- “На каком основании нас задерживают?”

Они никак не отреагировали. Сказали только, что мы - бандиты. Мне объявили, что раз я – ингуш и нахожусь на территории Чечни, значит я боевик – наемник, мне платят чеченцы. Мне сразу стали приписывать 208 статью ["Организация незаконного вооруженного формирования или участие в нем"].

Я им объяснил, что ищу мать, хочу узнать, вышла она из Грозного или нет, можете проверить по такому-то адресу, но меня и не собирались слушать.

Нас с товарищем привезли в Знаменское, отобрали документы и оттуда через полтора часа отправили в Чернокозово на автобусе. Автобус, видимо, отходил этапом. Нас было 6 человек, я один - ингуш, остальные – чеченцы. В автобусе нас буквально запинали под сиденья, головой вниз. Того, кто был поплотнее или не мог пролезть из-за широких плеч, забивали под сиденья прикладами. Я не могу показать сейчас мою спину - она у меня вся изуродована.

Чернокозово называют следственным изолятором, на самом деле – это фильтрационный лагерь, а еще точнее – ад. Это бывшая колония, но все корпуса или разрушены, или непригодны, и заключенных содержат в ШИЗО – в штрафном изоляторе.

Когда мы подъезжали к лагерю, конвойный сказал водителю:

- Не подъезжай слишком близко, а то они слишком близко заходить будут.

Позднее мы поняли, что это значит: примерно на 50 метров, от автобуса до здания, выстраивается живой коридор из солдат. Мы должны были пробежать через этот коридор, опустив голову вниз. Оружия у солдат не было - у них были дубинки и ноги, и они нас били. В здании нас положили на пол и начали вызывать по одному в кабинет. Войдя в кабинет, самое главное - это не смотреть на лица. Если ты хоть с одним встретишься взглядом, глаза тебе выбьют, ослепнешь. Я знал их голоса, но не лица.

В кабинете они нагло раздевают человека и кладут на холодный бетонный пол, говоря при этом: “Вы чеченцы, вам наследства не надо” И вот так, держа совершенно голого человека на полу, они ведут допрос.

Среди моих вещей они нашли таблетки боралгина. Спросили: “Зачем они тебе?” Я, надеясь, что будут бить меньше, сказал, что я сердечник. Тогда ко мне подошел парень, он был в маске, и спросил: “Где болит?”. Я сказал: “Сердце болит”. Дальше он пинал меня, пытаясь попасть именно по сердцу, а потом спросил: “Ну, как сейчас, легче?”. Это все в то время, когда я лежал голый на полу.

Допросили, спросили, как и где задержали. Я все объяснил. Дальше разогнали по камерам.

Я попал в камеру № 9. Камера ШИЗО рассчитана на 3-х человек, нас запихали туда 21 человека.

По перекличке мы определили, что в ШИЗО находилось около 200 человек. Наверное, среди них были и боевики. Но, избивая, солдаты не знали, были это боевики или нет. Нас били подряд. Вот этим прессом они облегчали свою работу.

Периодически каждого выводят из камеры и начинают избивать. Тебя вызывают, в коридоре бывает 2-3 солдата и, пока ты идешь, опустив голову, до дознавателя, тебя избивают.

Дознаватель обычно задает один и тот же первый вопрос: “Кого ты убил?”. Я объяснил, что я не мог никого убить. Я просил их запросить ГАИ, ГИБДД. В 1995-1996 годах я ездил по маршруту Грозный – Прохладная, Грозный – Пятигорск. Номер моей машины: С-747–АЕ–20 RUS. Я зарегистрирован в журнале ГАИ, если не каждый день, то через день. Но им было бесполезно объяснять, они были пьяны до невменяемости.

Во второй камере содержали женщин, как молодых, так и старых. Я их не мог видеть, но кричали они страшно. Им было очень больно. Я избиения переносил легче, чем крики.

Ровно в 10 часов вечера поступает команда: “Тюрьма – отбой!” Мы в самом прямом смысле слова должны были рухнуть на землю. Неважно как, просто подкосить ноги. Если увидят, что кто-то из нас стоит, начинается ад.

Одно из составляющих ада – электрошок. Два провода подносят к телу, человек “вырубается”. После этого человека обливают холодной водой.

Я подвергался электрошоку 4 раза. Когда по телевизору показывают эту камеру, ее легко узнать. Она вся обита кафелем. В правом углу висят эти провода. Они даже перед журналистами не соизволили убрать эти провода. У нас даже слезы выступили, когда мы увидели эти провода по ОРТ и НТВ.

Из камеры выводят по-разному. Если пофамильно, то значит вызывает дознаватель. Допрос – это избиение.

Могут просто вызвать, потому что ты им чем-то не понравился, и тогда избивают прямо у дверей в камеру в коридоре.

Когда избивают, спрашивают: "За что убивал?". Я отвечаю: "Я житель Ингушетии, я не мог никого убить."

Если ты физически слаб и теряешь сознание, они не спеша, спокойно идут за водой, приносят ее и обливают тебя. Они вообще стараются избить до потери сознания.

Избиения продолжаются круглосуточно. У них меняются смены, поэтому отдыха у них нет. Если сравнить избиения днем и ночью, то можно сказать, что днем они нас по голове гладят. Если учесть, что в камере нас 21 человек, за эти 15 дней только у меня было (как мы это называли) 11 “боевых вылетов”. Вызов продолжается 15-20 минут, и все это время избивают.

Моему товарищу Нагиеву Руслану засунули в рот патрон и сзади пистон подожгли. Помимо того, что это взрывоопасно, у него чуть выше ротовой области все сожжено.

На 21 человека в сутки давали 5 литров воды. Жажда была постоянная. Кормили 1 раз в сутки холодной пищей залитой водой без хлеба.

Неудобно говорить, но мне еще повезло. В моей камере был туалет. Там, где его не было, было страшно. Если ты просился в туалет, во-первых, избивали, во-вторых, давали 45 секунд. Поэтому эти люди вообще старались не ходить в туалет. Всего в 5 или 6 камерах был туалет, проситься можно 1 раз в сутки. Как они обходились - пусть слушающий только догадается.

Если приносили передачу, то вначале в “кормушку” засовывают записку и говорят: “Пишите, что все получили. Претензий не имеем”. И далее перечень продуктов. На руки человеку давали 40-50% от перечня.

Передачи они принимали неограниченно. Я думаю, это потому, что у них у самих было плохое снабжение, а за счет этого они подкармливались.

Подъем в 6 утра. Если они после этого видели, что ты хотя бы сел, вызывают и избивают индивидуально. Койки пристегиваются к стене, и по команде “подъем” надо было пристегнуть койку к стене. На койки мы укладывали тех, кто был в наиболее плохом состоянии. По 2 человека. По середине стоял стол размером 1,8 на 2 м и две скамейки. Туда ложились те, кто был не в таком тяжелом состоянии. Остальные ложились на холодный бетонный пол.

За время моего пребывания был один смертельный исход. Ночью мы слышали, что избивают, но кого не знали. Услышали, как в одну из камер зашел конвойный и спросил: "Вы можете по-чеченски говорить? Кажется он умер". Вышедший парень закричал, заплакал, крикнул своим товарищам – сокамерникам: "Он умер!".

Один парень стал психически ненормальным. Тогда тоже вызывали сокамерников и просили посмотреть – он вменяем или нет.

Со мной в одной камере находились:

1. Махаев Иса, 31 год, из села Калиновка. Изуродован так, что родные не узнают;
2. Гучигов Зияуди из Толстой-Юрта;
3. Усманов Зелавди, 1974 года рождения, из Толстой-Юрта, тяжело раненый парень, которому не оказывали медицинскую помощь;
4. Гайчар Муса, глава администрации станция Червленная, 45 лет, не боевик;
5. Кухаев Моулди, чеченец, из Аки-Юрта (это ингушское село, но в нем проживает много чеченцев);
6. Бабуев Магомед Хамидович, 57 лет, чеченец, из Аки-Юрта;
7. Мусаев Умар, с 15 молочного совхоза, 1972-1973 года рождения;
8. Алиев из Калауса. Ему прикладывали горячий кирпич к спине, зажигалкой поджигали руки;
9. Пашалиев Рамис Фарамозович;
10. Ужахов Магомед Магомедович, ингуш, 1972-1974 года рождения.

Это я помню тех, кто был в наиболее тяжелом состоянии.

Самое страшное – после отбоя. Если кричат, например: “Пашалиев”. Надо ответить: "Рамис Фарапмозович, девятая камера" "К выходу!". Это все. Выходишь, сразу наклоняешься: “Руки за голову, голову вниз”. Избивают в среднем 15-20 минут. И так до утра. Самый большой отдых - в пересменку [т.е. смена караульных] между 6-ю и 8-ю часами утра. В это время можно как-то отдохнуть.

Когда нас привезли в Знаменское (в первый день задержания), там нас увидел брат моего товарища. Он передал, нашим семьям, что нас задержали. Нас с товарищем выкупили - по 10 тыс. рублей за каждого.

В день моего освобождения я расписался, что претензий не имею, что ко мне относились очень хорошо, и что я нигде не буду разглашать о своем пребывании в Чернокозове.

Вы скажите любому в Чернокозове, чтобы он подписал бумажку, что он убил Джона Кеннеди, любой подпишет.

У меня спросили: "Были ли у тебя деньги?". У меня было 900 рублей, но после этого перенесенного ада я не мог сказать, что у меня были деньги.

Когда меня вывозили из Чернокозово, то также прикладами загнали под сиденье в автобусе. В автобусе каждого избили и в селе Знаменском выкинули из автобуса. Это был мой процесс освобождения.

В Знаменском это происходило в районном отделе милиции – во временном отделении внутренних дел. Начальник милиции Надтеречного района – Дергачев.

Я могу сказать точно, что в Чернокозове бесчинствовал ростовский ОМОН, потому что я слышал, когда нас на автобусе еще туда привозили, они здоровались: “Как дела в Ростове?”

За все время моего пребывания в Чернокозово был один человечный случай. У Исы Махаева насквозь была пробита нижняя губа. Он по ночам дышал через эту “дырку”. Он рассказывал, что какой-то подполковник заступился за него, когда его избивали, и потом спрашивал: “Кто тебя избил до такой степени?” Этот подполковник был, как мы поняли, следователь, и приезжал из Моздока. Ису это спасло на 2-3 дня. Это время его не допрашивали, и он чуть-чуть отдохнул.

Он один раз попросил, чтоб ему рану зашили. Они избили его, по этой ране, сделали ее больше.

После приезда какой-то комиссии в Чернокозово включают после десяти музыку (группа “Руки вверх”), чтоб в округе не было слышно криков людей. С тех пор эту “Руки вверх” я слышать не могу.