Ночью в комнату впорхнула летучая мышь. Появление ее было неожиданным — все окна и двери закрыты: не лето красное. "Это она сквозь щель протиснулась", — пояснила хозяйка. Дом ее стоял как раз у дороги, по которой уже вторую войну гонят в Чечню военную технику. Хасавюртовский тракт привык к тяжелым гусеницам танков и могучим колесам артустановок, А вот дома от постоянного "содрогания почвы" повело: стены стали расходиться. А так Хасавюрт — город мирный. Канонаду здесь слышно только глубокой ночью, и то если очень прислушаться. Война тут проявляется по-своему. О ней не дают забыть тысячи и тысячи беженцев, которые "самовольно" заселили множество заброшенных зданий по всему городу. Они не митингуют на площадях, требуя внимания. Не штурмуют администрацию города с просьбами и жалобами. Они вообще стараются не выходить из своих закоулков, дабы лишний раз не мозолить глаза властям, Потому что, по официальной версии, сейчас беженцев из Чечни в Дагестане нет. Просто есть два десятка тысяч неприкаянных женщин, стариков и детей...

В первую войну Дагестан принял сто сорок восемь тысяч беженцев из Чечни. Кавказским братьям и сестрам отдавали школы, санатории, заводские помещения, селили в собственных домах. Потом война кончилась, беженцы ушли. А потом были Кизляр, Ботлих и Новолакск. Все старались говорить о международном терроризме, но дагестанцы не могли завыть, что во главе "оккупантов" стояли чеченские командиры. Когда началась вторая чеченская война, в Дагестан опять хлынули беженцы. Но их здесь уже никто не ждал. Страшнее трещин в стенах оказался разлом между двумя народами. А беженцы все прибывали. Им просто некуда было больше бежать...

У дверей миграционной службы Хасавюрта — ни одного человека. Только ленивый охранник с автоматом прищуренным глазом встречающий входящих. Зато через две улицы, в приемной общественной организации "Спасение", где составляют анкеты "временно перемещенных лиц", — очереди многочасовые. По данным общественных организаций, в Хасавюрте сейчас находится около пятнадцати тысяч беженцев. По данным миграционной службы — всего около тысячи. В чем фокус? "Когда мы пришли в миграционную службу, — раскрыли нам секрет беженцы, — перед нами просто захлопнули дверь со словами: "У нас беженцев нет!" И действительно, есть такое постановление местных властей, в котором значится: поскольку военные действия в Чечне закончились, беженцев не регистрировать. А раз так, то беженцы - сами по себе. А официальные структуры, которые, по идее, должны бы заниматься проблемами "временно перемещенных лиц" — сами по себе. Есть беженцы - есть проблемы. Нужно заботиться об их пропитании, об их "Утеплении" на зиму. А так… Они сами о себе заботятся. Заселили развалины и живут. Как могут.

Девочка-чеченка не сводит с нас взгляда. Ей очень нравится диктофон. В полумраке холодной комнаты его красный огонек завораживает. Она похлопывает себя по плечам, пытаясь согреться, но далеко от диктофона не отходит. "У тебя есть теплая одежда?" — спрашиваю. "Да, — твердо кивает она головой. — У меня есть куртка. Вот только носков у меня нет, и обуви... и колготок". Обуви вообще нет ни у кого из детей. Да и куртки далеко не у всех. Они не ходят в школу, потому что не в чем. Они вообще стараются никуда не ходить...

А недавно у одной из поселенок остановилась какая-то знакомая из Чечни. Посреди ночи раздался взрыв. Говорят, эта знакомая везла с собой гранату, ночью начала перепрятывать, и та взорвалась у нее в руках. Жертва только одна -сама чеченка.

Силовиков, которые относятся к беженцам с подозрением, можно понять. Но и чеченских матерей, чьи дети голодают-холодают — тоже...

"Эту дверь я сам сделал!" — с гордостью показывает беженец Равиль свое сооружение: картонная, сколоченная из кусков дверь плохо входит в покосившуюся коробку. До этого Равилю не приходилось столярничать. Его и в Дагестан-то впустили, потому что с таким недугом (один глаз смотрит в пол, другой — в небо) он явно не мог быть боевиком. Зато теперь он — как единственный мужчина на все "общежитие" — и столяр, и плотник, и электрик. Но одних его рук мало...

На вопрос: "Что сейчас с мужьями, где они?" — беженки неизменно отвечают: "Не знаем". Другой ответ: "Умерли". Признаваться, что их мужчины были боевиками или продолжают ими быть, женщины, естественно, не хотят. Но есть и другие истории.

У Асмы, матери четверых детей, муж умер уже здесь, в Дагестане. Он страдал врожденным пороком сердца, воевать на чьей-либо стороне не мог, поэтому федералы его впустили в Дагестан. Летом Асма отправилась в Ростов на заработки -лук убирать, детей оставила на мужа. Чтобы их прокормить, он пошел разгружать вагоны. День разгружал, а вечером остановилось сердце... Сейчас Асма с четырьмя карапузами мал мала меньше живет в четырехметровой цементной коробке с окошком под потолком. Возвращаться им некуда.

У Марины тоже война отобрала мужа. Но уже по-другому. Восемнадцать лет назад она вышла замуж за дагестанца, жила в Махачкале, работала детским врачом, родила четверых детей. Разлад начался после первой чеченской войны. А после того как Радуев захватил кизлярскую больницу, скандалы в семье стали постоянными. "Ты чеченка!" — обвинял муж жену. В 1996 году она забрала детей и уехала в Грозный к родителям. Когда родительского дома не стало, пришлось возвращаться. Сейчас Марина с детьми живет в "общежитии беженцев", муж по-прежнему в Махачкале...

Кизлярская больница — та самая, что пережила налет радуевских бандитов, - сверкает на солнце новенькой зеленой крышей. В одной из пристроек расположился штаб российского Красного Креста. Агат Агатов, координатор медицинской программы, на своем "реанимобиле" с кричаще-красной надписью "Спасатель" через весь капот периодически объезжает весь Дагестан. И подтверждает: ситуация с беженцами в Дагестане — кризисная. И с медицинской точки зрения — тоже. В одном Хасавюрте за два месяца обследования было обнаружено 58 больных с открытой формой туберкулеза. Их никто не лечит. Детям уже много лет никто не делал никаких прививок. Какая-нибудь эпидемия может вспыхнуть в любой момент. В Ингушетии, где президент Аушев кричит о трагедии беженцев на весь свет, работает тридцать международных благотворительных и медицинских организаций. В молчаливом Дагестане — всего четыре. Чтобы не пересекаться, эти четыре организации решили поделить "сферы влияния". Красный Крест занимается снабжением медикаментами и продуктами, "Врачи без границ" берут на себя подготовку к зиме и обеспечение одеждой, "Датский совет" собирается заняться утеплением тех трущоб, которые мы видели, УВКБ ООН - доставкой пропитания. К властям просьба одна... не выбрасывать людей на улицу накануне зимы.

Но иногда и у "благотворителей" опускаются руки от беспомощности. Как должен себя чувствовать врач, который не может спасти жизнь ребенку? Именно в такой ситуации оказались недавно врачи Красного Креста. При осмотре у мальчика-беженца был обнаружен остеомиелит нижней конечности, гниет кость стопы. Нога опухла, посинела, подозрение на газовую гангрену. Местные кизлярские врачи ему уже помочь не могут — квалификация не та. Значит, надо везти в Махачкалу. Но у мальчика нет регистрации беженца, он не имеет права на бесплатное лечение. Нужны деньги, огромные деньги - на дорогу, на проживание родителей, на лечение... Таких денег ни у кого нет. Замкнутый круг. Из-под грозненских обстрелов без царапинки выбрался, а здесь может без ноги остаться. Если вообще выживет...