В отличие от России и большинства стран Европы в США нет ни законов, ни международных договоров, ни конституционных положений, направленных против разжигания национальной, или религиозной, или расовой розни, или против так называемой «враждебной речи» (hate speech). Естественно, у нас есть законы против применения насилия или прямого призыва к насилию, законы об оскорблении чести и достоинства определенного лица, но нет законов, регулирующих и запрещающих враждебные выступления или оскорбительные слова как таковые. В американском законодательстве проблемы враждебной речи рассматриваются через призму Первой Поправки к нашей Конституции, в которой говорится: «Конгресс не должен издавать законов, ... ограничивающих свободу слова или печати...».
       Первая поправка находится в Американском Билле о Правах, который составляет приложение к Конституции и содержит гарантии прав граждан против тирании государства. С позиции Билля о Правах, враждебная речь опасна в первую очередь тем, что может привести к установлению цензуры, и лишь во вторую очередь — тем, что может привести к власти фашизм. С этой точки зрения, любое ограничение свободы слова приведет на скользкий путь: всякая ограниченная цензура может привести вольно или невольно к цензуре без пределов. Яркий пример такого подхода — решение Верховного Суда по делу Скокки (Скокки — название местности близ Чикаго). Верховный Суд США решил, что распоряжение местной администрации, запрещающее проведение митинга неонацистов в еврейском квартале, противоречит Конституции, так как запланированный митинг не представляет собой непосредственной угрозы применения насилия. По американским законам Осташвили и его соучастников можно было бы осудить за незаконный вход в здание Союза писателей, за нанесенные им удары людям, за любой материальный и эмоциональный вред и за прямые призывы к насилию, если таковые были. Но через призму Первой Поправки нельзя было бы привлечь его к ответственности за крайне оскорбительные слова, несмотря на то, что они действительно разжигали национальную рознь.
       Я хочу подчеркнуть, что позиция американского законодательства является крайней и отличается от мировых стандартов в этой области. В отличие от Американской Конституции, не допускающей ни одного закона, ограничивающего свободу слова, ст.19 Пакта о гражданских и политических правах прямо говорит о возможных ограничениях, которые должны быть установлены законом и являются необходимыми:
       для уважения прав и репутации других лиц;
       для охраны государственной безопасности, общественного порядка, здоровья или нравственности населения.
       Европейская конвенция прав человека добавляет к этому, что допустимы только такие ограничения, которые необходимы в демократическом обществе. В странах Западной Европы есть законы, которые можно применять против распространения фашистской или тому подобной литературы. Эти законы соответствуют международным стандартам.
       В США есть правозащитники, юристы и неюристы, которые считают, что к проблеме разжигания национальной розни надо подходить иначе, чем мы это делаем сейчас. Они полагают, что есть другие правовые принципы, соблюдению которых надо отдавать предпочтение. Так, можно рассматривать эту проблему через призму принципа равенства и равной для всех защиты закона в соответствии с Четырнадцатой Поправкой. Тогда «скользкий путь» будет выглядеть по-другому: если мы не обеспечиваем национальное достоинство и равенство в этом контексте, какое вопиющее нарушение этого принципа будет следующим?
       Сторонники такого подхода в США предлагают разные стратегии для изменения американского законодательства:
       — подписание и ратификация международных пактов;
       — принятие новых законов;
       — иное толкование Конституции, т.е. создание принципиально новых прецедентов.
       Последняя стратегия наиболее популярна.
       Дилемма — иметь или не иметь законы против разжигания межнациональной розни — перед Россией не стоит. Для вас это вчерашний день. Запрет разжигания «расовой, национальной, классовой и религиозной ненависти» есть и в поправке к действующей Конституции, и в российском Законе о средствах массовой информации, и в советском Законе об общественных организациях, в международных пактах, которые подписал СССР, а также в 74-й статье Уголовного кодекса. Перед Россией стоят иные вопросы: как применять эти законы, как их совершенствовать, как их толковать, как создать пределы их применения во избежание злоупотребления ими.
       Я не хочу, чтобы у вас осталось впечатление, что в США никогда не ограничивается свобода слова. Отнюдь нет. Есть разные виды ограничений коммерческих выступлений, законы против подстрекательства к немедленному незаконному действию, против оскорбления чести и достоинства определенного человека, против непристойности и некоторые другие. Просто у нас нет особых законов против разжигания национальной розни.
       Я бы хотела кратко рассказать вам об анализе, которому любой американский суд должен подвергнуть всякое ограничение свободы слова с точки зрения его конституционности в соответствии с Первой Поправкой. Для наглядности возьмем конкретную гипотетическую ситуацию. Допустим, что на основании нового закона штата Нью-Йорк против разжигания межнациональной розни районный прокурор Нью-Йорка возбудил уголовное дело против человека, который стоял около мэрии и раздавал явно фашистскую литературу. В первую очередь суд должен исследовать вопрос о конституционности данного закона. Суд должен установить, что закон не является неопределенным или слишком широким.
       — Закон признается неопределенным, если человек среднего ума не может понять рамок его действия.
       — Закон является слишком широким, если он, наряду с речью, не обеспеченной конституционной защитой, запрещает речь, которая должна быть защищена в соответствии с Конституцией.
       Допустим, что в нашем случае закон обладает определенностью и не является слишком широким. Тогда суд может перейти к изучению содержания этой литературы. Он должен ответить на следующие вопросы:
       1) являют ли эти слова «ясную и немедленную» опасность совершения действий, которые государство имеет право пресечь?
       2) может ли государство доказать «крайне важный государственный интерес», оправдывающий такое ограничение свободы слова.
       Если обвинение выдерживает оба теста, нужно установить еще два фактора, необходимых для ограничения свободы слова:
       — нет ли иных, менее запретительных путей обеспечения государственного интереса;
       — существует ли разумное соотношение между этим ограничением и целью, преследуемой государством.
       При таком анализе сегодня в Нью-Йорке, наверное, было бы трудно найти «ясную и немедленную» опасность фашистских выступлений. В России же ситуация иная. Здесь, мне представляется, есть и непосредственная угроза, и «важный государственный интерес», заключающийся в предотвращении фашизма. Для меня несколько труден вопрос о возможных «менее запретительных путях». Может быть, это означает, что фашистскую литературу нельзя распространять на улице, но можно хранить в библиотеках для научной деятельности. Что же касается «разумного соотношения» между ограничением распространения литературы и предотвращением фашизма, думаю, что суд установил бы его наличие.
       Хотя этот пример и гипотетический, но он, надеюсь, дает представление о толковании законов в США, которое может быть полезно для разработки российских законов против разжигания межнациональной розни. И хотя я отнюдь не уверена, что в США достигнут оптимальный баланс национальных и расовых групп, нам есть чем поделиться в области опыта применения законов. Давайте продолжать сотрудничество.