письмо десятое
26/VII/66
Здрасьте, здрасьте, как поживаете, что поделываете, как здоровьишко, как делишки?
А мы здесь живем хорошо, ничего себе, спасибо. Работаем всякую мебель, чтоб сидеть и лежать, чтоб вещички и посуду было куда девать гражданам (законопослушным гражданам). Едим три раза в день, чего и вам желаем. Много разговариваем, чего вам не желаем. И вообще.
Ларик, вот тебе краткая сводка: я здоров, нахожусь в нормальном для этого заведения состоянии, т.е. много работаю и много устаю. Но сейчас это именно усталость, а не боль и не изнеможение. Я тружусь в соавторстве со станком, который называется «подтемок» или «потемок», черт его знает, как он правильно именуется. Берется перекладина от стула (вернее, для стула), так называемая царга (словцо-то какое — под стать предмету, колючее, шершавое), запихивается в соответствующую дырку, и там фреза срезает к чертям собачьим часть шипа на этой самой царге. Вот и вся механика (довольно разболтанная, к слову сказать). Если я останусь на этой работе, то я, вероятно, скоро с нею освоюсь. Покамест я во время работы пою во всю глотку — шум такой, что я сам себя почти не слышу. Пою преимущественно «Когда у вас нет собаки...»*. Кстати, эта песенка пользуется здесь грандиозным успехом. Да, так вот — со временем я навострюсь так, что смогу сочинять во время работы; это будет, по всей вероятности, двухстопный ямб — «Ноч-ной зе-фир стру-ит э-фир...» — ритм работы. Ну, а там, кто знает: может «в вышнем суждено совете», что я должен овладеть начатками всех специальностей, какие есть в лагере, абы потруднее...
Будущее мое (послелагерное), по мнению некоторых коллег, обеспечено: «Уж я там не знаю, Ю.М., сможете ли вы писать и печататься; а вот заработать на 100 грамм в ЦПКиО на бильярде вы всегда сможете!»
Преувеличение, конечно; но вот ведь штука: я здорово увлекся этими шариками — прямо-таки чувственное удовольствие испытываю.
Среди прочих полученных мною писем было письмо от Сашки [Воронеля] — извлекая рациональное зерно из его игривых пассажей, я уяснил, что он защитил докторскую. Так? Поздравь его, Ларик, и да здравствует равновесие! Одним доктором у нас стало меньше*, и сразу же появился новый. Правда, отминусовался кандидат; надо полагать, что и эта брешь заполнится вскоре — Наташкой [Садомской], что ли? Ах, да — ведь Борька Шрагин защитился...
Сашкины соображения насчет покойного Александра Ефимовича*, по-моему, гроша медного не стоят: какого дьявола мне относиться строже к людям, чем я раньше относился? И не подумаю. Скорее наоборот; здесь я «еще да еще» убедился, что доброта и доверие (а вдруг это синонимы?) важнее ума и таланта — помнишь, Ларка, наш спор о двух знакомых женщинах?* Да и только ли они служат подтверждением моей правоты? Это я не для того, чтобы похвалиться: вот, мол, какой я проницательный, все наперед угадал! Нет, просто я выступаю «в защиту банальных истин», как сказал однажды Н.Коржавин* (привет ему и большое спасибо — у меня бы нашлось, о чем с ним потолковать, это я о сборнике*); и относиться строже к людям, как предлагает Сашка — это теперь решительно не по мне. Другое дело — нелюди.
А кто это такой «бровастый Олег»?* Что-то я никак не припомню такого. И что он про меня трепался? Ты напиши, если это удобно. Мне ведь интересно. Я сейчас коллекционирую «рассказы о Даниэле» — очень много любопытного я узнал об этом типе.
Впрочем, начал я узнавать еще в Москве. Например, некая Н.М.Садомская заявила в одном сугубо серьезном документе*, что я «ультранормальный мужчина». Что бы это могло значить? И хорошо это или плохо?
Получил я фотографии — еще две, кроме той, которую послал. Думал, получится посимпатичней, а вышло какое-то чудище поганое. Ей-богу, я выгляжу лучше, чем на этих фото. Это я не из кокетства пишу, а просто не волнуйтесь, увидев эту доходную физиономию. Это все качество бумаги, и пленка плохая, и освещение не то, и вообще кошка — дура, а я — умница. И я еще раз сфотографируюсь и буду надувать щеки.
Посмотрел я недавно «Литературную Россию». Есть там такая страничка — рецензии на одно стихотворение. Бедный Дезик! Его (Самойлова!) похвалил Дымшиц!* Пусть Давид не огорчается — это просто свойственный почтеннейшему Александру Львовичу критический удар ниже пояса. Дымшиц прекрасно знает свою репутацию и решил ее использовать: «Я с тобой разделаюсь! Я тебя скомпрометирую! Я тебя по-хва-лю! И под-пи-шусь!»
А как все-таки звать Ленкиного будущего мужа? Очень приятно, что он хорошего роста, что любит Ленку и что он «критичен»; но как его звать, разлучника? Лешеньку поцелуй и скажи, чтоб не смела измываться над бедным супругом — для этого у нее есть родители и будут дети. Очень странно мне все это читать и писать об этом: «Ленка» и «замуж»!
28/VII/66
О деле: отзыв на словарь рифм* нужен неадресованный, а наоборот, такой, чтобы его можно было послать в самое любое учреждение. Главное, чтоб в этом отзыве было сказано, нуждается ли этот труд в завершении, а его автор — в условиях, которые будут способствовать завершению и улучшению. И хорошо бы, чтоб он был подписан вельможно и титулованно.
А насчет моих стихов — мне объяснили, что «приемник» — это не только, скажем, радио, а и электроплитка, например. Так что, если ты именно это имела в виду, то я польщен. «Котят топить» не буду, хоть они и не сибирские, не ангорские и не — какие там еще густопсовые коты бывают?
Сегодня мы показывали диапозитивы через фильмоскопчик — виды Ленинграда. Жаль, что Ира Глинка уехала — у нее, помнится, были неплохие цветные диапозитивы. Вот бы мне несколько штучек?
А Маринке Фаюм скажи, чтобы не дразнила бедного лошадя сообщениями о девицах, которым я снюсь («Кому-нибудь и я снюсь в такие вечера»*). Тем более, что я настроен весьма благочестиво, бегу соблазнов и почти пощусь. «Мой идеал теперь — хозяйка, мои желания — покой, да щей горшок...» Это — Пушкин А.С. (к сведению несведущих). Здесь бы мне и точку поставить, ан черт тут как тут — дергает еще процитировать: «Ну что ж, будем добродетельны, раз ничего другого не остается и такова воля Божья». А это, совсем наоборот, из «Кола Брюньона», единственного французского произведения этого немца Р.Р.
Ахти мне, когда я отучусь цитировать? Наверное, это тоже из-за того, что я — «не генератор»?
Вокруг разные страсти-мордасти, выяснения отношений, самоутверждения — смотреть на это и любопытно, и грустно — особенно ежели хоть в какой-то степени становишься нечаянной причиной этого турнира эмоций. Причем происходит это и у людей, которых я совсем не знаю. Ну, а о ревности в «близлежащей местности» я уже писал. А Футман — тиран и узурпатор: командует мною — ступай поужинай, тогда письма отдам!
— Кончай... заниматься, кофе остынет! Интеллигенция! — Это не мешает ему консультироваться у Валерки [Румянцева] по поводу того, какую хохму надо мной разыграть, так что здесь не просто абсолютизм, а просвещенный.
30/VII/66
Еще о словаре, вернее, об отзыве. Хорошо, если будет несколько экземпляров: один — сюда, другой (другие) — Нине [Караванской].
Вчера я получил твое письмо с образцами почерка. Я увидел их прежде, чем прочел письмо, и никак не мог сообразить, зачем ты прислала два клочка моих конвертов! Чер-те что! Действительно, мистика*.
Санька пишет мне жутко дидактические письма. Ты знаешь, он, действительно, молодчина. Во вчерашнем письме он сделал очень милую приписку для ребят. А также рассказал занятную историю о новосибирских стенгазетах (ФМШ*). А еще вчера было коротенькое, очень тревожное письмо от Марленки [Рахлиной]. Успокой ты всех — Христа ради! Ей-ей, все это выглядит совсем иначе, чем вам там кажется. Не скажу — лучше, но — иначе, а это очень важно. Настроение у меня (сдуру, что ли?) очень хорошее.
Вот сегодня я выспался до отвала, на работу не пошел — отгул за рабочее прошлое воскресенье, сыграл в бильярд с Антоном, поговорил с Толей о непостижимом легковерии женщин, скоро обед, в перспективе — музыка, завтра — воскресенье, в понедельник — II смена, и сам черт мне не брат. Лежу на своем втором этаже в одних трусах, рядом Пат II и куколка (я вчера получил три твоих бандероли), под рукой — «Наш современник» с детективом нашего друга Грэма Грина, в портсигаре на тумбочке — сигареты, жизнь прекрасна и удивительна; и для того чтобы не психовать и не унывать, даже не требуется забыть архитектурные излишества, окаймляющие нашу обитель. Торчат? Ну и ладно, пусть торчат. Кричат? Пусть. Право, как подумаешь, что ведь у каждого есть домашние неурядицы, сварливые жены, неурожай на индивидуальном огороде и неприятности с желчным пузырем, так и хочется по плечу похлопать, посочувствовать...
Толя Футман обратился (впервые!) с прямой просьбой — прислать ему фотоальбом: некуда ему свои фотографии девать.
Во всех перипетиях последнего времени для меня главное — не то, что происходит со мною, а то, что происходит с людьми, окружающими меня. Их отношение, реакция, акции — все это благодатнейший материал для наблюдений. Это совсем не значит, что я этот материал непременно использую — просто очень любопытно смотреть. И уж конечно, это не значит, что я сам ставлю эти опыты на себе и на других: такая научная самоотверженность не по мне.
31/VII/66
Вчера был день, целиком посвященный спорту: бильярд, пинг и баскетбол — последнее, конечно, только для посмотрения. Ну, разумеется, в перерывах трепы и трепчики. Вчера мне, например, прочли небольшую лекцию на тему «Проблема морального износа машин». Оказывается, есть такой термин — «моральный износ машин», и есть такая проблема, обошедшаяся стране в неисчислимое количество денег, в существенные промышленные провалы и даже в огромные человеческие потери — во время войны.
До чего все-таки интересный народ здесь! И что знаменательно — таково, по крайней мере, мое ощущение — не будь они доками и специалистами каждый в своей профессии или в облюбованной области — они не оказались бы здесь. Это что-то новое, правда? Ну, конечно, я говорю не о полицаях, карателях и прочих. Я говорю о людях, чей возраст — в среднем — колеблется от 27 до 35 лет. И если есть отклонения от этого «среднего», то они — в сторону юности.
В разговорах, в спорах с людьми я в невыгодном положении: моя позиция балансирует на эмоциях, их — зиждется на знании. Знание, упорядоченное до системы; взаимосвязь идей и явлений; их доказательства двигаются, как гайка по резьбе фактов, и зажимают меня — не трепыхнешься. И все-таки, и все-таки... Как логичны, как неуязвимы были те, кто делал всякие «Дано — требуется доказать»! А что в итоге?* Снова на том же месте: «Я хочу есть», «Я хочу спать с тобой», «Мне холодно», «Мне больно» и т.д. И снова те же проблемы — теми же (теми же!) средствами. И если все это повторялось «на новом витке спирали», то отнюдь не по милости «преобразователей»; может быть, все-таки это мы — шаманы, эпилептики от искусства, помешавшиеся на слове, цвете, звуке, — может, это все-таки мы, наживая грыжу, толкаем людей вверх — не думая об этом, сосредоточась лишь на рифме или мазке?
Да и они — поэты, только не понимают этого. Иначе зачем бы им понадобилось рифмовать свою жизнь, свою судьбу с тем, что они — рационалисты — так легко могли предвидеть, вычислить?
Ладно, хватит болтовни. Поговорим о серьезных вещах. Как у тебя в этом году с веснушками? Выдавали ли замуж Кирюху?
Антракт на неопределенное время: за мною пришли(!). Не пугайся — у одного из ленинградцев день рождения, 30 лет*. Пойду, меня ждут.
Ну вот и вечер. За здоровье новорожденного было пито много кофе, произносились соответствующие тосты, «народы, распри позабыв, в великую семью соединились» и — о, Господи! — опять ругались «физики» с «лириками». Еще час с четвертью до отбоя — уже можно подвести итог «одному дню Юлия Марковича». Хороший день. Гораздо лучше, чем у Ивана Денисовича. Совсем хороший день. И угощался, и развлекался, и беседовал, и слушал стихи, и читал их. И даже писал их.
Замечательный день. К этому бы дню еще одну малость — свободу. А так все чудненько.
До свиданья, все мои милые. Не забывайте, что я стал наркоманом — вы сами приучили меня к письмам, и без них мне теперь очень не по себе. Если надо отвыкать, так уж как-нибудь постепенно, а?
Целую вас.
Ю.
Валерий, Толя Ф., Толя М. и Антон кланяются вам. Они написали, и, очевидно, их письма придут одновременно с этим. Некоторое противоречие между стилем и орфографией в письме Толи Футмана следует отнести за счет соавторства с Валерием (разделение функций: Толя пишет, а Валерий — догадайтесь сами, что делает Валерий...). Еще привет и благодарность от Михайла [Горыня(?)] и Славы [Караванского].
Ю.
Я почти не надеюсь, что это письмо придет к 8 августа. А вдруг? Так вот: Ларик, поздравляю тебя*, а в качестве подарка — сообщение о том, что жены тоже консервируются.
Целую тебя
Ю.