письмо сорок второе
4/IV/68
Кажется, вместо всех предполагавшихся спортивных подвигов, я заболею. Эта сволочная погодка таки доконает меня. Сыро, холодно, зябко; вообще отвратительно до изумления. Но, тем не менее, настроение неплохое; получил твои письма — № 3 и № 4, мартовские. Чудеса в решете: письмо № 4 датировано 28.III, а получил я его 2/IV! Вот бы всегда так.
Неполный отклик на эти письма вот какой. За отгадку тебе — фант*. Умница ты. А может, даже гений. И картинка очень-очень похожа. Что касается возможности заработать три фанта за задачу с султаном, то для меня она (возможность) не существует. Для того, чтобы решить задачу, надо поставить себя на место султана — мысленно, разумеется. Поставил. По условию задачи, все три кандидатки — красавицы. И ислам, как мне известно, не регламентирует количество дам в гареме. В такой ситуации мне бы и в голову не пришло задавать этим гуриям дурацкие вопросы: «Зачислить в штат!» — и баста... Тем более, что, как говаривал Мопассан, «они же все разные»...
Вопрос по существу: что это за «павиан, живущий без плана»? «Привет всем друзьям!» — по-латышски: «Sveiciens visiem draugiem!»
Теперь вот что. Мое восхищение Ириной Глебовной [Глинкой] и уважение к ней известны всему прогрессивному человечеству. Но (тысяча извинений!), может быть, ее диагноз имело бы смысл согласовать с мнением специалистов? Поскольку за твою, Ларка, деловитость в этих вопросах я и гроша медного не дам, то обращаюсь непосредственно к вышепоименованному авторитету: «Ирина, милая, пожалуйста, устройте так, чтобы Ларку посмотрел хороший врач. Если для этого нужно будет применить меры физического воздействия (к Ларке или к врачу), заранее даю Вам индульгенцию. Я Вас очень же ву при!»
Только что получил телеграмму о получении «общего ответа» из Управления. Очевидно, тебя переадресовали? Мне кажется, ты немножко поторопилась. А впрочем... Имей в виду, что ближайшие недели две будут почти непроезжие. И в любом случае начать свидание надо в субботу.
Письмо от Эдки Золотаревской. Спасибо ей большое. А на дочь свою пусть не клевещет: никогда с ней такого быть не могло.
И еще ленинградский «День поэзии» от Майи З[лобиной]. Что ж, будет занятие: попробую поискать жемчужные зерна.
7/IV/68
Итоги первого спортивного воскресенья: бильярд — 7:1 в мою пользу; в волейбол наша команда проиграла со счетом 1:2 — и не только из-за меня... Кроме того, я почти прочитал Фолкнера (счет в мою, конечно, пользу), а это можно сравнить только с марафонским заплывом или с бегом по пересеченной местности.
8/IV/68
Вот что, душа моя Тряпичкин: ежели ты выражаешься на каких-нибудь языках, кроме великого и могучего, ты уж ставь в скобочках, что ли, перевод, а то тут с одним из последних твоих писем целая заваруха. Некое должностное лицо с лычками во время — как бы это поделикатнее выразиться? — проверки вперило взор свой (бдительный взор) в латинское начертание известного польского выражения*. Естественно, прочесть не смогло; это показалось ему обидным — тоже естественно, не так ли? Поэтому твое письмо снова (интересно, в который раз?) пошло на проверку. Я надеюсь, что хоть кто-нибудь здесь понимает по-польски или хоть кто-нибудь догадается спросить у меня, что это значит. В противном случае не исключено, что будет запрос в Академию наук СССР, чтобы там разобрались с этим твоим (виноват, моим!) golem dupem... В общем, все по поговорке «Жалует царь, да не жалует псарь»: КГБ, прокуратура, оперотдел — все единодушно утверждают, что мои бумаги, переписка и пр. — вне компетенции надзорсостава — но... Это уже мистика (или символика?): никто, понимаете, никто не может одолеть Надзирателя!
9/IV/68
Телеграмма от родителей настолько странного содержания, что я в полном недоумении. И в беспокойстве. Если ты, Ларка, уже поправляешься, то стоило ли телеграфно сообщать о болезни? Что-то не в твоих это (да и не в родительских) привычках. Что означает «задержалась письмами»? Телеграмма отправлена 6-го, а последнее твое письмо датировано 28-м. 7–8 дней молчания — не такое уж экстраординарное событие, чтобы специально объяснять его. Тем более, что 2-го ты послала телеграмму. Почему эту последнюю телеграмму послали родители, а не Санька? (Вопрос в том смысле, что легче и проще это было сделать ему, не затрудняя родителей.)
Ох, как худо гадать да прикидывать!
«Тяжелый грипп высокой температурой» — достаточно серьезная вещь. И я думаю, что пока ты, Ларка, не окрепнешь настолько, чтобы без всякого риска для здоровья вынести эту трудную поездку, ты ехать не должна. Свидание подождет. Да и вообще я не верю в возможность его. А если оно и состоится, то уж будь уверена, что это будет самый-самый минимальный минимум. Несмотря на твой постоянный бодро-легкомысленный тон («Подумаешь! Ну, проехалась — ничего особенного, даже приятно!»), я-то отлично знаю, что собой представляет перегон «Явас—Озерный» — семь раз уже езжено. А ведь, кроме этого перегона, еще «Москва—Потьма» и «Потьма—Явас»...
Попробую-ка я завтра телеграмму отправить, только не уверен, что получится: здесь это — как и многое другое — невероятно сложно.
11/IV/68
Отправил не телеграмму, а открытку — пожалуй, она дойдет так же быстро (так же медленно).
Новостей нет никаких. Интересного чтения — тоже. Письма еще пишутся. В бильярд играть холодно. Волейболу мешает ветер. Ухватил десяток «Сов. экранов» за 65–66 годы, разглядываю фото, читаю — по диагонали — статейки. Между прочим, прочел кисло-сладкую рецензию на «До свидания, мальчики»* и захотелось перечесть повесть. Я не знаю, выходила ли она отдельным изданием? Если выходила, то, может, ее можно достать? Может, автор расщедрится? Видите, как я разлакомился! Да, не помню, просил ли я уже мемуары Баграмяна? Они в отрывках печатались в «Др. народов», а потом вышли книжкой. Тут у меня на автора почему-то надежды нет, так что расстарайтесь кто-нибудь сами.
В № 1 «Сов. экрана» за 1966 г. — портрет Владимира Рецептера в роли Кадьки Филатова. Поскольку обещанное фото он (Кадик, а не Рецептер) зажал, то пусть пойдет в библиотеку, выдерет втихаря страницу, сделает на ней трогательную надпись и пришлет мне.
Вообще, уважаемые граждане, моя фототека нуждается в обновлении и пополнении. Знали бы вы, какая это радость — знакомые и милые фотоморды... Письма твои, Ларка, мне отдали. Кроме иноязычных выражений, вот что еще вызвало шок(инг): картинка.
12/IV/68
А у меня сегодня именины! По-прибалтийски, точнее — по-лютерански. Вот мы и посидели за столом в честь этого события: двое — лютеране, один — католик, один — униат, двое — православные, и я — виновник торжества — иудей. На общем совете решено было выяснить, когда у меня день ангела в соответствующих религиях. Отличная штука — веротерпимость! В сочетании с интернационализмом, кофе и печеньем.
Телеграммка пришла — о получении моего письма.
А это письмо писать мне трудно: все думаю, что мы, может быть, увидимся раньше, чем письмо доберется до Москвы.
Да, забыл рассказать: у меня еще одно новое имя. Я уже, кажется, писал, что меня тут по-всякому называют: и Юлий, и Юлий Маркович, и просто Маркович, и Юра, и Юрок. Даже Юликом называли. А тут один смешной литовец спросил, как меня по-литовски. Я сказал: «Юлис»*. Он сначала так и звал меня. Потом возникло «Вюлис». А теперь — «Вилис». «Мой Вилис» — так он ко мне обращается; и обращение сопровождается сигаретой или чем-нибудь сладким. Смешной такой дядек, лет пятидесяти, из тех, кто «не хотел умирать»*. Если попытаться определить одним словом то состояние, в котором находится он и ему подобные, то, пожалуй, самым подходящим будет слово «недоумение». Ах, боже мой, у меня уже сил не хватает думать об этом!
14/IV/68
Право же, никогда в жизни я столько не праздновал. Народу-то много, все либо «кенты» и «кирюхи», либо приятели, либо добрые знакомые, и у каждого бывают и день рождения, и именины, и какие-нибудь знаменательные даты, вроде «полсрока». А кроме того, есть еще даты традиционные, религиозные. Вот сегодня, например, Пасха — у прибалтов. Латыши, литовцы и эстонцы сейчас, пока я пишу, суетятся вокруг стола, готовят праздничное угощение. Я — гость и поэтому в приготовлениях не участвую, скромно дожидаюсь, когда позовут к столу. Официально приглашен я был еще вчера, неофициально — недели полторы назад; православная же Пасха будет в следующее воскресенье, и опять же мне ее не миновать.
Дежурный вопрос, который мне задают всякие любопытствующие*, это: «Что у вас общего с этими националистами?» — «Интернационализм», — хочется ответить мне. Но я отмалчиваюсь: не поймут. Да и вопросы такие задаются не для того, чтобы получить ответы...
Так. Утренняя трапеза уже состоялась. Продолжение следует вечером.
16/IV/68
Пока я решал, куда мне жаловаться на погоду — в прокуратуру или в МООП, — меня успели отговорить. Мне доказали, что ежели я напишу, что, с моей точки зрения, строгий режим предусматривает меньше дождя и больше солнца и что в зоне избыток ветра по вине администрации, — меня, конечно, отсюда переведут, но не в другой лагерь, а в заведение, носящее звонкое и выразительное имя: «Дур-дом». А все еще холодно, все еще сыро. И в бильярд играть — руки мерзнут, и волейбольный мяч ляпается в лужи, а потом брызги на морду летят...
Был у нас на днях отменный киновечер. Дело в том, что нашего киномеханика отправили в другое место, и очередную картину взялся крутить один доброволец. У него превосходные усы, но, к сожалению, он глух, как пень, и немножко (совсем немного) слепой. Кроме того, об аппаратуре у него весьма приблизительные представления. Показывали комедию, и действительно, давно мы так не смеялись:
— Рамку! (Рамка появляется в конце части.)
— Свет! (Начинаются световые эффекты: вспышка на экране и — полная темнота.)
— Звук! Звук!! Эй, кто поближе, крикните ему! (Минут через десять криков из ящика раздается урчанье.)
— Оце i е звук? Так i я можу...
В довершенье всего лента была пущена вверх ногами. Воспроизвести комментарии невозможно...
17/IV/68
А какое удовольствие мне предстоит! На тумбочке у меня лежит и дожидается новый роман Кочетова «Угол падения». Вы же знаете, как нежно я люблю этого автора, какой подарок для меня каждое его новое произведение.
Сегодня должен же я получить письма! Примета: в утреннем супе был лавровый лист. Кстати: чего-чего, а лавра для нас не жалеют. Хочешь — жуй, хочешь — обсасывай, хочешь — венки плети.
Нынче я не работаю. Вчера ушиб руку на волейболе, и к утру пальцы распухли, как сосиски в кипятке. Я, разумеется, воззвал к медицине. Медицина налила мне в пригоршню какое-то снадобье и сказала: «Растирайте». Я добросовестно растер и, довольный, удалился. Черт возьми, свободный день, сколько возможностей, какие грандиозные перспективы... Через полчасика чтения я — спать захотелось — протер глаза. Силы небесные, что началось! Руки-то я не помыл после этого зелья. Я взвыл, помчался в умывалку, плескал в глаза холодной водой, потом галопом — в санчасть. Там мне промыли зенки, чего-то накапали, чем-то смазали. Приплелся я обратно, читать не могу, писать не могу, глядеть тоже не могу. Да и не на что. Осталось одно — закрыть глаза. Что я и сделал. Просыпался я дважды: к обеду и к ужину.
Вот. А сейчас пришло-таки письмо, от Иры Уваровой, совершенно прелестное. И, как всегда, остроумное. И странные эмоции закопошились во мне при чтении. Если правда то, что пишет Ирина (что, мол, дружеские чувства, любовь ко мне стали точкой соприкосновения для многих людей), то мне угрожает опасность канонизации. А поскольку я еще живой и надеюсь еще вернуться, то разочарование неминуемо приведет к деканонизации. (Помните, было модное словечко «дедокторизация»?) От этого никуда не деться. Приеду я, злой, постаревший всячески; с новыми и неудобными для обычной жизни критериями (я уже это чувствую) — Господи, как вам придется глаза друг от друга прятать: «И чего это мы волновались-объединялись?!»
Жанр серенад я обож-ж-жаю; но неплохо отношусь и к другим жанрам; скажем, к «физиологическому очерку», к драматургическим миниатюрам и ко всяким другим «мини-». Поэтому буду благодарен за письма любого содержания, только пишите, не скупитесь. Ирина, фото — а? По-родственному.
А про «Трех сестер» я ничего не знаю, ничего не читал*. Серость. Существование растительное, как здешнее масло, и такое же прогорклое.
Засим разрешите откланяться. Письмишко мое получилось на сей раз такое же оригинальное и увлекательное, как 188-я пара рукавиц.
Целую вас всех — Ю.
Это называется «Дуплет в середину».