10-16 октября 2000 г., Московские Новости №40

"Вектор Бабицкого"

Завершение суда в Махачкале обвинительным, но все же сугубо условным приговором позволяет подвести предварительные итоги в "деле Бабицкого"

Леонид Никитинский

Уголовное преследование этого журналиста стало первой пробной атакой на свободу слова (и, шире, на права человека) со стороны "режима Путина". Однако по ходу "дела Бабицкого" сам этот режим, складывающийся как итог взаимодействия и противодействия многих сил, "становился", узнавал себя и прояснял себя для тех, кто является или мнит себя его проводниками.

Освежим в памяти события. 16 января 2000 года Бабицкий был задержан в Грозном неизвестными сотрудниками неизвестных силовых ведомств. Четыре дня спецслужбы без санкции прокуратуры "устанавливали его личность", которая им была, без сомнения, хорошо известна. В это время гражданин России Бабицкий был полностью выведен за рамки правового режима, всякого легального и тем более гражданского контроля. В правовом смысле это почти тьма, но все же не абсолютная. Физическая ликвидация Бабицкого была на этом этапе вполне вероятным исходом дела: война есть война. Но во тьме, царившей в первую очередь в головах исполнителей, забрезжила какая-то перевернутая правовая идея: а вдруг отвечать придется? И уже одно это принципиально отличает нынешний режим от большевистского: у спецслужб нет уверенности в безнаказанности перед обществом, а значит, и на них лежит отблеск права.

На втором этапе на авансцену выступила прокуратура. К концу января "Интерфакс" сообщил со ссылкой на заместителя Генерального прокурора по Северному Кавказу, что Бабицкий задержан по подозрению в "организации вооруженных формирований или участии в них". Для него самого правовой режим изменился от абсолютного произвола к произволу по содержанию, но не по форме: санкция прокуратуры была получена, и, хотя защитников к делу так и не подпустили, появился фактор прокурорского надзора. Пусть прокуратура действовала весьма неблагожелательно, была готова закрыть глаза на многие нарушения прав Бабицкого и вторила спецслужбам в смысле выдвигаемых ими бредовых обвинений, но все же за жизнь журналиста на этом этапе можно было уже не опасаться: он вернулся в искривленное, но правовое пространство.

Однако Генпрокуратура (и "режим" в более широком смысле, так как там, несомненно, консультировались с Кремлем) не могла сообразить, что делать с Бабицким дальше: освободить его казалось политически невозможно, а подтвердить обвинения в пособничестве боевикам юридически проблематично. 3 февраля Бабицкого "обменяли". Это политическое решение, даже если обмен не был инсценировкой, лежало за пределами всяких правовых оценок и было продиктовано, скорее всего, лишь желанием как-нибудь протянуть время.

На следующем этапе, продолжавшемся более двадцати дней, Бабицкий был лицом без правового статуса: Российское государство от него отказалось, чеченские власти не подтверждали факта передачи. Для тех, кто держал его в плену в это время, соблазн поступить по известной максиме: "Нет человека - нет проблемы" - был, видимо, велик. Но идея ответственности давила теперь уже не на безвестных сотрудников спецслужб, а на известных или легко вычисляемых политиков, принявших не самое удачное решение об "обмене".

25 февраля Бабицкий появился в Махачкале, где был задержан теперь уже за пользование подложным паспортом, врученным неизвестными лицами в обмен на его собственные документы, и сразу же отпущен под подписку о невыезде. Дальше все происходило опять в правовом режиме, позволяющем не только государственным структурам, но и гражданскому обществу следить за развитием событий. Вероятная трагедия тут же превратилась в фарс, апофеозом которого стал суд над Бабицким на прошлой неделе.

Абсурдность уголовного обвинения в административном проступке (если таковой не был со стороны журналиста вынужденным) должна была быть очевидна и суду. По свидетельству защиты, судья Игорь Гончаров вел процесс очень профессионально и демонстрировал полную лояльность к защите и прессе, а симпатии общественности, в том числе и во враждебном чеченцам Дагестане, были никак не на стороне обвинения.

Обвинительный приговор можно объяснить нежеланием судьи вступать в конфликт с властями при легкости компромиссного решения. Но вектор "дела Бабицкого", однажды оказавшись в судебном поле, дальше будет стремиться к оправдательному приговору: таковой наверняка будет вынесен если не в кассационной, то в надзорной инстанции чуть раньше или чуть позже. После этого вполне вероятен гражданский иск Бабицкого к Российскому государству (в лице прежде всего Генеральной прокуратуры) о возмещении морального вреда, причиненного незаконным арестом.

Если абстрагироваться от исполнителей (а их имен мы большей частью не знаем), "дело Бабицкого" иллюстрирует борьбу между идеями оперативной целесообразности и законности, политического произвола и правосудия в становящемся "режиме Путина". По ходу дела вектор колеблется, но все же и промежуточный итог позволяет строить прогнозы: как будут развиваться взаимоотношения власти со свободой слова (шире - правами человека). Решения "по Бабицкому", несомненно, принимались многими людьми на многих уровнях. А общий их вектор оказался хотя и не демократическим, но, во всяком случае, и не тоталитарным.