письмо тридцатое (начало)*

18/VI/67

А все-таки это очень трудно: сесть (лечь) за письмо, точно зная, что отправить его я смогу месяца через полтора, не раньше. Я вот что придумал: буду писать письма по чуточке, понемножку. О быте, о мелочах. Ну так вот, о быте. Живу я со всеми удобствами, даже с постельным бельем и радио. Работа? Отменная физическая работа, не требующая ни проблеска мысли и — хвала небесам! — ручная, без грохота, гула и вибрации. На работу мы ходим через жилую зону, так что время от времени вижу знакомые рожи — оченно это приятно. Да и словечком-другим перекинуться можно. Газетами, журналами, книгами меня снабжают — библиотека на высоте, а у меня всегда с этими учреждениями дружба и любовь.

Только здесь, на 11-м, я наконец-то познакомился со всеми без исключения материалами съезда писателей*. Ну и ну! Прав Шолохов: такой тиши-благодати давненько на этих съездах не было. Никто никого не бьет. Помнишь, Лар, как Соня, возвратившись от Аси, доложила Фелиции Лазаревне: «Не-ет, он его (т.е. Асю) совсем не бил...»* Должен сказать, что вторжение известных писателей в новые для них жанры меня просто восхитило. Ну и все остальное выглядит достаточно внушительно.

Приятно, что на съезде владычествовал «дух любве» (см. фельетоны Ильфа и Петрова), обалдительная тактичность и вообще сплошной бонтон. Опять же ссылка на классику: кажись, в «Доме с мезонином» сказано, что, дескать, хорошие манеры не в том, чтобы стакан с чаем не опрокинуть, а в том, чтобы не заметить, если кто другой опрокинет...

29/VI/67

Ничего не получается, невозможно писать ежедневно: слишком большой запас времени до отправки. И жарко. И лень.

Какую корреспонденцию я получил? Три письма от тебя, Лар (точнее — четыре: в один конверт ты вложила старое, буйно оптимистическое. Кстати, такие же письма получают здесь многие, и это здорово выбивает из колеи. А с другой стороны, без параш скучно), письмо от Ал-дры Леонардовны [Мартыновой], Фаюма, Маринки [Домшлак], Мишки Г[итермана], Светы Б[ахметьевой], Ирины У[варовой], Майи З[лобиной], Жени Я[кира], Марка [Азбеля], Иры Г[линки], Алены [Закс]. И, наконец, письмо от Саньки — не скажу, чтоб оно меня порадовало, но, по крайней мере, серьезное. Но ему я напишу отдельно. И тебе, Лар, тоже.

У меня их нет сейчас под рукой, писем, и поэтому я буду отвечать как попало.

Ал-дре Леонардовне — моя благодарность, приветы, поцелуи. А вот можно ли мне вот так, не испросив разрешения, поцеловать Нинку [Голубовскую]— не знаю. Особа уже в почтенном возрасте, а характер, очевидно, в мамочку — ндравный?

Фаюм прислал очень интересное письмо, очень нужное мне — тем, что опровергает мою «преимущественную модность». И очень заинтересовали меня его литературные планы, особенно об «архитектуре фантастики». Может, по невежеству и от слабого знания характера и сути работ, но мне как-то даже чудится родство между этой темой и темой Маринки — декоративной архитектурой ХVIII в. Ась? Это очень глупо — то, что мне чудится?

А Маришке надо сказать, чтобы она плюнула и писала, что и как пишется. И пущай меня не пужает: что, мол, мои оценки опасны, т. к. становятся общеизвестными; а то я и вовсе перестану чего-нибудь оценивать. А еще популярно объясняю, что на любые оценки, в том числе и на мои, можно наплюнуть. Слюной.

Вот бы с кем сейчас потолковать — с Мишкой Гитерманом! Уж он бы мне все объяснил — что и как. А заодно дал бы парочку-другую советов главнокомандующему*. Что же до советов мне, правда, очень робких, как бы извиняющихся, — то не подойдет. Не могу жить осторожно. Пробовал, не получается. Себе дороже.

А Светлане спасибо за хорошие слова. Она права: я никогда никого и ничто не вычеркиваю из памяти, все и всех сберегаю. Но это не оттого, что я такой хороший и исключительный: просто мне так легче жить, вооруженному.

От письма Иры У. в восторг пришел Леня Рендель: он, оказывается, отлично помнит спектакль «Изобретатель и комедиант»*. И мне пришлось прочесть ему небольшую лекцию о творчестве Даниэля-старшего [М.М.Даниэля]. Вот на какие подвиги подвигла меня Ира.

Жене Я. — привет. Скажите ему, что я стал болтливым и уже не умею молча слушать других. Но, может быть, это пройдет на воле.

Догадка Марка насчет Герострата очень хороша и вызывает у меня полное сочувствие. Даже написать захотелось. Но для такой темы у меня мало знаний, образования попросту. Здесь нужна повесть или большой рассказ; на стихи эту тему жаль было бы разменивать.

А Ирина умудряется описывать те места, где бывает, так, что у меня слюнки текут. Тем более, что стоило мне только произнести вслух название этих самых мест, как сосед-латыш тут же выложил кучу живописнейших подробностей и показал по карте, как она ехала и куда приехала. А у меня нет ощущения прерванного контакта. И очень просто: там, у вас, жизнь и множество других контактов, дел, волнений и ниточек. Естественно, та ниточка, что ведет ко мне, истончилась и теряется; у меня же, кроме этих ниток-воспоминаний и писем — почти ничего нет. То-то я и цепляюсь за них так отчаянно... Бородатой звезде телеэкрана — привет.

Аленке — самые нежные поцелуи, хотя она и огорчила меня известием о разрушенном букинистическом на пл.Дзержинского. Сколько я локтей протер на прилавках этого магазинчика! И сколько книг загнал в скупку! В частности, именно там были загнаны «3 мушкетера» — те самые, выручка от которых пошла на оформление альянса «Богораз — Даниэль» (Ларка, помнишь?).

А что снимает Володя?* Ему и тигру — салют!

И с нетерпением жду обещанного письма Елены Михайловны [Закс].

2/VII/67

Ну что ж, потреплемся малость за поэзию? Очень меня третирует моя юная жена, прямо сил нет удержаться от возражений. Но для начала выношу за скобки: заступаюсь не за свои стихи, а за стихи вообще, а также за некоторые права авторов на самостоятельность.

Начнем с пустячка. В последнем присланном мною творении* тебе, Ларка, не понравилась опоясывающая рифма, ты считаешь ее менее естественной, чем, скажем, перекрестную. И даже не без кокетства заявляешь, что, мол, вообще не воспринимаешь такой способ рифмовки, что лучше сказать «просто лошадь». Что-то я никак в толк не возьму, почему такая естественная (или противоестественная!) вещь, как стремление к звуковым повторам (так называемой рифме), может иметь степени? Перекрестная или парная рифма — это естественно для стихов, а опоясывающая — нет? А почему? А сами стихи вообще — это естественно? И любопытно знать, воспринимаешь ли ты и как воспринимаешь опоясывающую рифму в онегинской строфе? Во вступлении к «Возмездию» Блока? В любом классическом сонете? Наконец, в (прошу прощения за упоминание этого стихотворения рядом с Пушкиным и Блоком, но ты сама сослалась на него, как на нравящееся тебе) — в «Стихах о воде»?* Что-то концы с концами не сходятся...

Засим ты изволила усмотреть в начале этого злополучного произведения некие лингвистические потуги. Вот, мол, изобрел велосипед: «открытие на уровне 5–6 классов» — то, что «плавно» и «плыть» одного корня. А с чего ты взяла, что речь идет об «открытии»? Там, по-моему, сказано ясно: «Когда спохватишься, что...» и т. д. «Спохватишься», понимаешь? Как люди спохватываются, что они дышат, что сердце бьется, — все это нам отлично известно, но мы об этом не помним. А открытие (ну пусть микрооткрытие, открытие в пределах одного стихотворения, открытие для меня, дурака) — это «плыть» и «плоть», «певец» и «пловец». Но ведь там и глаголы соответствующие: «Когда поймешь...», «Когда постигнешь»... И только этих глаголов значение претендует в какой-то мере на «открытие», а отнюдь не «спохватишься».

«Слов много напихано в каждой строчке». Ой, много ли? 4-стопный ямб (один из самых емких размеров) этого стихотворения вмещает в среднем 4 слова в строку. Разумеется, я не считаю отдельными словами всякие «и» или «не». Ты-то отлично знаешь, что при чтении «и станет» превращается в «истанет». Таким образом, количество слов в строке в среднем не превышает количества слов в «Онегине» (еще раз пардон!). Стало быть, ежели читается плохо, дело не в количестве слов, а в их сочетании. Тут уж я спорить не буду; могу только сказать, что у меня читается гладко, без спотыканий. Может, поэтому мне трудно согласиться, что «плавности-то и нет». Но это, вероятно, субъективное, авторское. Хотя один достаточно компетентный читатель оценил эти стихи очень высоко и говорил как раз об их «свободном дыхании», о «легкости». Правда, он всегда ошибается, оценивая мои стихи...

Еще одно, но не возражение, а объяснение, по поводу «Чужих огней». Наверное, так и есть — строчка «Писать, что зло не так уж действенно» звучит слишком общо, абстрактно; это так — для вас, но не для меня. Для меня в этом тексте «зло» — вполне конкретная вещь, такая же реалия, как «снег» и «сосны». Дело не в том, что я не могу дать конкретные и общепонятные понятия «зла» — могу. Но не хочу: это значило бы мельчить образ, дробить категорию. Ведь категория же — петровская картинка, висевшая (висящая?) у нас*, — и вместе с тем конкретный образ. Я внятно выражаюсь?

А в общем, все это я пишу лишь потому, что о стихах поболтать захотелось. Не горюй, Ларка, больше умных стихов не будет: я задумал цикл под названием «Песни простофили»*, и, ей-ей, это будет подходящее название.

А прозы больше не будет, по крайней мере, здесь. На днях я в клочки порвал страниц тридцать текста. И не потому, что плохо получилось. По-моему, совсем даже недурно. Просто я больше не могу и не буду писать на авось...