили раздеться и стали проверять одежду. У меня отняли всё, что им понравилось: куртку, часы, деньги, шапку и золотое кольцо. Неделю мне пришлось сидеть в тюрьме почти голым. Один старик в тюрьме дал мне кое-какую старую одежду, когда сам выходил”.

На другой день, как свидетельствует Иса, его и других заключённых снова прогнали сквозь строй. На этот раз помимо дубинок у двух охранников в руках были кувалды. “Пока я не получил удар по спине кувалдой, -продолжает Иса, - я думал, что хуже резиновой дубинки ничего быть не может”. За три недели, проведённые в Чернокозово, его не били только три дня.

Ахмед (имя изменено), 24 года: “Нас били каждый раз, когда водили на допрос. Охрана была в масках, смотреть в глаза не разрешали. Перед комнатой для допросов меня заставляли ложиться и ползти. У двери приказывали снимать шапку и представляться: “Гражданин офицер, спасибо за приём. Я, такой-то, по вашему приказанию приполз”. Потом один из охраны бил меня железным прутом”.

В показаниях представителям международной правозащитной организации Human Rights Watch двое свидетелей заявили, что охранники фильтрационного пункта Чернокозово несколько раз пускали в камеры слезоточивый газ, заставляли задержанных стоять весь день с поднятыми руками.

Ваха (имя изменено), 38 лет: “На второй день в лагере услышал крики 42-летней женщины из Толстой-Юрта, матери четверых детей. Эту женщину избивали. По звуку мне показалось, что её били резиновыми дубинками. Нам было слышно всё, что происходит в тюрьме, но мы ничего не могли видеть. В эти полчаса, как мы поняли, её насиловали. Она просила их не делать этого. Солдаты выражались, это продолжалось некоторое время. Потом всё прекратилось”.

По словам Вахи, мужчины также подвергались изнасилованию. “Одного вызвали из камеры. Его вывели и, ни слова не сказав, стали бить очень сильно ногами и дубинками. Нам всё было слышно. Потом солдаты приказали ему раздеться. Потом они положили его на что-то, может быть, привязали. Сделали с ним такое, что педерасты делают. Слышно было, как он говорит: “Пожалуйста, пожалуйста, не надо”. А когда всё кончилось: “Вы убили меня”. Таких случаев было два или три: дважды с одним и тем же человеком и, я думаю, ещё с одним. Его, второго, переименовали в Аллу, сказали: “Теперь будешь бабой — Аллой”.

Чеченцу Мусе (имя изменено), давшему показания российской правозащитной организации “Мемориал”, “повезло”: его не довезли до Чернокозово. Он ехал из Ингушетии в Чечню, к оставшейся там семье. “Я должен был поехать в село Комсомольское, где были моя жена и ребёнок. В Ингушетии я учился в автошколе, в Карабулаке. Со мной ехали моя мать и двоюродный брат. У меня с собой была справка “Форма 9” (заменяющая паспорт. - Ред.) и справка “Форма 7”, что я беженец. Чтобы въехать в Чечню, проблем не было: на каждом посту проверяли и пропускали. Но, не доезжая до Комсомольского, на посту “Калиновская” меня задержали. Сказали, что надо ехать в Наур, в РОВД. Они позвонили туда, вызвали конвой. Тем временем проверили, нет ли следов от автомата, — плечи проверяли, раздели до пояса. Они также проверили и моего брата. Когда они нас проверяли, то не били, а только оскорбляли словами. Потом меня с братом отвели в яму — глубокая такая яма под железной крышей — и оставили там. Просидели мы в яме до комендантского часа — до шести часов. Потом приехали за нами, сказали: “Выходите!” У них были нашивки, но какие -не помню, они были без масок. Нас вывели из ямы, приказали вытянуть правую руку я подчинился. А брату сказали: “Давай левую руку”, надели наручники (одни на двоих), затем меня ударили прикладом один раз в спину, брата тоже ударили и посадили в машину на пол. На нас направили дуло автомата, сказали, что, если шевельнётесь, застрелим.

Мать всё время просила, чтобы меня не задерживали, чтобы отпустили, спрашивала, куда повезут. Она просила, чтобы её тоже посадили в машину. Маму тоже взяли. Мы попросили воды, чтобы запить таблетку (у меня больные почки). Они не дали, сказав, что таблетки мне не понадобятся. Они ещё сказали: “Слово скажешь — убьём”.

Мы приехали в РОВД. Нас с братом посадили в клетку — в “обезьянник”. Там ещё сидели четверо людей, двое были избиты. Избиты профессионально, не по лицу - следов не было видно.

Там у них на столе рядом с “обезьянником” стояла бутылка с водой, мой брат попросил воды. Один охранник другому сказал: “Они, по-моему, не знают, где они. Отведи их в Чернокозово, там их научат”.

В два часа ночи четверых сокамерников увезли в тюрьму в Чернокозово, а на нас с братом стали оформлять дело. Дежурный взял справки, что мы беженцы — “Форму 7”, и выбросил в мусор. Я сказал: “Куда выкинул? Это документы, дай назад”. Он ответил: “Больше они тебе не понадобятся”.

В изоляторе моя камера была двухместная, там сидели 6 человек. Я сидел в этом изоляторе 17 суток. Коек там не было. Они периодически переводили нас из камеры в камеру, чтобы выяснить, о чём мы говорим, подставного к нам поселяли.

Людей привозили туда много. Одно село проверяли — 50 человек мужского населения привезли. Проверяли. Некоторых -треть, может быть, - отпускали: “Эти пойдут домой, а остальные будут сидеть”. Многих отправляли в Чернокозово, Моздок и дальше.

Ночью, во время комендантского часа, заходят пьяные охранники и начинают бить. В камере разделяли по стенам: три человека к одной стене, три человека к другой - и бьют. Били руками, ногами, прикладами — пока не надоест. Били не рядовые, а офицеры: майор, капитан, следователи. Один человек из станицы Ищерской был жестоко избит при задержании, а тут его ещё дважды ударили ножом в грудную клетку. Если бы вовремя не оказали медпомощь, он бы умер. Двое дежурных отвели его в медпункт. Этого человека потом не выпускали на свободу, пока он не поправился. Они знали, что он не виновен, но ждали, пока выздоровеет.

На шестнадцатые сутки в камеру зашли пьяные охранники, разбудили нас, сказали, чтобы мы обулись и выходили. Мы спросили, надо ли брать одежду. Нам сказали: “Не надо, вас всё равно расстреляют!” Они выводили из камер всех. Нас было 27 человек, все мужчины, молодые. Причём не только чеченцы, но и русские, и других национальностей. Начальник пришёл и сказал: “Ребята, вы их, конечно, можете убить, но мне как начальнику изолятора придётся лишний раз отчитываться. Я их могу списать, пойдёмте расстреляем”. Двое дежурных (те, которые обращались с нами по-человечески) стали между нами и не пускали. Пьяные хотели выстрелить, но дежурные не дали. И тогда нам сказали: “Отбой!”

Только одна нормальная смена охраны была — и в туалет выводили, и на прогулку. Там было только двое дежурных, которые давали нам пить. Остальные воду давали в бачке, где стирали свои вещи. Еду давали один раз в день — хлеб. Полбуханки на 13 человек.

Мама каждый день стояла на улице перед РОВД. Она приходила все 17 дней туда. Ей говорили, что нас три раза в день кормят, не надо стоять здесь, после трёх суток отпустят. Потом ей сказали, что нас отвезли в Чернокозово. Это в РОВД говорили ей, а я ещё был там. Моя мать пошла к прокурору, она показала документы, которые доказывают, что я учился в Карабулаке. Она показала эти документы, а прокурор сказал: “Ничего, месяц отсидит - выйдет”.

На самом деле после 15 суток нас вызвали на допрос - меня и моего брата. Следователь сказал, что мы обвиняемся в вооружённом сопротивлении федеральным войскам по статье 208, часть 2 и что завтра нас отправят в Чернокозово.

Потом меня опять допрашивал следователь, спрашивал, где я был в прошлую войну. Я ответил, что был в Дагестане, дал адрес, фамилии людей. Он спросил, где я был в эту войну. Я ответил, что у меня была справка, что я с 12 октября числюсь как беженец, но у меня отняли справку. Стали тогда мне другую статью оформлять — подделку документов - статья 307, часть 1. Сказали: “Бог даст, выйдешь”.